— Я дам вам фотографию, — сказал я.

— Сейчас принесу, — сказала Пола и пошла в спальню.

— Только четкую, — бросил ей вдогонку Бэрроуз.

Я шел впереди детективов, провожая их до прихожей. У меня за спиной раздался голос Бэрроуза:

— Я вижу, в воскресенье вы покупали «Таймс».

Я медленно повернулся и увидел, что он стоит, наклонившись над плетеной корзиной с газетами в углу.

— Да, — сказал я, не понимая, к чему он клонит. — И что же?

— Так, просто обратил внимание, — сказал Бэрроуз. — Я заметил, что газета открыта на разделе «Городская жизнь» — именно там была помещена заметка о нападении.

— Ну и что?

— Так вы читали раздел «Городская жизнь» или нет?

— Я читаю только «Бизнес» и «Новости за неделю», — сказал я.

— Я тоже, — сказал Бэрроуз и улыбнулся.

Повисла неловкая тишина, я старался не смотреть ему в глаза. Наконец вернулась Пола с несколькими фотографиями.

— Эти годятся? — спросила она, потом уточнила, обращаясь ко мне: — Это из поездки в Беркшир.

— Вот эта подойдет, — сказал Бэрроуз и взял сделанную перед отъездом карточку, где я стою на фоне «Красного Льва».

В дверях Бэрроуз спросил меня:

— Последний вопрос. Нет ли часом среди ваших знакомых подростка — длинные волосы, собранные в хвост, бородка клинышком?

— Нет, — ответил я. — А почему вы об этом спрашиваете?

— Так просто, — сказал он и снова улыбнулся. — Мы обязательно снова увидимся, и очень скоро.

Когда полицейские ушли, я сказал Поле:

— Что за бредятина — просто не верится! Они всерьез пытаются повесить на меня убийство — убийство!

— Почему они спросили, знаешь ли ты этого мальчишку?

— Не знаю. Все это — какой-то сплошной кошмар, дурной сон. Я прихожу со своего первого собрания у «Анонимных алкоголиков», и меня с порога обвиняют в убийстве.

— Приготовить чай?

— Мне все равно.

Я пошел в ванную, наклонился над раковиной и плеснул себе в лицо холодной водой. Голова шла кругом, но я наконец смог расслабиться. Понятно, что, поговорив с барменами в «Старой Стойке», детективы снова вернутся, но, по крайней мере, я выиграл время. Но мне не давало покоя одно: почему в полиции вообще решили допросить меня. Я не знал, было ли это обычной частью расследования или они знали, что Рудник солгал насчет подростка.

По дороге на кухню я услышал звук задвигаемого ящика. Когда я вошел, Пола с нарочито сосредоточенным видом выгружала из посудомоечной машины посуду.

— Ты ведь рассматривала ножи, верно? — спросил я.

— Нет, — сказала она. — Я просто убираю посуду.

— Пожалуйста, не надо мне врать.

Еще несколько секунд она продолжала расставлять тарелки, потом перестала и сказала:

— Зачем ты собирал чемодан в субботу?

— То есть?

— В субботу на кровати лежал упакованный чемодан. Ты что, собирался куда-то ехать?

— Да, кстати говоря, собирался, — заявил я. — Я хотел на пару дней переехать в гостиницу.

— Зачем?

— А ты как думаешь? Ты не пускаешь меня в спальню — я думал, что пожить немного врозь пойдет нам на пользу… Да в чем дело, в конце концов? Уж не думаешь ли ты, что это я его убил?

— Конечно нет, я…

— Тогда почему ты так себя ведешь?

— Не знаю.

Она отвернулась, закрыв глаза руками, потом взглянула на меня и сказала:

— Ричард, ну конечно, я не думаю, что ты убийца, но в последнее время наши отношения так испортились, что иногда я просто не понимаю, что происходит.

— Послушай, — сказал я, — все будет нормально. Они ушли и больше не вернутся.

— Почему ты мне ничего не рассказал?

— О чем?

Засвистел чайник. Пола выключила конфорку, и я попросил ее заварить мне «Эрл Грей». Через пару минут она принесла мне в столовую кружку с чаем, поставила на стол и села со своим чаем напротив.

— Может, его убил отец мальчика, — сказал я.

— Ты о чем? — спросила Пола.

— О Руднике, — сказал я, — полицейские говорили, что мальчик из футбольной команды отказался от своих показаний, но предположим, что Рудник все-таки сделал это. Может быть, отец мальчика и убил его — чтоб отомстить.

— Расскажи мне, что произошло, — попросила Пола.

— Как тебе моя теория? — спросил я.

— Думаю, это не исключено.

Она ждала и смотрела на меня.

— Я правда не помню ничего, кроме того, что рассказал детективам. Было и прошло, и теперь я просто хочу об этом забыть.

Мои пальцы стиснули кружку. Пола протянула руку, положила ее сверху на мою и сказала:

— Твоей вины тут нет.

— Я знаю.

— Иногда люди склонны вместо других винить себя.

— Поверь, я себя не виню.

— Тебе не нужно ничего стыдиться.

— Я и не стыжусь.

— И не нужно чувствовать себя виноватым.

— Я и не чувствую. Честное слово, со мной все в порядке. Я понимаю, что ты имеешь в виду, но все это было очень давно, и теперь все кончилось. На самом деле кончилось, потому что Майкл Рудник умер.

— Тебе может только казаться, что все кончилось, — сказала Пола, — но такие вещи просто так не проходят. Может пройти много лет, прежде чем ты поймешь, что именно ты чувствуешь.

— Врач мне не нужен.

— А я и не говорю, что нужен…

— Тебе бы это помогло, но мне не поможет. Поверь, мне гораздо легче справляться с такими вещами самому. Я знаю, что не виноват, что лично со мной все это никак не связано. Все я знаю. Но понимаешь, может, если бы я никогда об этом не вспоминал, у меня было бы больше проблем. Но я точно знаю: этого для меня больше не существует.

— Неизвестно, — сказала Пола. Она выпустила мою руку и села прямо. — Я не собираюсь уговаривать тебя идти к психотерапевту, просто выслушай меня, хорошо? Я лично считаю, лечение тебе поможет, но не хочешь — не надо, это целиком и полностью твое дело. С таким настроем все равно ничего не получится. Но тебе обязательно нужно больше говорить о своих чувствах. Если ты не будешь откровенно обсуждать то, что тебя мучит, это приведет к возникновению у тебя других проблем.

— Но разве сейчас мы этим не занимаемся… не разговариваем по душам?

— Я говорю о том, что это надо делать постоянно. Отныне мы не можем просто… Вот, обрати внимание, как мы живем. Я не помню, когда в последний раз мы серьезно разговаривали. Нам нужно стать ближе. Так, как мы ведем себя, супруги себя вести не должны — это плохо. Особенно сейчас — со всей этой безумной историей, с этим убийством. Тебе еще предстоит столкнуться с массой проблем — очень неприятных проблем, — и нельзя, чтобы ты копил их в себе.

Пола опустила голову, и я вдруг понял, что она плачет. Внезапно все встало на свои места. Вот в чем была ее «большая проблема», о которой она говорила со своим психотерапевтом, но никак не хотела делиться со мной. Это также объясняло, почему она все время повторяла, что ей «трудно сходиться с людьми».

Некоторое время Пола молчала, потом она рассказала мне, что, когда ей было девять, она подверглась сексуальным домогательствам со стороны своего дяди Джимми. Всякий раз, когда Пола оставалась ночевать в доме своей кузины, Джимми велел ей показать ему домашнее задание. Потом он вел ее в свой кабинет, объяснив своей дочери, что им не нужно мешать. После того как Джимми помогал Поле сделать домашнее задание, он требовал, чтобы она рукой доставила ему удовольствие. Пола никогда не жаловалась на Джимми, и причины тому были самые обычные — чувство вины, страх, стыд, — но, в отличие от меня, она долгие годы жила с этими воспоминаниями. Подростком она прекрасно, до мельчайших подробностей, помнила все, что с ней происходило.

— Я рада, что не стала подавлять в себе эти воспоминания, — сказала она, — иначе кто знает? Вдруг я стала бы наркоманкой или проституткой. Или вообще сошла с ума.

Но пережитое продолжало травмировать ее. В семнадцать лет у нее вдруг прекратились месячные, и врач поставил диагноз «состояние, граничащее с анорексией». В старших классах ей было трудно встречаться с мальчиками, поскольку она шла на отношения с теми, кто был с ней жесток, оскорбляя ее словами и действиями. Когда она закончила школу и поступила в колледж, у нее начался роман со мной, и ей показалось, что все позади. Но потом, после того как мы поженились, душевные травмы опять дали о себе знать.