Вечером они вчетвером сидели на веранде. Беседа в основном шла о доме и школе. Отцу Энни хотелось узнать подробности судьбы тех проектов, в которых он когда-то участвовал как директор школы: новые учебные корпуса, расширение игровых полей, новый директорский дом. После ужина, когда заговорили о друзьях семьи, которых Майкл не знал, беседа потеряла для него смысл. Какое-то время он слушал общую болтовню, а потом, сославшись на усталость, отправился спать.

— Скажи, ты счастлива в роли замужней женщины? — спросил ее отец. — У тебя все ладится?

Она старалась не смотреть ему в глаза.

— Конечно. Все совершенно иначе. Этот дом, это место, все…

— Но ты счастлива? — упорствовал он.

Тогда вмешалась мать.

— Ну конечно же счастлива. Просто все для нее по-другому. По-новому.

— Прости, — сказал отец, улыбаясь. — Я только хотел понять, все ли в порядке. Мне небезразлична жизнь моей девочки. В этом нет ничего предосудительного.

Он натолкнулся на неприязненный пристальный взгляд жены и отвел глаза в сторону.

— Прости, милая. Я не хочу ничего выпытывать. Наша семья теперь стала такой крошечной… Ты — наша самая большая драгоценность… — Он умолк. Воцарилась тишина.

Отец сложил руки на коленях, мать рассматривала потолок. Сидя рядом, Энни склонилась к отцу и обняла его.

— Если что-нибудь будет не так, я тотчас вам об этом сообщу, — заверила она. — Не волнуйтесь. Обещаю, что все расскажу.

Спустя несколько недель после этого посещения Майклу предстояло сопровождать школьную команду в Булавайо на соревнования по регби. Никогда прежде она не ездила с ним на такие мероприятия, но оставаться в субботу одной было невыносимо, и она попросила Майкла взять ее с собой. До города они ехали молча; она решила, что Майкл думает о предстоящей игре, которую, как он заявил, они наверняка проиграют, поэтому она оставила всякие попытки занять его беседой. Приехав в школу, где проводились соревнования, он поставил машину на стоянку под палисандровым деревом и не терпящим возражений тоном сказал:

— Я уверен, что тебе будет скучно. Ты же знаешь, тут только регби.

В его словах чувствовалось негодование. Ему кажется, что я навязываюсь, думала она. Мне не следовало приезжать сюда.

— Я знаю, — ответила она беспечно. — Но даже в регби бывают интересные моменты.

Он пожал плечами, открывая дверцу, чтобы выйти.

— Только когда знаешь правила. — Пауза. — А ты, разве ты их знаешь?

Она улыбнулась.

— Некоторые. Оффсайд. Блокировка. И тому подобное.

Он вышел из автомобиля.

— Можешь посидеть на трибуне, если тебя это устроит. Там места для зрителей.

Трибуна представляла собой маленькое, шаткое возвышение под высаженными в ряд деревьями возле игрового поля. Энни предполагала смотреть игру вместе с ним, сидя рядом — это было основной причиной ее приезда, — а где же тогда будет он? Неужели он уйдет? Прибыл автобус с мальчиками, и юные регбисты высыпали гурьбой, а потом все направились в раздевалку. Майкл шел с ними, находясь в центре восхищенных взглядов. Она слышала, как он смеялся над тем, что сказал один из мальчиков, и как он похлопал по плечу в знак одобрения другого; исключительный случай.

Всю игру он сидел на корточках у края поля, что-то выкрикивая своей команде, подгоняя их. Во время перерыва между таймами он мельком взглянул на нее и нерешительно помахал рукой, но это было единственный раз. Она старалась сосредоточиться на игре, чтобы впоследствии суметь сказать ему хоть что-то, но ничего не понимала. Она решила, что его команда проигрывает, поскольку большую часть времени мяч находился на стороне противника, но у нее не было ни малейшего понятия о том, какой счет.

В конце матча она спустилась с трибуны и направилась к тому месту, где он стоял вместе с небольшой группой преподавателей из школы. Увидев ее приближение, он нахмурился и отошел от коллег.

— Ну, как тебе? — спросил он с безучастным видом. — Понравилось?

— Да, жаль только, что мы проиграли. Мальчики очень старались.

Он фыркнул.

— Мы не проиграли. Мы выиграли.

Она насупилась.

— Мне казалось, что я начала все понимать. Ты уверен, что мы выиграли?

— Разумеется. — Он взглянул на часы, а потом, через плечо, на других мужчин.

— Уже пора возвращаться назад? — поинтересовалась она. — А что, если нам поужинать в Булавайо? Можно было бы посмотреть кино в «Принцах». Интересно, что здесь идет.

Он потупил взгляд.

— Ну… знаешь, я предполагал обсудить игру… — Майкл указал в сторону коллег. — Посидеть недолго в пабе. А ты… ты могла бы навестить Маршаллов или кого-нибудь еще. Они наверняка дома. Как обычно.

У нее перехватило дыхание.

— Ты надолго? — спросила она.

Его лицо посветлело.

— Нет. Может, на час. Или около того.

Она почувствовала, как внутри закипает гнев, и, пока говорила, у нее сжималось горло.

— Как мне узнать, когда зайти за тобой?

Он подумал немного.

— У меня есть идея. Поезжай домой сама, как появится желание. Так будет проще всего, правда? Я вернусь с Джеком или с кем-нибудь еще.

Он смотрел на нее с надеждой. Несколько секунд она колебалась, поскольку понимала, что вот-вот он станет агрессивным. Оно того не стоило, даже если она сумеет ему противостоять.

— Хорошо. Пусть будет так, раз тебе хочется.

Он походил на школьника, получившего разрешение гулять целый день.

Наклонившись вперед, он легонько взял ее за плечи и поцеловал. Она почувствовала на своей щеке его плотно сомкнутые губы; бесстрастные; едва уловимый запах крема для бритья; вялое прикосновение рук через ткань платья. А за спиной Майкла качались от легкого дуновения теплого ветра макушки деревьев и резвились мальчики в ярких футболках.

Она вернулась к автомобилю. Долго возилась с замком, пока не открыла дверцу; руки дрожали, дыхание стало прерывистым, но она сдерживала слезы, ибо знала: дай им волю, и они хлынут потоком. Он уже собрался уходить и не видит ее, но вокруг много людей. Она посмотрела, как мальчики бросали друг в друга мячом, и поняла, что ненавидит их. Грубые, агрессивные, неотесанные; от них исходило то, что для нее было неприятно физически. Она не представляла себе, как эти подростки могут быть для кого-то желанными, хотя знала, что есть женщины, которые считают иначе. В ее глазах они были вульгарными, таящими в себе опасность животными, дикарями.

К тому времени, когда она добралась до фермы, уже стемнело. Поднявшись на пригорок среди болотистой равнины, она увидела свет в окнах фермерского дома и помчалась туда, «притопив» педаль скорости и ударяясь бампером о дождевые рытвины, появившиеся на разбитой дороге. Как только она остановилась перед домом, в двери показался отец с огромным электрическим фонарем. Он направил свет на открытую дверцу автомобиля и пошел навстречу.

— Что-то случилось?

Отбросив со лба волосы, она вышла из машины. Почувствовала на коже налет белой дорожной пыли, отчего появилось нестерпимое желание принять ванну.

— Нет, все в порядке.

Отец направил луч фонаря внутрь автомобиля, чтобы увидеть, нет ли там еще кого. Он не сказал ни слова, но в воздухе повис немой вопрос.

— Майкл в Булавайо вместе с командой, — объяснила она. — Он не смог вырваться. Поэтому я решила сама заехать, вас повидать. Переночую, а завтра поеду назад.

Отец смягчился.

— Ты же знаешь, мы всегда рады, когда ты здесь. Оставайся до тех пор, пока можешь.

Она поняла, что такое приглашение означало нечто большее, чем сказано; если она захочет уйти от мужа, они радушно примут ее — вот о чем он говорил. На какой-то миг она почувствовала негодование оттого, что ее брак терпит неудачу. Но тут она заметила в дверном проеме силуэт матери и представила картину, когда по вечерам они одни в своем беспорядочно выстроенном доме, и им ничего не остается делать, кроме как думать о покойном сыне и дочери, которую удается видеть один раз в месяц.