Пенни рассмеялась. Стерла лишние У. Надпись на экране телевизора гласила, что для продолжения просмотра платного канала необходимо набрать на пульте код. Пенни встала с кровати и просмотрела инструкцию на картонном ободке, характерной детали гостиничных пультов, но так и не нашла кода платного канала. Она заглянула под телевизор с онемевшим ослепшим экраном. Поискала вокруг стола и в ящиках. Пролистала буклеты с информацией о местных ресторанах и театре. Снова забралась на кровать и, усевшись перед ноутбуком по-турецки, стала нажимать кнопки пульта наугад. 3554. 8971. 1234. 4321. Она дотянулась до телефона, сняла трубку и набрала 1, чтобы вызвать дежурную. Но никто не ответил, а когда она повернулась, чтобы положить трубку на место, то случайно нажала коленом кнопку переключения каналов.

На экране мужчина в идеально сидящем костюме что-то говорил мужчине в свитере, стоявшему посреди зрительного зала, где собрались по большей части пенсионеры.

Вот же она, рядом с вами, говорил мужчина в костюме. Вот, посмотрите, да-да, вот она, тараторил он в микрофон. Вот же она, сидит слева от вас, стоит лишь повернуть голову. Кто это? Ваша мать?

Пенни закурила. Она выпустила изо рта облачко дыма, которое растаяло у нее над головой.

Моя мать жива, сказал мужчина, стоящий посреди зала. Вот моя мать, здесь она. Он махнул рукой на женщину рядом, и камера показала ее лицо; все в морщинах, ошарашенное, залитое резким светом камеры, словно в мистическом, божественном озарении.

Безупречный, осенило Пенни. И она напечатала: безупречный.

Телеаудитория хохотала. Вдруг мужчина в костюме зажал ладонями уши. Не знаю, кто эта женщина, но крик подняла нешуточный, сказал он. Кто же она такая? Так истошно вопит, что и мертвый проснется.

Зрители снова захохотали.

У меня есть тетка-покойница, сказал мужчина в свитере. Может, это она.

А знаете, что она кричит? спросил мужчина в костюме. Слушайте: яне мертвая. Его голос зазвучал громче. Яне мертвая, повторил он. Не смейте называть менямертвой! Яне мертвая!

Да, да, это моя тетка Элис, сказал мужчина в свитере. Она это, точно говорю. Просто жуть берет. Как пить дать моя тетка.

Пенни выключила телевизор; комнату пронзил сигнал-невидимка, и телевизор потух. Она пососала кончик сигареты и с шумом выпустила дым. Все умершие пребывают здесь, с нами; они бредут рядами и несутся вприпрыжку по всем странам и весям, томятся по всему свету в третьем корабельном классе – толпа, безбрежнее самого океана, или в ловушках бесконечных очередей себе подобных, как машины в пробках на трехполосных шоссе при въезде в Лондон, до отказа заполняя города, поселки, магазины, конторы, комнаты и, возможно, даже этот номер; они стоят за невидимой стеной, колотя в нее кулаками и беззвучно выкрикивая свое: мыне мертвые! Не смейте называть насмертвыми!

Брр-р, произнесла Пенни и попыталась выбросить все это из головы, но уже не могла остановить бег осмелевшего воображения, которое тем временем перекинулось на динозавров, что оставили нам лишь отпечатки позвонков в камне да сланце, на мохнатых мамонтов ростом с дом, что намертво заморожены глубоко под землей в снежных просторах России, на убитых и освежеванных львов и тигров, на гильотинированных оленей, головы которых она видела в гостиных и ресторанах, на трупы фазанов, что висели, подгнивая, в амбарах ее отца для обретения идеального вкуса. Потом она подумала о лошадях, собаках и кошках, что были у нее в детстве (ее сердце непроизвольно сжалось при мысли об их теплых мордочках, копытах и когтистых лапках, об их чудных пушистых животиках, о блестящих влажных глазах – лошади носились галопом по их поместью, собаки прыгали и крутились волчком, приветствуя ее заливистым визгом, а кошки, покачивая хвостами-антеннами, маячили неверными призраками в конце коридоров с полированным паркетом, на парадной или черной лестницах). Умерли не только они (она почти насильно разматывала цепочку размышлений, гоня прочь внезапно воскресшую скорбь по животным, которых давным-давно не было на свете). Животные умирали и в зоопарках, упрямо продолжала она свою мысль, перебирая всех по алфавиту, вид за видом, от антилопы до ящерицы. А вдруг все курицы со своими яйцами, коровы с телятами, всевозможные рыбы, свиньи, овцы и ягнята, сотни и сотни живых существ, которых хотя бы она – да-да, она и никто другой – съела за свою жизнь, тоже были здесь, а над ними звенел щебет призраков всех птиц – кратких бликов, мелькнувших в поле ее зрения! А с ними и все мыши, придушенные в мышеловках, все отравленные крысы и лисицы, чьи трупики с высунутыми языками лежали на боку. И бабочки-однодневки, и ночные бабочки-самоубийцы, которые – она сама видела – бросались на лампочку, и прихлопнутые мухи, пожелтевшие, кишками наружу. И крохотные дрозофилы, что пронзали ее жизнь зигзагами своих траекторий, и мелкие жучки с твердым панцирем, обитавшие в балках под крышей, которых она, обнаружив в своей постели, давила между большим и указательным пальцами, и даже микробы, передающиеся по воздуху, что миллиардами существовали, погибали и растворялись в одном лишь ее организме. И все эти существа, все до одного, колотили в невидимую для нее стену своими кулаками, лапами, копытами, щупальцами, тоненькими, как у простейших одноклеточных, ножками, беззвучно выли и вопили на все лады, лаяли и клекотали, хрипели и мяукали, мычали, визжали, пищали и верещали, жужжали и свистели: Эй, вы там! Мыне мертвые! Не смейте называть насмертвыми!

Адская какофония, зажмурившись, подумала Пенни. Дикая, вечная какофония. Какое счастье, что нам не дано ее слышать. Помни: ты тлен. Помни: ну и хрен. Пенни громко расхохоталась, достала ручку и записала рифму. Но смех вскоре замер, а телевизор молчал, и ее захватила врасплох тишина, в которой слышалась беззвучная возня обитателей этого мрачного здания, не подозревавших, что она находится рядом, а за стенами отеля в электрическом освещении чудилось глухое копошение мрачного заштатного городишка, широкая панорама которого открывалась из ее окна.

Тогда она заставила себя слушать, как ее палец стучит по клавиатуре лежащего на постели компьютера, выбирая нужные буквы для нужного слова.

Превосходный, услышала она перестук клавиш.

Умопомрачительный.

Она задумалась на секунду, подперев подбородок ладонью.

Место, где исполняются желания, написала она под столбиком слов. Да, неплохо, услышала она собственный возглас. Там, где исполнятся желания. Там, где исполнились желания. Если вы ищете место, где исполняются желания. Если вы ищете классическое, идеальное, удобное место, безупречное – не пойдет. Превосходное. Умопомрачительное – не пойдет.

Она стерла умопомрачительное и безупречное.

Превосходное место, где исполняются ваши желания, произнесла она в пустоту. В ответ комната чуть сжалась. Стены присели, потолок грозовым небом навис над головой.

Вода в ванной была еле теплая. Пенни позвонила вниз с жалобой. Да и вообще вода из кранов лилась какая-то ржавая, желтоватая; потолок в номере требовал ремонта; в сущности, это была довольно обшарпанная комната с претензией на роскошь. На стене рядом с дверью были царапины неизвестного происхождения; если переключить телевизор на четвертый канал, он начинал издавать непрерывное жужжание; ковер был более потертый, чем казалось на первый взгляд; карандаши, ручки и другая канцелярия была лишь среднего качества; шампунь какой-то водянистый; чай и кофе в пакетиках – сомнительных марок.

Пенни села обратно на кровать. Та скрипнула.

Вот, пожалуйста, подумала Пенни. И кровать скрипит.

(Она как будто описывала обстановку в разговоре со знакомым, хотя на самом деле была в номере одна и думала про себя.)

Она легла на спину. Отели – это сплошное надувательство. Она сыта ими по горло.

Она сыта этим отелем по горло.

Она потихоньку отодвигала компьютер ногой по кровати. Подальше, подальше, еще немножко, пока тот не завис на самом краю, едва сохраняя равновесие – половина на кровати, половина в воздухе. Она резко столкнула его вниз. Компьютер грохнулся.