Вместо того, чтобы прояснить неизбежно возникающие в этой связи недоумённые вопросы, преемники Сталина избрали постыдную фигуру умолчания. На всякое положительное или даже нейтральное упоминание о деятельности большевистских лидеров, возглавлявших оппозиционные группировки после смерти Ленина, по-прежнему налагалось безусловное табу. В советских энциклопедиях 50—80-х годов содержались персоналии Гитлера, Муссолини и т. д., но отсутствовали какие бы то ни было биографические справки о Троцком, Зиновьеве, Бухарине и других ведущих деятелях большевизма. Положительно характеризовались лишь несколько ближайших соратников Ленина, которым «посчастливилось» умереть до сталинского террора.
Тянувшаяся десятилетиями дезориентация советского общественного мнения относительно основных вопросов истории большевизма явилась решающей идеологической предпосылкой того, что в условиях горбачёвской «гласности» антикоммунистической пропаганде удалось сравнительно легко «развенчать» в глазах широких масс весь большевизм во главе с Лениным.
«Перестройщики» и «реформаторы» создали — совсем в духе сталинской «методологии» — очередную амальгаму [9], отождествляя на этот раз — под общим клеймом «тоталитаризма» — большевизм и сталинизм. В этой оголтелой антикоммунистической кампании терялись голоса немногих честных исследователей, пытавшихся объективно осветить содержание внутрипартийной борьбы 20—30-х годов, воздать должное мужеству тех большевиков, которые сохраняли верность своему делу и своим убеждениям перед лицом жестокой клеветы, свирепых преследований и надвигающейся неминуемой гибели.
Необходимая дифференциация должна быть проведена и внутри внешне монолитного лагеря сталинцев 30-х годов. Одна из задач данной работы состоит в проведении чёткой грани между трагической виной тех, кто был обманут или сломлен тоталитарной машиной сталинизма, и преступлениями Сталина (вкупе со сравнительно узкой кликой его приспешников). Политические заблуждения и нравственные компромиссы отнюдь не равнозначны на весах истории с ответственностью тех, кто сознательно насаждал ложь и террор ради сохранения собственной власти.
Адекватное понимание событий 30-х годов возможно лишь с позиций марксистского взгляда на историю, т. е. взгляда «с точки зрения тех, кто её творит, не имея возможности наперёд непогрешимо учесть шансы, а не с точки зрения интеллигента-мещанина, который морализирует: „Легко было предвидеть… не надо было браться…“» [10]
Говоря о судьбах большевизма, мы не склонны забывать, что прогрессивность и жизненность всякого политического движения измеряются прежде всего результатами его деятельности. В этой связи коснемся прогноза одного из наиболее честных и глубоких теоретиков русской эмиграции Г. П. Федотова (к его идеям мы ещё не раз будем обращаться в этой книге). «Пятнадцать лет для партии революции — срок огромный, небывалый,— писал он в 1933 году.— В революции годы должны считаться за десятилетия… Пятнадцать лет власти, успехов и побед — в величайшую, ответственнейшую эпоху в жизни России — и Европы — дают право на исторический памятник… Очертания этого памятника… зависят теперь от двух величин, с которыми связано их (большевиков.— В. Р.) историческое дело. Эти величины: Россия и социализм. Если Россия не развалится, а будет жить как великое государство и великий народ, то её революция войдёт тоже как „великая“ на скрижали истории… То же самое с социализмом. Если победит в мире социализм, или даже просто трудовое рабочее общество, оно канонизирует всех борцов за рабочее дело, и в ряду этих борцов Ленину отведёт одно из первых мест. Рядом с Марксом и, может быть, впереди его» [11].
На первый взгляд может показаться, что этот прогноз потерпел полный крах. Великая страна, ещё недавно именовавшаяся во всём мире сверхдержавой, распалась на конгломерат государств, переживающих жесточайший экономический и политический кризис. Большинство стран с национализированной собственностью и плановой экономикой совершают откат к отсталому полуколониальному капитализму. В этих странах памятники Ленину и другим борцам за рабочее дело сбрасываются с постаментов в буквальном смысле этого слова. Память большевиков оскверняется клеветнической кампанией, не имевшей себе равных в истории. Националистические и «демократические» силы призывают к дальнейшему развязыванию вандализма, направленного на уничтожение большевистской символики.
Однако исторический процесс, открытый Октябрьской революцией, не завершён, а лишь временно приостановлен. Огромное историческое поражение, понесённое социализмом на рубеже 90-х годов, не означает, что грядущие десятилетия пройдут под знаком триумфального шествия капитализма во всём мире. Политический застой 70—80-х годов вновь сменяется вступлением человечества в эпоху стремительных исторических ритмов. Распад «социалистического содружества» привел к нарушению глобального исторического равновесия. Смена общественного строя в СССР и странах Восточной Европы ввергает народы этих стран в пучину небывалых бедствий и кровавых междоусобных войн. Подобно странам «третьего мира» эти страны становятся объектами неоколониальной экспансии со стороны передовых капиталистических государств и транснациональных корпораций.
Все эти кризисные процессы не могут не вызвать нового подъёма коммунистического движения. Его успех будет в немалой степени зависеть от его вооружённости научной идеологией, обогащённой глубоким анализом исторического опыта XX века, переосмыслением уроков прежних социалистических революций.
Автор этой книги надеется, что она внесёт посильный вклад в решение этой насущной задачи.
I
Экономическая либерализация в СССР
Пик экономических трудностей, пережитых страной в результате осуществления насильственной коллективизации и форсированной индустриализации, был пройден в 1933 году. Ликвидация «чрезвычайщины» в экономической жизни была предопределена отказом от амбициозных планов и ажиотажных темпов развития промышленности. Последним партийным форумом, на котором ставились подобные задачи, предусматривался новый большой скачок в экономике, была XVII конференция ВКП(б) (январь — февраль 1932 года). В её решениях утверждалось, что вторая пятилетка станет периодом полной и окончательной ликвидации классовых различий в СССР. В этой связи нелишне заметить, что вопрос о бесклассовом обществе, подобно вопросу о полной и окончательной победе социализма, на протяжении последующих десятилетий был предметом бесчисленных «поправок» и «уточнений». Хотя Сталин в 1936 году объявил о полной победе социализма в СССР, он не решился заявить, что в стране возникло бесклассовое общество. Последнее «открытие» в этом плане было сделано в 1981 году, на XXVI съезде партии, где был выдвинут тезис о возможности построения бесклассового общества в «исторических рамках социализма», т. е. в неопределённой исторической перспективе.
XVII конференция приняла директивы к составлению второго пятилетнего плана (1933—1937 гг.), в соответствии с которыми за это пятилетие предполагалось догнать передовые капиталистические страны по важнейшим экономическим показателям. Эта установка подкреплялась контрольными цифрами, согласно которым «безусловно необходимым» считалось довести в 1937 году производство электроэнергии не менее чем до 100 млрд. кВт/ч, добычу угля — не менее чем до 250 млн. тонн, выплавку чугуна — не менее чем до 22 млн. тонн, производства зерна — не менее чем до 130 млн. тонн, увеличить за пятилетие добычу нефти в 2,5 — 3 раза и продукцию машиностроения в 3 — 3,5 раза по сравнению с предполагавшимися результатами 1932 года [12].
Не менее грандиозные задачи ставились в сфере народного благосостояния. Обеспечение основными потребительскими товарами, в том числе продуктами питания, предполагалось увеличить за пятилетие не менее чем в два-три раза [13].
Нереальность этого «большого скачка» обнаружилась уже в 1932 году, когда оказалось, что производство электроэнергии составило лишь 13,5 млрд. кВт/ч, (против 22 млрд. по первому пятилетнему плану), добыча угля — 64,4 млн. тонн (против 75 млн. тонн), выплавка чугуна — 6,2 млн. тонн (против 10 млн. тонн). Ещё менее утешительными явились итоги 1933 года, в котором прирост промышленной продукции составил всего 5,5 % (против 16,5 % по годовому плану и 25,2 % по оптимальному варианту первой пятилетки).