— Чего? Чего? — изумился сержант.

— Ай донт андэстэнд, — невозмутимо повторил Башмаков.

Сержант растерянно оглянулся на своих солдат.

— Это он по-английски с вами разговаривает, — сказал один из них.

Сержант задумчиво посмотрел на Башмакова.

— Ишь ты! — сказал он. — Что придумал! Хитрый чёрт! Ладно, веди его, Горохов, в штаб. Там разберутся.

— Пошли, — сказал Горохов и ткнул Башмакова автоматом в спину. — Шагай! Шагай!

У солдата было круглое лицо с веснушками, крупными, как кукурузные хлопья.

— Слушай, парень, — миролюбиво сказал Башмаков, когда они отошли подальше от сержанта. — Ты откуда призывался?

— Иди! Иди! — хмуро отозвался Горохов. — Не разговаривай!

— Да чего ты злишься? Мне просто лицо твоё вроде знакомо. Очень заметное у тебя лицо.

— Это почему? — подозрительно спросил Горохов.

— На футболиста одного похож. А я думаю: может, встречались где? Может, земляк мой… Ну, не говори, не говори, если не хочешь. Подумаешь — военная тайна!

— Из Новозагорска я, — помедлив, сказал Горохов.

— Да ну! — поразился Башмаков. — Я тоже!

Горохов недоверчиво покосился на него:

— Заливаешь небось? Ты на какой улице жил?

— На Советской.

— Точно. Есть такая. А где?

— Да возле почты.

— Точно! Я ж там недалеко живу! У меня ж там все пацаны знакомые! Смотри-ка!

— А Смирнова ты знаешь? — спросил Башмаков.

— Это какого? Витьку, что ли?

— Ну да, Витьку!

— Так мы же друзья с ним! — восторженно закричал Горохов.

— А Рыжего?

— Саньку? Вратаря? Да его ж вся Советская знает! Помнишь, как Пека вышел один на один с ним? А Санька ему под ноги! А Пека…

— Точно! Я тогда за воротами стоял, — сказал Башмаков.

— Ну, здорово! — сказал Горохов. — Вот здорово! Второй год служу, а первый раз земляка встретил!

…Когда Башмаков довёл рассказ до этого места, ефрейтор Барабанщиков, который давно уже порывался перебить Башмакова, не выдержал.

— Что же ты молчал до сих пор? — закричал он. — Земляки мы, выходит! Я же тоже из Новозагорска!

Мы все так и покатились со смеху, а Башмаков спокойно спросил:

— У вас в Новозагорске, что, все такие?

— Какие?

— Сообразительные. Я, между прочим, в Новозагорске никогда и не был.

С минуту Барабанщиков обалдело смотрел на Башмакова.

— А Советская улица? А Витька Смирнов? А Санька Рыжий? — наконец спросил он. — Откуда ты узнал?

— Ловкость рук, — сказал Башмаков. — Подумай сам. В каждом городе наверняка есть Советская улица. На Советской улице почти всегда найдётся почта. У каждого человека всегда отыщется хоть один знакомый по фамилии Смирнов. И по прозвищу Рыжий — тоже. Так что всё очень просто.

Барабанщиков пошевелил губами, но ничего не сказал. Нечего ему было сказать.

— Ну а дальше-то что? Дальше? Как ты из плена смылся? — нетерпеливо спрашивали мы.

— А дальше ещё проще. Сказал, что скоро еду в отпуск, в Новозагорск. Сразу после учений. Мол, не нужно ли что-нибудь передать. Горохов тут же помчался за какими-то фотографиями в свою палатку. Мне велел подождать. Ну, а я ушёл. Вот и всё.

Мы, смеясь, смотрели на Башмакова. И только ефрейтор Барабанщиков бросал на него сердитые взгляды. Видно, никак не мог простить, что Башмаков так безжалостно обманул его земляка из Новозагорска…

Как Башмаков одолжил свою фамилию

Если приключалась в нашей роте какая-нибудь странная история, то приключалась она непременно с Башмаковым. Хотя, в общем-то, она вполне могла произойти с любым из нас, но вот происходила почему-то всё-таки с Башмаковым.

Так было и в этот раз.

Почему именно на Башмакова пал выбор сержанта Модестова — неизвестно. Этот сержант Модестов в нашем батальоне отвечал за спортивную работу, и была у него одна слабость — во что бы то ни стало хотелось ему прославить наш батальон.

И вот этот сержант Модестов подходит как-то к Башмакову и говорит:

— Придётся вам, Башмаков, на вечерок одолжить свою фамилию.

— То есть как? — удивился Башмаков.

— А очень просто. Я тут в посёлке классного боксёра разыскал. Договорился с ним, чтобы он за наш батальон выступил. Ну вот вы ему свою фамилию и одолжите. Объявим, будто Башмаков выступает. Ради спортивной славы батальона.

— Ладно, — говорит Башмаков. — Если ради славы… Правда, я этот бокс не люблю, смотреть даже на него не могу. Но мне-то что. Берите мою фамилию.

Поговорили они так, и Башмаков об этом разговоре тут же забыл. А на другой день прибегает в казарму лейтенант — начальник физической подготовки части.

— Кто у вас тут Башмаков? — спрашивает.

— Я Башмаков, — говорит Башмаков.

— Что же вы, — говорит лейтенант, — молчали до сих пор? Что же вы свои боксёрские способности скрывали? На тренировки почему не ходили?

— Да я… — говорит Башмаков, но взволнованный лейтенант не даёт ему сказать больше ни слова.

— Я понимаю, — говорит он. — Вы и без тренировок вчера отлично выступили. Одним словом, собирайтесь. С начальством я уже договорился. Едем.

— Куда, — спрашивает Башмаков, — едем?

— К танкистам. Товарищеский матч, у нас сегодня с ними по боксу.

Кажется, первый раз в жизни Башмаков растерялся. Стоит и молчит, не знает, что делать. Сказать правду, признаться, что вовсе не он вчера выступал — вроде бы подведёт он тогда сержанта Модестова, да и спортивной славы батальону тогда не видать. Один позор. Не сказать правду — тоже плохо.

— Да вы не бойтесь, — говорит лейтенант, — противник у вас сегодня не очень сильный. Всего второй разряд.

Вздохнул Башмаков.

— Ладно, — говорит, — едем.

Вернулся он в этот вечер поздно, уже перед самым отбоем.

— Ну как? — спрашиваем, а сами смеёмся.

— Ничего, — спокойно отвечает Башмаков. — Всё в порядке. Победил.

— Как победил? Ты?

— Я, — говорит Башмаков.

Не поверили мы. Но на следующий день в газете читаем: «Победа в легчайшем весе была присуждена рядовому Башмакову, поскольку его противник не смог явиться на соревнования. Теперь победителю предстоит встретиться с перворазрядником Зайцевым».

— Вот, — радостно говорит сержант Модестов, — наш батальон и прославился.

— Неизвестно, что ещё дальше будет, — говорит Башмаков.

— Это верно, — говорим мы, — неизвестно.

Вечером снова отправился Башмаков на соревнования.

В спортивном зале начал переодеваться, лейтенант — начальник физической подготовки — посмотрел на него и говорит:

— Что-то вы мне в прошлый раз повыше ростом казались…

— Возможно, — говорит Башмаков, а сам на своего противника смотрит.

— И в плечах вроде бы пошире были, — печально говорит лейтенант.

— Тоже возможно, — говорит Башмаков.

— Ладно, — говорит лейтенант. — Идите.

Пошёл Башмаков на ринг.

Что там было — об этом нам никто не рассказывал. Настроение, говорят, не то, чтобы рассказывать.

Только дневальные утверждали, что Башмаков не спал всю ночь, ворочался на своей койке, охал и бормотал:

— Чтобы я свою фамилию ещё когда-нибудь кому-нибудь зачем-нибудь одолжил! Да никогда в жизни!

Но больше всех пострадал в этой истории сержант Модестов. Был сержант, а стал рядовой Модестов. Разжаловали его. Недаром говорят — спортивная слава переменчива.

„А что“

Почти у каждого солдата наверняка есть маленький фотоальбом. На страницах этого фотоальбома вы обязательно встретите и фотографии его владельца — непременно в парадной форме, в фуражке, со всеми знаками солдатской доблести на груди; и фотографии его друзей — тех, кто уже отслужил своё и оставил снимки на память, и тех, кто ещё продолжает служить…

Был такой альбом и у Башмакова. И когда отправился Башмаков в краткосрочный отпуск, домой, он, конечно, прихватил этот альбом с собой.

Дома всем, кто ни придёт в гости, есть что показать. Гости смотрят, а Башмаков объясняет. Пришёл однажды двоюродный брат Костя, Башмаков и ему дал посмотреть.