Слева, с наветренной стороны, я различил двоих. Они остановились в шаге от воды. Тут один из них сделал нечто такое, чего я никак не ожидал. Он быстро сорвал ветровку, скинул ботинки, стянул носки, расстегнул молнию, снял спортивное трико. Одежду он передавал товарищу. Тот аккуратно складывал ее в большую сумку, чтобы не унес ветер.

Человек стоял почти голый. Его окутывали порывы ветра и снега. На нем были только синие слипы. Я поежился. Он бросился в море, навстречу пенной волне, и нырнул в серую воду.

Я зашагал к ним. Идти против ветра было очень тяжело. Я низко опустил голову. На голове у меня была шерстяная шапочка и капюшон. Лицо до самых глаз я замотал шарфом. Когда я подошел совсем близко, человек уже вышел из воды. Тело его покраснело. Он надел приготовленный товарищем халат (в действительности это была женщина, теперь я увидел ее лицо.) Женщина растирала мужчине спину и ноги быстрыми сильными движениями рук. Мужчина издавал ритмичные звуки, чтобы согреться с помощью голоса.

— В воде гораздо лучше, намного теплее, чем на воздухе, — сказал он, хотя я к нему не обращался.

— Но… Как это вы? — сказал я, показывая пальцем сначала на него, потом на море.

— Это морж, — вмешалась женщина. — Он и другие психи вроде него купаются здесь каждый год утром первого января.

— До нового года еще несколько дней, — заметил я.

— Надо тренироваться!

Я и в самом деле размазня. Дал слово, и не сдержал. Я скучаю по тебе. Скучаю по твоей особенной компании. Она выражается в том, что я тебе пописываю. Просто я все время хочу быть с тобой, вообще все время, даже когда тебя нет рядом. Я не думаю, что это навязчивая идея. Я надеюсь на это. Надеюсь не быть тебе в тягость. И не превратить тебя в маменькиного сынка (в мужском роде получается папенькин сынок?).

Наверное, во всем виновата простуда. У тебя держится высокая температура, так что я не могу с тобой погулять. Я скучаю по нашим прогулкам. Придется потерпеть еще сколько-то дней, вот я и начал снова тебе писать.

Возможно, мои записки — реакция на неслыханное известие о твоем появлении на свет, неизбежное последствие твоего рождения, и я не могу прерваться, не могу обойтись без этого. Может, мой поступок объясняется тем, что это твои первые недели жизни. Со временем это пройдет, моя одержимость пойдет на убыль, и я перестану тебе писать. Пока же мне приятно быть в твоей компании хотя бы мысленно, в этих записках. Мне приятно быть в твоей компании в самых разнообразных формах.

Это все равно что влюбиться. Тебе хочется не только видеть любимого человека, но и писать ему эсэмэски, отправлять письма по электронной и обычной почте. Тебе хочется всего, как можно больше и одновременно.

Я, пожалуй, куплю тебе сотовый, немедленно. Составлю договор с телефонным оператором, и ты получишь свой номер. Я заведу тебе электронный адрес, начну писать и туда, так что через некоторое время, когда научишься читать, ты обнаружишь все мои sms и mail, которые я отправлю до этого. Они свалятся на тебя разом.

Я больше не зацикливаюсь на том, каким ты будешь в четырнадцать лет. Я избавился от этого наваждения благодаря Тициано. Я представляю, каким ты будешь в год, в десять, двадцать, тридцать, сорок лет. Короче, всегда, хоть до ста лет. Мне бы хотелось побыть с тобой в каждом твоем возрасте, пообщаться с каждым из них, даже когда меня уже не будет. Я воображаю, что пишу совсем разным Марио: ребенку, юноше, зрелому мужчине, пожилому человеку, старичку. Я тут, со всеми вами, мои дорогие Марио. Тихонько сяду и посижу рядышком.

Итак, я продолжаю свои записки, несмотря на твою температуру, и снова тоскую по нашим прогулкам вдоль берега моря и лагуны. В эти дни я пару раз гулял там один, но это не одно и то же. Я думал, ты не понимаешь того, что видишь. Я думал, нужно все описать, чтобы это не кануло в лету, чтобы передалось тебе, когда ты вырастешь. Сейчас я сознаю, что без тебя мне и самому ничего не понять.

Мне позвонила Сильвана.

— Я занят с клиентом. У тебя что-то срочное?

— Мы в "Скорой помощи".

— Мы — это кто?

— Я и Марио.

— В больнице? Что случилось?

— Я сама его принесла. Нашему врачу я больше не доверяю. Я все бросил, сел на рейсовый водный трамвайчик, потом на автобус. Через полтора часа я был в больнице. В отделении "Скорой помощи" я вас не нашел. Позвонил Сильване, она объяснила, куда идти. Я сел в один лифт, потом во второй. Сильвана сидела на стуле в коридоре детского отделения. Вид у нее был подавленный. Ты спал у нее на руках, весь бледненький и в поту.

— Наш врач все твердит, что это как в прошлый раз. Немного терпения, и все пройдет. Но я ему не верю. Температура так и не спадает. Уже неделю держится!

— А здесь что говорят?

— Они хотя бы меня выслушали. Я попросила их что-то сделать, какой-нибудь анализ.

— А почему ты еще здесь?

— А куда мне, по-твоему, идти?

— Разве они не записали тебя к специалисту и не велели прийти в назначенное время? Какой смысл тут сидеть?

— У него уже взяли кровь на анализ. Сразу же. Ты думаешь, я совсем ненормальная?

— Извини. Я не это имел в виду. Мне казалось, ничего серьезного нет, поэтому я тебя…

— Мне сказали, — прервала меня Сильвана, — что можно подождать и здесь, если мы готовы ждать. Это вопрос нескольких часов.

— Ждать чего?

— Результата анализа.

— Прямо сейчас? Это так спешно? — выпалил я.

Сильвана уставилась перед собой, стиснув губы.

Меня будто парализовало. Я не подавал вида, чтобы она не волновалась. Эта выдержка не очень-то помогла. Из ее глаз полились слезы. Я обнял ее, но не так сильно, как мне бы хотелось, потому что у нее на руках был ты.

Я не знал, что сказать. Спросил, сколько у тебя взяли крови, и тут же пожалел об этом. Мне бы спросить о чем-то другом, чтобы не приводить ее в отчаяние. Но как можно было говорить о другом? Под конец я сидел молча. Смотрел на тебя. Смотрел на нее. Бормотал что-то банальное:

— Вот увидишь, это ерунда, — бубнил я, поглаживая вас обоих.

Прошел час, за ним второй.

Рядом с нами села врач и начала говорить.

Сильвана жутко побледнела, попыталась встать, но не смогла удержаться на ногах. Я едва успел подхватить тебя, прежде чем она упала. Ее уложили на полу и задрали ей ноги, чтобы кровь подступила к голове. Ей дали выпить полстакана воды, накапав в него лекарства.

Тебя решили оставить в больнице. Сильвана тоже осталась.

Вас поместили в одну палату. Меня отправили домой.

— Вам нет никакого смысла оставаться. У вас был тяжелый день, — сказали мне.

Последнее, что я увидел перед уходом, была Сильвана. Она сидела с землистым лицом на кровати и кормила тебя, откинувшись на спинку из белых подушек. У нее был сосредоточенный вид, как будто она с трудом выцеживала из груди некое лекарство. Она всеми силами хотела вылечить тебя, исцелить из глубины самой себя. Я почувствовал к ней прилив любви, глаза мои увлажнились, и я незаметно вышел. Леонардо продолжал писать записки своему сыну Марио, словно все это происходило с кем - то еще, в какомтчэ далеком месте во времени и пространстве.

Леонардо не спал всю ночь, сидя за компьютером и подключившись к интернету. Он перескакивал с сайта на сайт в поисках всевозможной информации. Просматривал Википедию, специализированные сайты, старые форумы, словно за одну ночь старался наверстать все те знания, которыми пренебрегал на протяжении тридцати семи лет своей жизни.

Он был растерян, пытался собраться с мыслями, у него болела голова, он ничего не понимал из прочитанного. Он винил себя за то, что не получил нужных знаний по медицине, фармацевтике, биологии. Все, чем он занимался в жизни, представлялось ему мелочным и жалким в сравнении со случившимся. Включая то, что до этого написал сыну. Всякие там истории, уйму страниц, опасений, сюсюканий, колебаний, сомнений, заискиваний, воображаемых конфликтов. В конце концов, он оказался неготовым к самому важному моменту в своей жизни.