Родраннер мрачно уставился на экран компьютера.

– Значит, я возьму такси.

– Не будь идиотом. Я тебя подброшу… только подожди минуту.

Родраннер знал, что «минута» в лексиконе Харлея может означать и час. Он начал просматривать вебсайты с местными новостями, чтобы увидеть сводку погоды. Вместо этого он наткнулся на видеорепортаж и фотографии из парка Теодора Уэрта и конечно же, черт побери, увидел изображения Джино и Магоцци, стоявших на заднем плане одного из снимков.

– Харлей! Нам надо включить телевизор.

Перебравшись через Миссисипи и оказавшись в другом мире, Магоцци повернул в машине без опознавательных знаков на широкую подъездную дорожку, тянувшуюся меж свежих снежных обочин, и остановился. Через ветровое стекло они с Джино смотрели на дом Томми Дитона, одну из кирпичных двухэтажек, выстроенных до войны, которые усеивали окольные улицы Миннеаполиса, особенно около озер. Никто из них не сделал попытки выйти из машины.

– Десять лет назад этот квартал сошел бы за сортир.

– Помню. Интересно, за сколько такие дома идут сейчас?

– Вон тот рядом с озером? Четверть миллиона, как минимум, и все благодаря управлению полиции. Увеличь патрули, убери с улиц мешки с дерьмом, и вскоре по соседству будут селиться копы, и цены на недвижимость взлетят до небес. По-моему, департамент должен получать процент. Не тут ли поблизости магазин того польского мясника?

– Крамарчука? Даже близко нет здесь.

– Крамарчук может быть в тысяче миль, и все равно. Человече, да ты нигде больше в стране не купишь таких сосисок. Как-то я принес домой отсюда их целый пакет, и, как Анджела убедилась, я неделю не ел ничего другого. Как-нибудь мы еще заскочим в эти места.

Магоцци расстегнул ремень безопасности, но не сделал даже попытки выйти из машины.

– Не могу поверить, что мы сидим тут, мерзнем и говорим о каких-то дурацких сосисках.

Джино вздохнул:

– Мы так ведем себя каждый раз, когда являемся с сообщением о смерти. В прошлый раз мы стояли на дорожке минут пять, обсуждая удобрение для газонов.

– В самом деле?

– Да все, что угодно, только бы не идти. Ты обратил внимание на дорожку? Кто-то отменно постарался очистить ее.

Магоцци кивнул и наконец взялся за ручку двери.

– Может, городская служба. Или, может быть, миссис Дитон. Спросим.

– Ну да, отличный подход. Увы, миссис Дитон, с сожалением сообщаю вам, что ваш муж мертв, и, кстати, кто у вас чистит дорожку? Господи, да это будет просто чудо, если она не вытащит пистолет и не пристрелит нас.

Жене Томми Дитона потребовалось много времени, чтобы подойти к входным дверям, и, едва только увидев ее, Магоцци понял, в чем дело. Она была маленькой и худенькой, с черными синяками под глазами, опухшим лицом и широкой марлевой повязкой на носу. Прежде чем впустить их, она внимательно рассмотрела служебные бляхи; они же старались не смотреть на ее изуродованное лицо. Она была женой копа и понимала, о чем они думают.

– Новый нос, – объяснила она с быстрой смущенной улыбкой. – Подарок от мужа к тридцатилетию.

Мысли Магоцци ушли куда-то в сторону, и он подумал, куда же катится мир, если муж преподносит молодой жене на день рождения пластическую операцию. Как это выглядит, черт возьми? С днем рождения, дорогая, и, ради бога, иди поправь себе физиономию.

Жена Томми Дитона смотрела на него с вежливой растерянностью, скорее всего пытаясь понять, почему они здесь очутились. И когда они сказали ей, она рухнула на коврик в прихожей.

Когда она пришла в себя, Дино и Магоцци помогли ей сделать несколько звонков, а потом еще минут пятнадцать задавали жуткие вопросы, которые были обязаны задать. Мэри Дитон прямо и неподвижно сидела на диване, по лицу ее текли слезы, но она ответила на все вопросы. Она знала порядок.

Обычно грубоватый и вспыльчивый, Джино был с ней нежен и мягок, как всегда, когда ему приходилось выполнять такие обязанности, но в этом доме сердце у него было не на месте.

– То есть у вас не было оснований волноваться, когда прошлым вечером Томми не пришел домой?

– Нет. Как я говорила, он просто с ума сходил по лыжам. Они с Тоби месяцами ждали хорошего снега. Томми сказал, что, наверно, останется на ночь у Тоби. Тот живет куда ближе к парку, а после лыж они любили пропустить по паре пива. Томми ни в коем случае не садится за руль выпившим, так что зимой он часто остается у Тоби.

– Он действительно ответственный парень, – улыбнулся ей Джино.

– Да, он такой и есть.

Она продолжала говорить о нем в настоящем времени, и в таких случаях Магоцци всегда было не по себе, когда ему приходилось беседовать с оставшимися в живых членами семьи. Они не пытались отрицать факт смерти. Порой смерть далеко не сразу дает о себе знать в речи живых.

Джино тихонько хмыкнул.

– Знаете, порой меня всю ночь не бывает дома, и утром жена досконально расспрашивает по сотовому. Где я, чем занимаюсь, когда буду дома… и все такое.

Мэри Дитон взглянула на него так, словно никогда не слышала о таком поведении.

– Правда?

– Ну да.

Она сделала попытку улыбнуться:

– Томми это ни в коем случае не понравилось бы, вздумай я его проверять таким образом. Он до мозга костей самостоятельный, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Понимаю.

Появились родители Мэри Дитон и захлопотали вокруг дочери, вызвав новый поток слез и стонов. Мэри вернулась в детство, когда объятия родителей защищали от всех бед мира. Джино и Магоцци тихонько отошли назад, стараясь смотреть куда угодно, но только не на эту обнявшуюся троицу и не слушать горестные стенания, которые могли бы надорвать сердце и более закаленному копу, вздумай он прислушиваться к ним.

Наконец отец взял себя в руки, подошел, представился Биллом Уорнером и обменялся с детективами рукопожатиями. Он был выше Джино, но ниже Магоцци, с коротким седым ежиком и сухим выразительным лицом, с очень знакомыми позами и движениями крепкого тела.

Джино бросил на него только один взгляд и сказал:

– Вы служили.

Билл Уорнер грустно улыбнулся:

– Было. Двадцать пять лет в миннесотской полиции. Вышел в отставку два года назад, но рад слышать, что это еще видно. Мэри сказала, что вы очень заботливо отнеслись к ней. Спасибо вам. Вы успели спросить у нее все, что вам было нужно?

– Самое необходимое, – ответил Магоцци. – Позже, возможно, возникнут другие вопросы.

Мистер Уорнер кивнул:

– Как всегда. Все, чем мы можем помочь… Любой из нас. – Он вынул из бумажника визитную карточку и протянул им. – Сегодня мы с Элис возьмем Мэри к себе домой. Тут мой и домашний номер, и мобильный. Есть ли возможность, что вы расскажете мне – что же там на самом деле случилось? Мэри сказала лишь, что Томми погиб, а в новостях одни лишь говорящие головы, которые повторяют старую белиберду. У меня просто уши завяли, хотя я по пути успел послушать лишь пятнадцать минут. Эти проклятые стервятники болтают о перепуганных детях, словно это единственная трагедия… – Он прервался, перевел дыхание, успокоился, и по покрасневшему лицу скользнула тень. – Простите. Я неправильно веду себя. Просто потому, что до звонка Мэри мы и не слышали об убийстве двух полицейских. В новостях говорилось только об этих проклятых разваленных снеговиках. – Он снова чуть не потерял самообладание и снова извинился.

– Не сердитесь. Кстати, информация, что жертвами были копы, еще не просочилась. – Магоцци взял мужчину за руку, что делал очень редко, имея дело с членами семьи погибшего, но тут он нарушил непреложное правило и коротко рассказал о том, что им к данному моменту было известно, потому что Билл Уорнер был одним из них и понимал, что надо помалкивать. Перед глазами стоял образ Тоби Майерсона, от которого мурашки бежали по коже, – парализованного и беспомощного, еще живого и, может быть, понимавшего, что его закатывают в снег; он умирал дюйм за дюймом и, скорее всего, понимал это. Магоцци не стал вдаваться в подробности, предположив, что отец Мэри знал напарника своего зятя, но бывший полицейский все сильнее бледнел. По крайней мере, Дитона постигла быстрая смерть, о чем Магоцци и мог рассказать. Билл Уорнер слушал его не прерывая, как и подобает копу, но в конце рассказа он рухнул на стул и положил голову на руки.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: