Нигейрос задыхался. Холодный пот крупными каплями выступил у него на лбу. Волосы прилипли к вискам. Глаза его закатились, и под полузакрытыми веками остались видны лишь полоски белков. В последнем усилии вздохнуть напряглась и на миг замерла его грудь. Потом еле слышный стон донёсся до Мигелины, и губы его застыли, слегка обнажив белые зубы.

Мигелина хотела вскочить на ноги, но, обессиленная, упала, выронив свечу. Она в бессознательном состоянии выбралась из подземелья и пришла в себя лишь на дворе у запертых ворот. Тогда она вернулась в замок, взяла свечу и, преодолевая страх, спустилась вниз к убитому ею человеку. Нигейрос был мёртв, и смерть придала его красоте новый величественный оттенок. Не видя ничего вокруг, как зачарованная, чувствуя и ужас и жалость, женщина смотрела на чёткие линии его лица, словно они имели над ней какую-то власть.

Протянув руку, она закрыла глаза Нигейроса и вздрогнула, почувствовав тепло. Ей казалось, что с момента его смерти прошли часы, а не минуты, ведь она столько передумала за это время.

Мигелина быстро ощупала карманы мужа, но нашла лишь ключ от его комнаты. Пробежав наверх и открыв дверь, она сразу увидела связку ключей на столе, среди которых своей величиной выделялся один.

В деревне она сбивчиво рассказывала о случившемся всё новым и новым людям, а потом шла в замок среди толпы, спускалась в подземелье и вновь обрела способность мыслить и чувствовать, лишь когда от множества свечей озарилось огромное помещение, находящееся за дверью комнаты, где нашёл свою смерть Нигейрос, и крик ужаса вырвался у всех одновременно. Вдоль стен, некоторые в ветхих гробах, остальные — прямо на полу, лежали одиннадцать в разной степени истлевших тел, по остаткам одежды которых было видно, что они женские, причём одна из этих женщин умерла или была убита всего пять-шесть месяцев назад. А у входа в этот тайный склеп, много лет хранивший жертвы Нигейроса, в луже крови лежал сам хозяин замка.

Госпожа Кенидес, наконец, замолчала, не подозревая, что её обстоятельный рассказ вызвал у Гонкура сильнейшее раздражение. Под маской заинтересованности молодой человек еле скрывал отвращение и скуку. История казалась ему слишком напыщенной, убийства, тайные трупы и скелеты в подземелье сильно напоминали атрибуты бульварного романа, а сам великолепный Нигейрос оказался сумасшедшим.

— Да это просто маньяк! — энергично воскликнул Медас, и все вздрогнули.

Старик Вандесарос злорадно засмеялся, но все остальные гневно обернулись к злополучному молодому человеку. Гонкур был полностью согласен с Медасом, но побоялся вставить слово, чтобы не дать раздражению вырваться наружу. Он посмотрел на Мигелину, удивился, с каким серьёзным вниманием она впитывает каждое слово матери, и почувствовала лёгкое разочарование. Зато на лице Ренаты был написан интерес не к легенде, а к реакции новых слушателей этой легенды. Решительное определение Медаса она встретила с лёгкой улыбкой, но тотчас же её взгляд обратился на археолога. Витас всем своим видом давал понять, что такие происшествия в их древнем роду — не редкость, так что Гонкуру незачем тратить на этот рассказ всё своё изумление, а лучше приберечь часть его на потом.

— Нигейрос был умён, — решительно заявила госпожа Кенидес, и Гонкур порадовался, что здесь нет нетерпимой госпожи Васар.

— Но ум свой, к сожалению, он направлял только на поиски новых жён, — упрямо возразил Медас. — А потом ещё и лицемерно обвинял их в неспособности сохранить его чувство.

Судя по растерянному лицу хозяйки дома, как раз эта сентиментальная жалоба умирающего служила в глазах потомков некоторым оправданием любителя убивать надоевших жён.

— Вы сами говорили, что он ставил химические опыты, господин Медас, — поджав губы, резко сказала старая дама.

— Неизвестно, чего он добился своими опытами, — ответил Медас, упорно не желая замечать недовольства хозяйки дома. — Сделал он какое-нибудь открытие? В чём его вклад в науку?

— Господин Медас, — сурово проговорила госпожа Кенидес, — прошу не забывать, что это мой предок, и, оскорбляя его, вы в некоторой степени оскорбляете меня. Нигейрос был умён, красив и обаятелен. Портрет его написан гениально, и вы признаете это, когда увидите. И вообще, можно сказать прямо, что Нигейрос был человеком незаурядным…

— Это был замечательный человек! — пылко заявил старик Вандесарос и добавил тише и спокойнее. — У него был всего один маленький недостаток: он любил убивать жён. Правда, и все мы не лишены своих привычек, которые кому-то кажутся странными. Что касается меня, то я бы ещё мог его понять, если бы он убил одну, максимум — две жены. Я бы назвал это единственно возможным, хотя и преступным способом расторгнуть неудачный брак. Но убивать двенадцатую по счёту жену означает болезненную неспособность контролировать свои чувства.

Госпожа Кенидес побледнела от гнева и хотела было что-то сказать, но Гонкур поспешил предупредить зарождавшуюся ссору.

— Честно говоря, эта история очень напоминает мне сказку о Синей Бороде, — сказал он как можно спокойнее.

Хозяйке дома удалось совладать с собой, и она рассудительно ответила:

— Все сказки в той или иной мере взяты из жизни. Я не думаю, что только Нигейрос завоевал себе такую славу, но уж если говорить честно, то он мог бы послужить прототипом Синей Бороды.

Гонкур задумался, почему это люди готовы проклинать родственника за жестокость, но стоит кому-нибудь назвать его сумасшедшим, как они вскипают и тут же встают на его защиту. Вероятно, разгадка заключалась в наследственности, ведь, как всем хорошо известно, жестокость при правильном воспитании или совершенно подавляется или вовсе не передаётся потомкам, а сумасшествие, если уж оно проберётся в чей-либо род, преследует его до конца, щадя одни поколения и с ожесточением вспыхивая в других. Должно быть, именно поэтому госпоже Кенидес изменила выдержка после неудачной реплики Мидаса и мощной поддержки старого археолога. Но эта женщина настолько хорошо воспитана, что впредь не позволит чувствам одержать над ней верх и постарается загладить неприятный осадок, оставшийся после её слов.

Не успел Гонкур это подумать, как госпожа Кенидес с улыбкой повернулась к Медасу.

— Мы оба погорячились, господин Медас, — сказала она очень любезно. — Конечно, Нигейрос оставил по себе дурную славу, и я первая готова это признать. Он был умён, но и очень жесток, однако называть его маньяком не следует. Дело здесь не в самом Нигейросе, а скорее в дьяволе, с которым он вступил в сделку.

Гонкур, с удовольствием слушавший приятную старую даму, при этих словах изумлённо посмотрел на неё, а Медас открыл рот, но, похоже, не для ответа, а от удивления.

— Да-да, — убеждённо продолжала госпожа Кенидес, — Нигейрос избрал себе помощником дьявола, а может быть, и сам дьявол принял обличье Нигейроса. Посудите сами, может ли обычный человек внушать к себе такую любовь, что девушки, зная о нём всякие ужасы, встречались с ним даже ночами, слушались его, становились его жёнами?

— Богатство, — заметил Медас.

— Не думаю, что богатство может победить ужас, — возразила госпожа Кенидес.

— Красота, — ответил Гонкур.

Госпожа Кенидес покачала головой.

— Не ищи все ответы в мистике, сестра, — недовольно проворчал господин Вандесарос. — Мигелина ничего не знала о Нигейросе, поэтому и стала его женой. Перед ней он прикинулся добрым, отзывчивым человеком.

Госпожа Кенидес нетерпеливым жестом выразила своё несогласие, поэтому старик торопливо проговорил:

— Возможно, её бы не остановила дурная слава, я не спорю. Даже наверняка Нигейрос как-нибудь сумел бы внушить ей любовь. Впрочем, раз этого не случилось, то незачем об этом и говорить. А с деревенскими красавицами дело обстояло очень просто. Здесь нет никакого секрета, а тем более — вмешательства дьявола. Слухи о Нигейросе делали его образ страшным, но интересным. Его все боялись, но не переставали о нём думать и наблюдать за замком. Рассказы Ромероса, и без того фантастические, обрастали новыми подробностями, а об его смерти, конечно же, слагались баллады. А теперь представьте, что какая-нибудь красавица неожиданно встречает Нигейроса в уединённом месте, где помощи ждать неоткуда. Прежде всего, она пугается, и это чувство вполне понятное и естественное. Она считает себя погибшей, горько оплакивает свою участь и готова к самому страшному. И вдруг этот ужасный Нигейрос, её господин, признаётся ей в любви, даже, может быть, падает перед ней на колени, заставляет забитую деревенскую девушку почувствовать свою значимость и власть над ним. Что же происходит? А происходит резкая смена чувств. Девушка его уже не боится, в ней приятно задето самолюбие. Как же, Нигейрос, сам Нигейрос Вандесарос страстно в неё влюблён и предлагает стать не любовницей, не содержанкой, а законной женой. Притом, вспомните о внешности Нигейроса, о его богатстве, что тоже немаловажно, и славе, хоть и дурной… Тем более, что дурной! Представляете, что делается в душе красотки, когда она представляет себе зависть и удивление соседей, трепещущих перед грозным Нигейросом и вдруг узнающих в его жене её, робкую деревенскую девушку? Она будет хозяйкой замка и людей, прежде нередко её обижавших. Здесь уж женское тщеславие приходит на помощь искателю невест. Любит девушка Нигейроса или нет, но она не может не согласиться стать его женой. Она и не подозревает, что никто об этом не узнает, что для родных и знакомых она бесследно исчезнет, да и самая её жизнь прервётся очень скоро?!