С этими словами «О» поднял меня и вновь ухватил за руки.

– Так, Кадзуки Хосино должен вот-вот превратиться в мумию. Нам надо поторопиться.

– Это само собой, – выплюнул Дайя и подошел ко мне.

– Кодай Камиути.

Он холодно улыбнулся.

– Из всех, кого я знаю, ты самый большой кусок дерьма. Ты самое дерьмовое дерьмо, ты живешь бессмысленной жизнью, тобой управляют только скука и желание причинять боль другим. Я не думаю, что ты способен измениться, и я не думаю, что ты отдашь «шкатулку» добровольно.

Он потянулся к моей шее.

– Я изменюсь, как изменился Кадзуки Хосино. Ради этого я должен избавиться от моей слабости. Так позволь мне использовать для этой цели тебя.

Он с силой сжал руки и принялся меня душить.

–  Я   с о ж г у   м о с т ы,   у б и в   т е б я.

И затем человек, бывший когда-то «принцем», добавил:

–  И   т о г д а   я   с т а н у   «к о р о л е м».

Приятель, не утруждай себя, рассказывая все это! А то звучит так, словно ты сам с собой разговариваешь.

…О, а может, он правда это самому себе говорит?

Почему Дайя Омине так долго не трогал «Игру бездельников»? Почему не убил меня сразу же? …Было несколько причин. Чтобы понять, как пользоваться «шкатулкой». Чтобы дождаться «О». Чтобы изменить Кадзуки Хосино.

Но если взглянуть с другой стороны, не значит ли все это, что он выдумывал всё новые причины, чтобы отложить свое решение стать убийцей?

Конечно, может, я просто все не так понял. Но, по-моему, очевидно, что он хотел заставить самого себя поверить, что убить меня – нормально. В конце концов, он до сих пор «принц», не «король».

У меня все плывет перед глазами.

Сейчас я умру.

Понятно, я ему проиграл. …Не, похоже, я проигрывал всегда, еще до этого случая. Я проиграл не только Дайе Омине – я проиграл всем и всему. Я проигрывал, потому что я даже не был в ринге – с того времени, как начал убегать.

Мои ноги погружаются в пол комнаты, который кажется созданным из затвердевшего вожделения. Наверно, если я продолжу погружаться, то растворюсь и исчезну.

Вдруг у меня мелькнула мысль, что для меня это был бы рай.

Я идиот?

Что за убогое воображение. Мне это так кажется лишь потому, что я никогда раньше не встречался со смертью! Даже не зная, чего я на самом деле хочу, – я не хочу, чтобы все закончилось вот так!

Но у меня уже нет иного выбора, кроме как принять этот исход.

Так что я предприму хотя бы одну контратаку – под самый конец.

– Э… ф… э…

Я пытаюсь выговорить последнюю фразу, но сдавленные голосовые связки уже отказываются создавать слова. Но это не имеет значения. Главное – чтобы они его достигли; а точными им быть не обязательно.

Даже если он всего этого ожидал, я как минимум подостаю его.

Я смотрю ему прямо в глаза.

В них легкая нерешительность.

Аа, похоже, я достучался до него чуть-чуть.

«Помоги мне».

Вот что я пытался вложить в мои слова.

Конечно, результат от этого не изменится.

Но я точно знаю одно. Я видел, как он смеялся, когда все еще был «принцем» и рядом с ним была Кирино-семпай, и я знаю одно.

С этого дняты будешь все время проигрывать – Дайя Омине!

Или –   т ы   с е р ь е з н о   д у м а л,   ч т о   г о д и ш ь с я   н а   р о л ь   «к о р о л я»?

Чувствую, как мое тело поглощает тьма. В глазах тоже почернело, я ничего не вижу. Но слышу эхо его голоса у меня в голове.

– …Кадзу, ты правда думаешь, что справился бы лучше?

Он говорит дрожащим голосом, думая, судя по всему, что я уже без сознания.

– Даже если бы я не хотел использовать смерть Кодая Камиути таким вот образом, все равно вряд ли нашел бы другой способ остановить «Игру бездельников». А ты бы нашел?

Конечно, лица его я больше не вижу.

Ощущаю что-то у себя на голове. Что это? Чувствую кислый запах.

Аа, понятно… блевотина.

Эй, эй, Дайя Омине, ты перебарщиваешь!

Впрочем, чья бы корова мычала. В конце концов, я тоже блевал до самого дома, после того как оставил Рино в той гостинице. Сам себе не могу объяснить, почему. Но несомненно то, что тогда мне было очень больно.

И все же, когда насилие превратилось в удовольствие?

Я не знаю. Я не знаю, а это значит – и не узнаю уже.

Я проваливаюсь во тьму.

Но эта тьма – почти такая же, как то место, где я только что был.

Так с какого же времени я окружен этой тьмой? Ну понятно тогда, что мне было скучно, в таком-то месте. Я бегал кругами, кричал, протягивал руки, но не находил никого и ничего, кроме страха.

Но если бы я поискал еще хоть немного, может, мне удалось бы до кого-нибудь дотянуться?

…Хех.

Неа.

Ведь даже родная мать меня оставила.

Почему-то последним мне пришел в голову Кадзуки Хосино.

Я задал ему единственный вопрос.

Слушай, если бы ты был здесь…

…ты сказал бы мне, какое же на самом деле у меня было «желание»?

Накануне дня похорон Кодая Камиути шел дождь, так что влажность была очень высокой, и ощущался изрядный дискомфорт.

Пришедшие на похороны люди хмурились, не в силах удерживать смиренное выражение лица из-за жары. Они как будто забыли, что им положено скорбеть по усопшему.

Тем не менее многие из пришедших все равно плакали. По обрывкам разговоров, которые я то и дело выхватывал, можно было понять, что Кодай Камиути был весьма популярен. Мне сперва казалось это странным – я-то знал его с другой стороны, – но, если вспомнить его общительность, все было вполне естественно.

Молодая женщина, похоже, его мать, совсем развалилась; она рыдала так отчаянно, словно стремилась выжать из себя все слезинки до последней.

Это зрелище разрывало мне сердце.

Где-то в глубине души я хотел отмести все это, чтобы мне стало легче. Мне хотелось оправдать его смерть тем, что он все равно был безнадежен.

Но даже он был дорог многим. Ну конечно же.

Исход, которого добился Дайя, был ужасен. И, естественно, я тоже был в ответе за этот исход.

Конечно.

Как и Дайя, я тоже убил Кодая Камиути.

Мать Камиути-куна не переставая шептала, что это все ее вина, хотя, разумеется, не она была преступником, который его задушил. Для меня ее отчаяние выглядело так, словно она пыталась проклясть саму себя.

Камиути-кун смотрел с портрета, чуть прищурившись и приподняв уголки губ. Но, хотя это была явно улыбка, мне она улыбкой не казалась.

Стоявшую рядом со мной Марию, судя по всему, мое выражение лица удивляло; она спросила: «…Ты его знал?» Я без колебаний покачал головой и ответил: «Нет». Мария продолжала стоять молча и искренне оплакивать его, хотя она с ним почти не общалась; и потом, когда мы пошли в кафешку, она даже не доела клубничный торт.

Так что я очень рад, что Мария не помнит «Игру бездельников». Если бы помнила, она наверняка бы винила себя.

…«Игра бездельников», хех.

Вполне можно было решить, что Камиути-кун смог овладеть «шкатулкой». Но это было не так. Как и Моги-сан с Асами-сан, которые думали, что их «желание» неосуществимо, и уже поэтому не смогли его исполнить как следует, он тоже не сумел полностью овладеть своей «шкатулкой». Пожалуй, можно сказать даже, что он потерпел неудачу более серьезную, чем кто бы то ни было.