Теодор представил, каким образом он мог бы уговорить Эмму выдать ему наличные.

— Вряд ли, — мрачно ответил он.

— Жаль. Полагаю, мне все-таки лучше уехать, но… не на что.

— Можешь остаться в Эшли-парке, — помедлив, предложил Теодор.

— Но тогда тебе придется договариваться с леди Эммой?..

— Может, и придется, — одними губами улыбнулся Теодор.

— Не надо, — вздохнул Джонас. — Я сумею как-нибудь устроиться сам.

— Как хочешь, — равнодушно ответил Теодор, но Джонас заметил облегчение, промелькнувшее на лице брата, и обрадовался, что не заставил того «договариваться» с женой. Очевидно, это не очень приятная задача.

Эмма наконец придумала, как она могла бы загладить свою чудовищную вину перед Теодором, но для этого ей надо было ехать в Лондон. Немедленно!

— Кэтрин, мы уезжаем. Не собирай много вещей, мы скоро вернемся.

Эмма видела в окно, как Теодор с братом уехали. Она приказала приготовить карету и оставила Теодору записку: «Уехала в Лондон. Постараюсь вернуться как можно скорее. Здесь деньги на непредвиденные расходы.» Она оставила ему все наличные, что брала с собой в Эшли-парк, оставив себе только на дорогу. Это была немалая сумма, и Эмма надеялась, что этого хватит, чтобы снарядить Джонаса, куда бы тот ни задумал податься. Еще она надеялась, что Теодор сам проследит, чтобы брат не проиграл эти деньги.

Перед ней встала еще одна проблема: как подписать записку. Эмма Хоупли? Леди Эшли? Она не могла заставить себя написать рядом со своим именем фамилию Теодора. Она чувствовала себя очень виноватой перед ним. Она написала «Эмма» и положила записку в спальне Теодора на кровать вместе с деньгами. Потом осмотрелась.

В спальне Теодора не было ни одного предмета мебели из Дербери. Только новое белье на кровати, но оно явно было куплено не ею. Ничего от нее.

Джеймс Кэмп, помогавший запрягать карету, давно уже сдружился с ее кучером, которого тоже звали Джеймсом. Он провожал их взглядом, пока карета не скрылась из виду. Экономка проводила карету взглядом лишь до первого поворота. «Скатертью дорога,» — пробормотала она и пошла поделиться новостью с Мэри.

Мэри, услышав новость, немного испугалась. Она знала, что леди Эмма подслушала разговор братьев, но не предполагала, что же она могла услышать такого, чтобы так спешно уехать. Мэри гадала, чем отъезд жены грозит Теодору.

— Ты не рада? — удивилась миссис Кэмп.

— Я боюсь, — честно призналась Мэри. — Я не знаю, чего ждать от этой змеи.

— Мэри, что произошло тогда, в кабинете, когда эта женщина требовала уволить тебя? Ты после этого… стала такой злой по отношению к ней.

— Я не могу сказать вам, миссис Кэмп. Боюсь, милорд мне этого не простит. Но поверьте мне, эта женщина хуже змеи, хуже последней твари…

— Мэри! — воскликнула миссис Кэмп, ошеломленная ненавистью Мэри, которая никогда не ругалась и всегда была доброжелательной по отношению ко всем, даже — поначалу — к новой леди Эшли.

Когда Теодор и Джонас подъехали к конюшням, их встретил Джеймс.

— Леди Эшли уехала, милорд, — сообщил он.

— Давно?

— Больше двух часов назад.

— Она ничего не передавала?

— Не знаю, милорд. Но Джеймс, ее кучер, очень удивлялся, что она взяла так мало вещей.

Теодор, также как и Мэри, немного обеспокоился, чем ему, да и всем им, грозит этот отъезд.

— Она ничего не передавала? — спросил он миссис Кэмп, которая встретила их с братом в холле.

— Нет, милорд. Просто собралась и молча уехала.

— Встретимся за обедом, Джонас, — задумчиво попрощался Теодор, направляясь в свою комнату.

Он увидел деньги и записку сразу же. Вслед за ним в комнату вошла Мэри, она принесла горячей воды.

— Что это? — спросила она.

— Она все-таки оставила кое-что.

Лорд Эшли дал сестре записку. Мэри задумалась. Теодор бегло просчитал купюры.

— Здесь порядка пяти сотен, — удивился он. Они переглянулись, не зная, что об этом думать.

— Тео, — сказала Мэри, — она грозилась, но…

— Грозилась? Она снова хочет выгнать тебя? — нахмурился он.

— Нет, она угрожала вам.

— Мне?

— Она сказала, что если я не хочу для вас неприятностей, то буду молчать.

— О чем?

— О том, что застала ее под дверью вашего кабинета, когда вы с Джонасом разговаривали.

Теодор нахмурился.

— Долго она подслушивала?

— Я не знаю. Когда я ее застала, она уже уходила.

Теодор пытался вспомнить, о чем они говорили с Джонасом утром.

— Будем надеяться, сегодня она подслушала больше, чем в прошлый раз.

Мэри вспомнила, что подумала про них с Теодором леди Эшли после прошлого подслушивания.

— Она оставила деньги. Вероятно, это хороший знак, — сказала она.

— Будем надеяться, — со вздохом повторил Теодор. Если леди Эшли подслушивала достаточно долго, то она должна была понять правду наконец. Не выслушала, так хоть подслушала. Обычно человек больше верит тому, что не предназначено для его ушей. Если она слышала все, то ее отъезд и деньги, которые она оставила, можно было объяснить просто раскаянием и нежеланием встречаться лицом к лицу с обиженным мужем. Но почему она тогда написала, что скоро вернется? Что она задумала?

Эмма вернулась через десять дней, вечером. Теодор, как обычно, объезжал свои владения, помогая там, где не хватало рабочих рук. Ее встретили настороженные слуги. Сначала Джеймс Кэмп пронзительно взглянул на нее и лишь потом поклонился и поприветствовал. Миссис Кэмп и Сьюзен встретили ее в холле: одна — недоброжелательно, другая — почтительно, с неким налетом страха.

— Сьюзен, принесите, пожалуйста, чай в мою комнату.

— Да, миледи.

На верхнем этаже Эмма столкнулась с Мэри, выходившей из комнаты Теодора с корзиной, полной белья. В глазах Мэри промелькнул страх, потом презрение, потом она опустила глаза и сделала реверанс.

— С возвращением, миледи, — бесцветным голосом пробормотала она. Эмма мрачно кивнула. Никто и никогда ее не боялся и не презирал. Вот до чего доводит мнительность.

Кэтрин помогла ей раздеться. Сьюзен принесла чай и выскользнула за дверь.

— Скажи, Кэтрин, ты общаешься с местными слугами? Они хорошо к тебе относятся?

— Нормально, миледи, — замешкалась с ответом горничная.

— Что они говорят обо мне?

— При мне они не говорят о вас, миледи.

— Да? — вяло засомневалась Эмма.

— В самом начале, когда мы только приехали, они спрашивали у меня про вас.

— И что ты им сказала?

— Ничего плохого, миледи, честное слово.

Эмма тяжело вздохнула.

— Вот и ты уже меня боишься. Не бойся, говори.

— Я не боюсь, миледи, — робко ответила Кэтрин. — Я им сказала, что вы хорошо относитесь к слугам, что вы справедливая.

Эмма помолчала, пока Кэтрин одевала на нее домашнее платье — на редкость скромное для знаменитой леди Эммы. Потом велела Кэтрин убрать волосы в тугой строгий пучок. Молчание госпожи развязало язык служанки.

— Я однажды проходила мимо кухни и услышала, как миссис Кэмп называет вас «эта женщина». А Сьюзен вообще назвала вас змеей.

Эмма молчала, позволяя Кэтрин расчесывать ее и болтать в свое удовольствие.

— Я обиделась очень за вас, миледи, и сказала им больше так не говорить, потому что вы, ну, совсем не такая и не заслуживаете, чтобы вас так называли. В конце концов, вы замужем за их хозяином и они должны уважать его жену. Так я им и сказала. Тогда Мэри, она тоже там была, спросила меня, должны ли они уважать вас, если вы не уважаете своего мужа. Я сказала, что вы, конечно, уважаете его, ведь он ваш муж. После этого они вообще перестали со мной разговаривать. Если я что-то передаю от вас или мне самой надо, они дают мне или делают, что надо, но совсем не разговаривают, — расстроенно закончила Кэтрин, заканчивая несложную прическу.

— Ты не объективна, Кэтрин, — вздохнула Эмма, вставая. — Вообще-то они правы.

— Миледи? — растерялась горничная.