Троцкий указывал на тщетность и бесплодность попыток предугадать конкретный ход и исход войны. «Никому не дано обозреть эту гигантскую арену и бесконечно сложную свалку материальных и моральных сил. Только сама война решает судьбу войны» [287].
Тем не менее некоторые важные тенденции будущей войны Троцкий сумел предвидеть достаточно точно. Он обращал внимание на то, что в военной и дипломатической области «тоталитарные государства имеют значительные преимущества над тяжеловесными механизмами демократий — прежде всего преимущества свободного маневра, не связанного внутренними сопротивлениями» [288]. Эта свобода от контроля со стороны социальных институтов и общественного мнения своей страны может определить крупные военные успехи тоталитарных государств в начале войны. Однако на следующем её этапе эти успехи будут сведены на нет. «Фашизм может захватить всю Европу. Однако удержаться в ней он не сможет не только „тысячу лет“, как мечтает Гитлер, но и десять лет» [289].
Завершая в августе 1937 года свой первый развёрнутый прогноз грядущей мировой катастрофы, Троцкий писал: «Наш прогноз может показаться мрачным. Не наша вина: на палитре нашей эпохи мы не нашли ни розового, ни голубого цвета. Мы старались делать выводы из фактов, а не из собственных желаний. Старик Спиноза правильно учил: не плакать, не смеяться, а понимать» [290].
XXIII
Грядущая война и мировое рабочее движение
Единственным фактором, способным предотвратить мировую войну, Троцкий считал международную социалистическую революцию. Его надежды на её победу обусловливались тем, что на протяжении 30-х годов капиталистические страны испытывали непрерывные социальные потрясения. Как писал впоследствии известный французский социолог Р. Арон, сопоставлявший социологические концепции Конта, Маркса и Токвиля, «европейскому обществу 30-х годов более отвечала концепция Маркса» [291].
В 30-е годы массовые выступления рабочего класса Европы приняли невиданные в прошлом масштабы и формы. В 1936 году по Франции прокатилась мощная волна «сидячих стачек», при которых рабочие и служащие захватывали свои предприятия и учреждения. В 1934 году в Австрии произошло жестоко подавленное вооружённое выступление Шуцбунда — военизированной организации левых социал-демократов.
Рабочее движение существенно активизировалось в наиболее богатой капиталистической стране — США. В первой половине 30-х годов здесь наблюдался небывало быстрый рост профессиональных союзов индустриальных рабочих и «сидячих» забастовок. Особенно мощными были такие забастовки на предприятиях крупнейшей американской компании «Дженерал моторс», где они продолжались 44 дня и парализовали работу более десятка заводов. Бастующие рабочие заняли помещения заводов и вступали в неоднократные стычки с полицией, пока не был подписан коллективный договор, заключения которого они требовали [292].
О подъёме левых сил свидетельствовал и рост компартий в капиталистических странах. Несмотря на жестокое поражение, понесённое компартией Германии, к началу 1939 года в капиталистических странах насчитывалось 1200 тыс. коммунистов — на 340 тысяч человек больше, чем в 1934 году [293].
В Китае компартия контролировала огромную территорию и возглавляла регулярные части Красной Армии и партизанские отряды, насчитывающие сотни тысяч бойцов.
Крайнее обострение классовой борьбы во второй половине 20-х — первой половине 30-х годов отражалось и в числе жертв репрессий в капиталистических странах. Согласно статистике Международной организации помощи борцам революций (МОПР), с 1925 по 1931 год в этих странах было арестовано 1223 тыс. человек, приговорено к смертной казни 192 673 чел., убито и насмерть замучено 1041 тыс. чел. [294] Наибольшее число репрессированных и убитых было в эти годы вызвано белым террором в Китае, Италии, Польше, Прибалтийских и Балканских странах, а также подавлением национально-освободительных движений в колониальном мире.
Статистика МОПРа за 1925—1934 годы включала намного более высокие цифры. За эти годы было арестовано 3 901 496 человек, ранено и подвергнуто избиениям 2 487 786 человек, убито или замучено до смерти 2 580 373 человек, приговорено к смертной казни 241 838 человек [295]. Значительный рост числа жертв революционной борьбы за 1932—1934 годы объяснялся прежде всего разгулом фашистского террора в Германии, интервенцией Японии в Китае, начатой в 1931 году, февральскими боями 1934 года в Австрии.
Террор, хотя в значительно меньших масштабах, наблюдался в первой половине 30-х годов даже в цитадели «демократического капитализма» — США. Происходившие в эти годы походы безработных на Вашингтон нередко сопровождались вооружёнными столкновениями демонстрантов не только с полицией, но и с регулярной армией. Особенно кровопролитными были события 1932 года, когда рабочие фордовских заводов, проживавшие в Детройте, организовали поход с требованиями предоставления работы всем уволенным рабочим (к этому времени Форд уволил со своих предприятий 150 тысяч человек), упразднения потогонной системы, отмены шпионажа за рабочими, практикуемого «служебной организацией» — полицией, созданной Фордом на своих заводах. При подходе к мосту, отделяющему Детройт от Дирборна, города, в котором фактически правил Форд, муниципальная полиция предложила демонстрантам разойтись. Руководители колонны сказали, что демонстранты не собираются нарушать общественный порядок, а хотят лишь того, чтобы Форд принял делегацию, которая передаст ему требования рабочих. Когда шествие двинулось дальше, полицейские начали бросать в ряды демонстрантов бомбы со слезоточивыми и рвотными газами. Несмотря на это, демонстранты подошли к воротам завода, где их встретили полицейские и молодчики из «служебной организации», вооружённые пулемётами. Вскоре ворота завода отворились, и из них выехал на машине управляющий Форда, кричавший толпе, чтобы она дала ему дорогу. «Он стрелял, и кто-то бросил камень и угодил ему в голову, и его отправили в госпиталь. Люди на мосту немедленно стали поливать толпу из пулемётов и не прекращали огня, пока не ранило около пятидесяти рабочих и не убило четверых… Несколько десятков рабочих с пулевыми ранами лежали по госпиталям в наручниках, прикованные к койкам цепями; но ни один полицейский и ни один молодчик из „служебной организации“ не получил пулевой раны» [296].
Обобщая подобные факты, Троцкий писал: «Буржуазия отдает себе безошибочный отчёт в том, что в нынешнюю эпоху классовая борьба имеет непреодолимую тенденцию к превращению в гражданскую войну. Примеры Италии, Германии, Австрии, Испании и других стран гораздо большему научили магнатов и лакеев капитала, чем официальных вождей пролетариата» [297].
Троцкий отдавал себе отчёт во всей глубине поражений, понесённых международным рабочим и национально-освободительным движением в 20—30-е годы. Главными виновниками этих поражений он считал правую социал-демократию и Коминтерн, который, став слепым орудием Сталина, утратил не только свою революционную роль, но и роль важного политического фактора вообще.
В работе «Агония капитализма и задачи IV Интернационала» Троцкий подчёркивал, что «миллионные массы снова и снова приходят в революционное движение. Но каждый раз они на этом пути наталкиваются на свои собственные консервативные бюрократические аппараты» [298].
Ответственность за ослабление рабочего движения лежала прежде всего на Сталине, который подчинял его интересы государственным интересам СССР в том виде, в каком он их понимал. «Основной чертой международной политики Сталина в последние годы,— писал Троцкий в 1939 году,— является то обстоятельство, что он торгует рабочим движением, как нефтью, марганцем и другими продуктами… Сталин рассматривает секции Коминтерна в разных странах и освободительную борьбу угнетённых народов, как разменную монету при сделках с империалистическими государствами. Когда ему нужна помощь Франции, он подчиняет французский пролетариат радикальной буржуазии. Когда ему нужно поддержать Китай против Японии, он подчиняет китайский пролетариат Гоминдану». Экстраполируя эту политику на тот случай, если Сталин достигнет соглашения с Гитлером, Троцкий провидчески писал: «Гитлер не особенно нуждается, правда, в помощи Сталина для удушения германской компартии. Состояние ничтожества, в котором она находится, обеспечено к тому же всей её предшествующей политикой. Но весьма вероятно, что Сталин согласится прекратить субсидирование нелегальной работы в Германии: это одна из наименьших уступок, какую ему придётся сделать, и он сделает её вполне охотно. Надо полагать также, что та шумная, визгливая и пустая кампания „против фашизма“, которую за последние годы вёл Коминтерн, взята будет под сурдинку… С уверенностью можно сказать только одно: соглашение Сталина с Гитлером ничего, по существу, не изменило бы в контрреволюционной функции кремлёвской олигархии. Оно только обнажило бы эту функцию, придало бы ей более вызывающий характер и ускорило бы крушение иллюзий и фальсификаций» [299].