Пройдет много лет, и Еврипид действительно явит себя «философом сцены», достойным последователем великих своих учителей, но пока, по крайней мере четверть века, основной, главной темой его трагедий будет любовь, которая казалась ему более важной, чем политика и война. Представляется возможным говорить о том, что на протяжении всей долгой жизни поэта его высокий, жаждущий познания ум вел нескончаемый мучительный спор с его пылким сердцем, созданным для всепоглощающих увлечений, открытым, как и у Сапфо, его бессмертной наставницы в поэзии, всей красоте вечносущего мира и всей глубине людского страдания. Этот спор остался неразрешенным, и в этом была, по-видимому, основная причина того, что, наделенный богами столь многим, сын Мнесарха никогда не был, в сущности, счастлив.

Считается, что свою первую трагедию, «Дочери Пелия», Еврипид поставил в 456–455 годах, в возрасте двадцати четырех — двадцати пяти лет. В этой трагедии, содержание которой известно лишь в пересказе античных авторов, он, которого всегда привлекало все необычное, романтическое, связанное с какими-то дальними землями и народами, обратился к преданию о плавании греков на корабле «Арго» в далекую таинственную Колхиду. Дочь колхидского царя и внучка бога Гелиоса волшебница Медея помогает грекам овладеть золотым руном, за которым они и приплыли, влюбившись в одного из этих искателей приключений, фессалийца Ясона. Медея, независимая, страстная, решительная и жестокая (так непохожая на нежных и кротких афинянок, покорно несущих свою судьбу и исполняющих мужнину волю), причастная к магическим тайнам, поистине отпрыск великого Солнца, спасает возлюбленного ценой предательства отца и убийства собственного брата, и уплывает на «Арго» навстречу неизвестности, навсегда порвав все связи со своим прежним миром.

Они прибывают в Фессалию, где дядя Ясона Пелий, воспользовавшись отсутствием законного властителя, воцарился в стране и был не слишком обрадован возвращением аргонавтов. Подозрительная всем, окруженная нескрываемой враждебностью родственников мужа, Медея оказывается в хитросплетении интриг: дочери Пелия делают все возможное для того, чтоб Ясон отвернул свое сердце от колхидской царевны, «своей варварской награды». Однако оскорбленная колебаниями и слабостью мужа, по существу, его предательством, внучка Гелиоса по-своему, жестоко и решительно, расправляется со своими врагами. Владея тайной превращать молодых в стариков и омолаживать старых, она предлагает дочерям Пелия испробовать свое волшебство на их отце — и тот умирает в страшных мучениях. Так, уже с первой своей трагедии Еврипид начинает страстную апологию гордого, обманутого сердца, не прощающего предательства в любви, а Медея, к образу которой он еще вернется впоследствии в одном из своих самых совершенных творений, открывает собой трагическую вереницу его героинь, для которых любовь значила больше, чем жизнь, и которые расплачивались собственной гибелью за страшную сладость праведной мести…

Между тем война разгоралась, однако среди братоубийственных распрей над Грецией вдруг опять нависла угроза вторжения персов — опасность, перед которой на время утихли взаимные недовольства. Дело в том, что еще в 460 году в подчиненном персам Египте вспыхнуло восстание, и ливиец Инар, возглавивший его и изгнавший захватчиков из Нижнего Египта, обратился за помощью к Афинам. Двести афинских триер подошли к дельте Нила и, разогнав персидские корабли, осадили Мемфис.

Персы временно отступили. Однако спустя шесть лет, сосредоточив большие силы у берегов Египта, они снова начали наступление, в результате чего большая часть афинского войска и кораблей была уничтожена. Инар был взят в плен и распят, а греки, запертые на небольшом островке, сдались варварам только после восьмимесячной осады. Это был позор, огромная неудача, весть о которой тут же облетела всю Грецию. Все в ужасе ждали, что мидяне вот-вот вторгнутся в Элладу, и Перикл обратился к союзникам, убеждая их, что не время выяснять отношения, что надо крепить свои силы — силы морского союза двухсот городов — и для блага общего дела лучше перевезти общесоюзную казну с Делоса в Афины, что и было сделано в 454 году.

Время было тревожное, все афинские граждане, особенно молодые, могли каждый день получить приказ двинуться куда-нибудь в Беотию или же на Эгину, защищать интересы своего государства, как готов был защищать их и сын Мнесарха, убежденный в том, что за торжество идеалов народовластия, за великое право быть гражданином блистательнейшего из городов Ойкумены можно и должно пожертвовать всем, даже самой жизнью, как жертвовали ею на благо отчизны многие из его юных героев. Долгие годы он оставался одним из тех, чьи «мириады копий» множили славу Афин, но и в эти тяжелые годы затянувшейся на полвека войны он был верен своему главному призванию и предназначению — трагической поэзии. Он продолжал много читать, черпая из старинных эпических поэм сюжеты для задуманных произведений и наполняя их терпкой, трепещущей и горькой на вкус плотью своего сложного времени.

Поражение в Египте и угроза новой войны с персами заметно ослабили позиции демократов, в народном собрании сторонники олигархии требовали возвращения Кимона и призывали к миру со Спартой. Вернувшийся в 451 году из изгнания и избранный стратегом, Кимон без труда добился перемирия на пять лет. Он убеждал афинян навсегда прекратить вражду со спартанцами, повторяя, что в случае гибели Спарты Эллада станет хромой, а Афины потеряют напарника в единой упряжке. Затем Кимон и его сторонники убедили народное собрание снова послать двести триер к Кипру на помощь египтянам, во главе флота стал сам Кимон. Доблестный стратег выиграл несколько сражений у Кипра и осадил город Китий, однако здесь его настигла тяжелая болезнь и он скончался в 449 году. Повинуясь его последнему приказу, войскам в течение тридцати дней не сообщали о смерти полководца, и они продолжали громить персов на суше и на море.

Неожиданная смерть Кимона ввергла в растерянность сторонников-аристократов, и, воспользовавшись этим, Перикл поспешил заключить мир с персами, по которому Персия оставляла за собой Кипр, но отказывалась от малоазийских владений и предоставляла полную независимость греческим полисам. Возмущенные эвпатриды сочли этот мир, несмотря на его выгоду для Афин, прямой изменой общему делу «защиты Греции от варваров». Сторонники олигархического правления и мира со Спартой, во главе которых стал теперь зять Кимона Фукидид, сын Мелесия из Алопеки, начали упорную борьбу против Перикла, выступая против его предложений в народном собрании и способствуя срыву многих его начинаний. Так, они были против планов Перикла созвать общегреческий конгресс в Афинах, чтобы принять решение «о греческих храмах, сожженных варварами, о жертвах, которые следует принести за спасение Эллады по обету, данному богам, о безопасном для всех плавании по морю и о мире». Это собрание должно было привлечь на сторону Афин те города, которые еще не входили в Морской союз, и еще более укрепить влияние города Паллады в эллинском мире. Однако этому воспротивились спартанцы, и конгресс так и не состоялся. В народном собрании Фукидид постоянно выступал против Перикла. призывая его к умеренности во внешних притязаниях.

В это время Еврипид уже был женат. Он женился на некой Хириле, дочери актера Мнесилоха, с которым был дружен. Вероятно, это был брак уж если не по любви, то, по крайней мере, по увлечению, поскольку трудно предположить какой-то расчет, увидеть какую-то корысть в женитьбе на дочери простого актера. Вообще же брак для афинянина того времени был прежде всего сделкой которую будущий муж заключал с родителями невесты, оговаривая заранее все условия брака и развода. Обычно пятнадцатилетнюю девушку выдавали за тридцатилетнего мужчину, чтобы она рожала и воспитывала детей, вела хозяйство и надзирала за рабами. Единственным развлечением замужней женщины, помимо не столь уж частых праздничных процессий да посещения театра два раза в году, было ходить к соседкам в гости или устраивать званые трапезы для подруг. Мужья редко бывали дома, занятые делами, политикой и военными походами, а свой досуг они предпочитали проводить в обществе прелестных, образованных и дорогостоящих гетер. Афинские гетеры, умеющие прекрасно петь и танцевать, играть на музыкальных инструментах и декламировать стихи старинных лирических поэтов, были не просто содержанками, в их обществе мужчины находили то, чего не было дома у жен. Было немало гетер, поражавших своей красотой, вкусом и дарованиями, они служили моделью художникам и скульпторам, вокруг них собирались поэты, философы и политики. Что же касается замужних женщин, то чем богаче и знатней они были, тем однообразнее и скучнее была их жизнь, протекавшая главным образом в гинекее, и хотя, по свидетельству античных авторов, афинянки любили выставлять напоказ свою добродетель, они были невеселы и раздражительны от затаенных горестей.