Заря. Словно взрыв. Все кругом в синеве. Синева, синева; великолепно! Новый день, как всегда, непреклонен. Когда же наступит покой? Когда же наступит смерть?
Кое-кто утверждает: стоит лишь заглянуть за кулисы этого мира, и вы поймете, как он прекрасен, вместе со всей своей безупречной механикой, со всеми своими ограничениями и фантазмами. Со всеми своими страстями, каждая из которых имеет свою историю. Со всей технологией взаимного влечения. Как он прекрасен! Увы, я, несмотря ни на что, пылко влюблен именно в те моменты бытия мира, когда все в нем идет вкривь и вкось, в состояние разлада в устройстве вселенной, потому что оно заставляет больше думать об общей участи, чем о частном, и заглянуть в вечность, иначе не доказуемую. Но такие озарения быстротечны.
Я отчетливо осознаю невозможность построения этической системы на столь шатком и ненадежном основании. Но мы здесь именно для того, чтобы ставить перед собой неразрешимые задачи. В настоящее время мы живем словно на вершинах калифорнийских столовых гор, на утесах-останцах, разделенных пропастями каньонов; до ближайшего соседа несколько сотен метров, но все же - благодаря прозрачности атмосферы - его видно как на ладони (невозможность вновь стать единым целым читается на лице каждого). Мы в настоящее время, словно обезьяны в оперном театре, верещим и гримасничаем в такт музыке. А где-то высоко над нами звучит быстротечная мелодия.
Истории, ясное дело… Все люди друг на друга похожи. Зачем же мы нудно рассказываем всё новые и новые истории? Полная бесполезность романа. Поучительных смертей более не существует: солнце померкло. Нам требуются небывалые метафоры, нечто вроде религии, принимающей во внимание существование подземных автостоянок. Разумеется, это невозможно. Впрочем, многое на свете невозможно. Индивидуальность, в сущности, это синоним поражения. Сознание собственного «я» - машина для производства чувства поражения. Комплекс вины может оказаться выходом из этого тупика-при хорошем раскладе. Но развить его в себе почти невозможно. В любом случае, здесь требуется что-то изощренное и небывалое. Сверхобъективность.
* * *
По правде говоря, я всегда знал, что ты меня выносливее: последние события - яркое тому подтверждение. В конце концов, самая вульгарная твоя черта - это твой смех. Именно этой последней детали мне недоставало, чтобы осознать всю твою низость, жалкая дрянь.
По прошествии нескольких недель мне стало очевидно, что опыт не делает человека сильнее: напротив, он его умаляет, а точней - разрушает. Люди размышляют, ищут золотую середину: нетрудно догадаться, что результат этого поиска сводится к нулю, причем происходит это довольно скоро. В конце концов, наибольшим достижением моего земного существования является вывод о том, что жизнь никогда и ничему не может научить.
* * *
В любом сплетении ветвей с ужасающей ясностью видится человеческое лицо (человекам повсюду мерещатся человеки; любой хаос очеловечивается под нашим взглядом).
Схожие друг с другом и такие разные, наши тела наводнены микроскопическими организмами. Схожие друг с другом и такие разные, эти организмы - причина нашего гниения, источник нашего отчаянья. На самом деле они, а не мы - реальность в последней инстанции.
* * *
Долгое единение с природой не в моей натуре - Слишком много беспорядка и всяческих зарослей, шмыгают какие-то существа. Я люблю цитадели, построенные в лазури, Мне нужна вечность - или уверенность в ней сперва.
Внимательный осмотр земляного покрова в сосновом бору позволяет выявить глубокую дисгармонию среди образующих его веточек, иголок и сучьев. Эта дисгармония, как показывает наблюдение, порождает целый особый мир, она же определяет судьбу насекомых. Насекомые спариваются, озабоченные выживанием, полностью зависящим от случайностей. Их общественная жизнь представляется ограниченной.
Мое поколение, похоже, открыло заново секрет музыки идеально ритмичной и, следовательно, идеально скучной. От музыки до жизни - один шаг. Не по заказу и не корысти ради, просто служа человечеству, я одну за другой зажигаю упрямо спички поэзии. К счастью, вирус СПИДа не дремлет.
* * *