— Воля ваша, — медленно сказал он.

«Теперь, — подумала Эмма, — он отомстит мне. Пригласит на танец какую-нибудь привлекательную женщину и будет флиртовать с ней.» Она представила себе это. Картина ей не понравилась. Между прочим, с ней он ни разу не пытался заигрывать. Эмма поняла, что ревнует. Первого мужа она тоже поначалу ревновала. Бессмысленное занятие. Она аккуратно сложила веер.

— Вальс, — неожиданно сказал он. — Этот танец мой, если мне не изменяет память.

Зато она сама совершенно забыла об этом. Значит, он не будет флиртовать с другой женщиной.

— Да, разумеется, — она подала ему руку.

Романтичный танец. Она никогда его не любила, а теперь и вовсе чувствовала себя неуютно, потому что во время танца барон не сказал ни слова, а только сверлил ее каким-то странным изучающим взглядом. Теодор был ненамного выше нее, поэтому она не могла уклониться от его взора, опустив голову. Она устремила взгляд за его плечо, стараясь не замечать прядь волос непонятного цвета, касавшихся его рубашки. Немодно. Ей вдруг захотелось плакать.

— Мадам, я устал, — вдруг сказал он после танца.

— Тогда поедем домой, — Эмма даже не обратила внимания на вопиющее нарушение Теодором всех правил. В конце концов, его замечание можно было расценить как грубость. Но она тоже устала и была только рада уехать с этого сборища лицемеров, один из которых — она сама.

— Вы не обязаны покидать бал вместе со мной, мадам. Я полагаю, здесь найдется не менее десятка мужчин, готовых проводить вас домой, и не менее одного, чья компания будет вам приятна. Доброй ночи, — иронично закончил он и коротко поклонился.

— До свидания, — милостиво склонила она голову, настолько уязвленная его словами, что решила пробыть на балу до конца, даже если это убьет ее.

Эмма проводила его взглядом. Она прекрасно поняла, на что он намекал, когда желал ей доброй ночи. Он тоже признал, что у них будет такой брак, где каждый супруг идет своей дорогой. Вот он и ушел. Видимо, его любовница на этом балу не присутствует. Какая-нибудь актриса.

К Эмме подскочил очередной кавалер.

— Леди Ренвик, я безумно рад, что вы остались.

Эмма слегка улыбнулась, что весьма обрадовало виконта Дервуда. Он всегда отличался болтливостью.

— Ваш будущий муж недостоин вас, леди Ренвик.

А кто достоин?

— Мы все так считаем.

Все? Значит, они обсуждают ее. Неприятно. Но разве она раньше этого не знала?

— Он смотрит на вас так мрачно, будто вы уже принадлежите ему. Честное слово, вы не должны ему позволить запереть вас где-нибудь в дальнем поместье. Мы умрем от тоски, если не будем видеть вас.

И конечно, не иметь хотя бы призрачной возможности увлечь ее в постель, усмехнулась Эмма.

Виконт Дервуд все болтал, а Эмма не слушала его. Она пыталась представить себе барона Эшли, с довольным смехом увлекающего на постель хорошую миниатюрную черноволосую актрису. Сама Эмма была довольно высока, всего на дюйм ниже жениха. К тому же барон был худощав, и рядом с ним она чувствовала себя крупной и нескладной.

Потом она вышла с герцогом Клермонтом, своим троюродным братом, на террасу. Он говорил, говорил… а она не слушала. Он поцеловал ее в плотно сжатые губы, а она лишь рассеянно улыбнулась, извинилась и отстранилась. Герцог последовал за ней, не особо расстроившись из-за того, что Холодная Леди не намерена отвечать взаимностью на его ухаживания.

В бальном зале заметили, что герцог Клермонт и леди Ренвик слишком долго пробыли на террасе. Дома герцогиня устроила мужу знатную ссору…

Теодор не стал брать экипаж, чтобы добраться до дома. Он медленно шел, поглядывая на звезды. Ночь была ясной.

Фарс. Их брак будет фарсом, одной лишь видимостью. Не об этом он мечтал, никогда этого не хотел, но принуждать женщину хранить верность? Зачем? Чтобы она еще больше ненавидела его? Даже один танец с ним для нее тяжелое испытание. Она выходит за него только из-за того, что была скомпрометирована. Надо привыкнуть к этой мысли. Но, может быть, после свадьбы все изменится?

«Вот и день свадьбы,» — подумала Эмма, с тоской глядя в ясное синее небо. Где-то чирикала птичка. Солнце светило, ветер дул… Все как обычно. Тоскливо. Она была уже одета, оставалось выйти из дома и сесть в карету.

Подружка невесты… Кого же она выбрала на эту роль? Смехотворную роль. Герцогиню Клермонт. Та была в восторге, как будто не разругалась в пух и прах с мужем накануне из-за леди Ренвик. Герцогиня была всего на год младше самой Эммы, когда-то их вместе вывезли в свет.

Посаженный отец… Вот смеху-то — герцог Клермонт! Он был ее единственным родственником мужского пола, кузеном. Она росла вместе с ним.

Барон уже ждал ее у алтаря. Она заметила, что на нем новый костюм. Наверное, уже тратит обещанные ему деньги. Догадался ли он купить кольцо? Почему она не проверила?

Она слушала клятвы барона, и сама повторяла их вслед за священником, и не верила ни одному слову. Зачем? Все ради публики, которая набилась в собор Святого Георгия по ее приглашению. Лучше бы они тихо поженились в темной незаметной церквушке, где никто бы не услышал их ложных клятв в любви и верности.

Лорд Эшли надел ей на палец кольцо. Она так была погружена в свои невеселые мысли, что не сразу обратила внимание: кольцо было старинное, изумительной красоты… Эмма удивленно взглянула на жениха. Он ответил ей горькой улыбкой.

Когда они вышли из церкви, она тихонько спросила его:

— Откуда?

— Это обручальное кольцо моей матери, — ответил Эшли, вспомнив наставление тети Жюстины: «Пусть, если ты вдруг женишься ради денег, все будет принадлежать ей, но кольцо на ее пальце должно быть твоим.» Правда, говорила она это не ему.

Их окружили веселые люди, все поздравляли их, целовали жениха и невесту. Иногда Эмма остро ощущала, что поздравительный поцелуй слишком уж затянулся, и была твердо уверена, что от взгляда барона это тоже не ускользнуло. Но он невозмутимо молчал.

А Теодор видел только, что жена его холодна и не может даже притвориться хоть чуточку довольной.

Она уже лежала в кровати, когда из смежной спальни появился барон. Эмма встретила его равнодушным взглядом. Теодор нехотя подошел к кровати, задув по пути все свечи. Он не знал, зачем это сделал. Жена его не девственница, так что вряд ли ее смутит свет. Он просто оттягивал неизбежный момент «исполнения супружеского долга».

Эмма спокойно лежала в постели, руки поверх одеяла, не выказывая ничего — ни желания, ни презрения.

Теодор снял халат, медленно откинул одеяло. Все было каким-то нереальным. Эта женщина, словно не замечающая, что в спальне кроме нее есть еще кто-то. Эта постель без единой морщинки — трудно представить, кто осмелится смять такое совершенство. Трудно представить, что они супруги.

Он снял халат и лег рядом с женой, не выказывавшей никаких чувств. Глубоко вздохнув, Теодор приподнялся на локте и склонился над женой, намереваясь поцеловать. Она не ответила на его поцелуй, наоборот — сжала губы. Он попробовал еще раз, и еще, тщетно пытаясь добиться ответа. Он старался быть нежным.

Теодор осторожно поднял одеяло. Его рука легла на ее мягкую, теплую грудь, спрятанную под тонкой ночной рубашкой. Эмма не сопротивлялась. Теодор нежно сжал рукой грудь, приласкал сосок через ткань, следя за реакцией жены. Она молча терпела, уставившись в потолок. Не прекращая ласк, он снова поцеловал ее в плотно сжатые губы. Когда он отстранился, Эмма резко выдохнула.

— Делайте скорее свое дело и уходите, — раздраженно сказала она.

Неприятно пораженный ее словами, Теодор медленно убрал руку и поднялся с постели. Нашел в темноте свой халат. Прежде, чем выйти из ее комнаты, он сказал только одно слово:

— Жаль…

Действительно, кто бы мог подумать, что известная своим распутным поведением вдова откажется получить наслаждение. Вероятно, она просто решила наказать его холодным поведением.