Медсестра провела Энджи по коридору до комнаты, на двери которой было написано: «Не входить без разрешения».

— Доктор сейчас беседует с твоими родителями. Заходи, дорогуша. Удачи тебе.

«Да, она мне сейчас очень нужна», — подумала Энджи. Как, скажите на милость, ей, тринадцатилетней, жить жизнью шестнадцатилетней девушки?

Энджи взялась за ручку двери и начала медленно ее поворачивать. Из-за закрытой двери доносился голос врача. Она замерла и решила послушать, что он говорит ее родителям. До нее долетали обрывки фраз:

— Глубокие разрывы… необычные внутренние рубцы… неоднократно подвергалась сексуальному насилию… на лодыжках… сама она не могла нанести себе подобные увечья… запястья рук… самоубийство… крепкое здоровье… не беременна… психиатрическая…

Энджи быстро пошла по коридору в обратном направлении. Зайдя в туалет, она закрыла дверь на защелку. У нее дрожали колени, и, чтобы не упасть, она прижалась спиной к двери. Внутренние рубцы. Неоднократно подвергалась сексуальному насилию. Эти слова вихрем пронеслись в голове. О боже! Нет, такого в реальной жизни не бывает! Подобные ужасы можно увидеть только по телевизору.

Она уезжала в турпоход нормальным ребенком, такие обычно бывают героями ситкомов [1]или семейных драм. Теперь же ей придется стать звездой своего собственного сериала об отделе, расследующем преступления, совершенные на сексуальной почве. Кто-то переписал сценарий ее жизни, причем без ее согласия.

Только увидев, как слеза, скатившись с ее щеки, капнула на холодный кафельный пол, Энджи поняла, что плачет. Что она здесь делает? Что случилось? Если верить маме и папе, то у нее украли больше тысячи дней. И не важно, что сейчас показывает ее внутренний календарь. Все, что она видит вокруг себя, говорит о том, что этот отрезок времени действительно остался в прошлом и с ней действительно случилось нечто ужасное. Стоит лишь взглянуть на ее тело. На ее руки, ноги и лицо.

Соленые слезы обжигали ее щеки. Она вытирала лицо тыльной стороной кисти.

Энджи подошла к раковине, чтобы умыться холодной водой, и снова увидела свое отражение в зеркале. На нее смотрела совершенно незнакомая девушка. Смотрела глазами уставшего человека, прожившего долгую тяжелую жизнь, многое познавшего и повидавшего. Эти глаза смотрели с сожалением, печалью и тревогой.

Набрав в руку воды, Энджи выплеснула ее на зеркало.

— Слышишь, ты, сука, я хочу, чтобы мне вернули мою жизнь! — прошипела она своему отражению.

О Энджи, ты так злилась на нас! Ты не знала, что нам пришлось сделать, чтобы спасти твою жизнь. Как трудно мне было справляться с девочками, заставлять их помогать мне и следить за воротами. И все это для того, чтобы ты оставалась чистой и непорочной, чтобы никто тебя не нашел и не смог причинить зла, наша Тринадцатилетняя Красотка. Так мы тебя прозвали. Прости нас за то, что мы ничего не смогли сделать со шрамами.

— Она пока не может вернуться в школу, — сказал папа. — Сначала мы должны получить заключение психолога. Мы ведь даже не знаем, в какой класс ее следует определить.

Они с мамой обсуждали ее дальнейшую жизнь так, словно ехали в машине одни. А ведь Энджи (она еще даже не успела прийти в себя после унизительного осмотра, которому ее подвергли в больнице, заставив раздеться догола) сидела на заднем сиденье, прямо за их спинами. На душе у нее было мерзко, она чувствовала себя так, как будто ей пришлось искупаться в какой-то липкой, противной жиже. Она не помнила, что с ней делали во время осмотра, и поэтому не могла сказать наверняка, из-за чего ей было так плохо.

Отец все время прятал глаза. Он так ни разу и не посмотрел на нее, ни в больнице, ни потом, когда вышли на улицу и направились к своей машине. Когда Энджи попыталась взять его за руку, он сделал вид, что чихает, и сунул руку в карман, чтобы достать носовой платок. Может быть, шестнадцать лет — это настолько солидный возраст, что публичное проявление любви уже считается неприличным? В любом случае ей было больно и обидно видеть, что отец отталкивает ее.

— В восьмом, — сказала Энджи, наклонившись и просунув голову между передними сиденьями. — Я должна учиться в восьмом классе. И я уже пропустила почти три недели занятий. Мне нужно приступать к учебе.

У нее на коленях стояла большая картонная упаковка с двойной порцией мятного мороженого с фруктами. Мороженое уже начало таять, а она к нему даже не притронулась. По крайней мере, мама не забыла, что это ее любимое лакомство.

Только после третьей попытки маме удалось подобрать нужные слова, чтобы в мягкой, вежливой форме выразить свое несогласие.

— Ты пропустила всего три недели. Это немного. К тому же преподаватели обязательно назначат тебе дополнительные занятия и помогут наверстать упущенное. Я договорюсь об этом. Но, дорогая моя, тебе нужно общаться со своими сверстниками. Тебе необходимы их моральная поддержка и помощь.

— Мои сверстники учатся в восьмом классе, — не сдавалась Энджи.

— Энджи, все твои друзья сейчас в одиннадцатом классе. И Ливви, и Кейти, и Грег.

— Грег?

О боже! Она не вспоминала о нем… неважно, три года или всего два дня, но воспоминание о Греге было единственным светлым моментом за весь этот странный и мрачный день.

Три года назад, в конце июля, они всей компанией поехали в аквапарк в Соук Сити. Эта поездка была последним и самым ярким событием того лета. Сначала все шло как обычно, но потом всем стало понятно, что Энджи и Грег ведут себя так, как будто бы у них свидание. Остальные члены группы незаметно разошлись кто куда, оставив их одних возле ленивой «реки». Самое смешное, что они этого даже не заметили.

Они плыли на животе, словно морские котики, обхватив руками небольшой плот и болтая ногами в теплой воде. Солнце нещадно жгло их спины. Вскоре их ноги стали все чаще и чаще соприкасаться, и Энджи похвалила себя за то, что сделала депиляцию. Они проплыли еще один круг, сплетясь ногами, и когда Грег положил свою горячую загорелую руку на спину Энджи, ей не оставалось ничего другого, кроме как повернуть голову и, заглянув в его сияющие глаза, ответить на поцелуй. Они одновременно потянулись друг к другу, и их губы встретились на полпути. Его губы пахли хлоркой и колой.

Плот врезался в стену бассейна, и их зубы ударились друг о друга. Они разомкнули объятия и снова начали целоваться. Они целовались до тех пор, пока спасатель, следивший за порядком, громко не свистнул в свисток и не закричал:

— Смотрите, куда плывете, или я выгоню вас!

— О-о, местное начальство! — бросил Грег. — Дай такому свисток, и он сразу чувствует себя властелином мира.

Энджи засмеялась.

— Значит, на этот раз ты не будешь закрывать глаза! — сказала она.

Они плавали по бассейну, прижавшись друг к другу, глядя друг другу в глаза и непрерывно целуясь. Им казалось, что, кроме них, в бассейне никого нет, что они отделены от всего остального мира и находятся внутри своего персонального шара, в котором есть место только для них двоих и их плотика. К концу дня они уже считали себя настоящей парой, а значит, могли гулять вместе. Однако второго свидания у них не было, потому что вскоре она ушла в турпоход.

Грег. Вот это да! Теперь он старшеклассник. Да, ситуация довольно щекотливая. Как может старшеклассник встречаться с восьмиклассницей? Подождите, она ведь не восьмиклассница. А что, если он сейчас встречается с другой девушкой? Это вполне возможно — даже, скорее всего, так оно и есть.

Ее сердце учащенно забилось при мысли, что она снова увидит его. Однако что конкретно заставило трепетать ее сердце — предчувствие скорой встречи или страх? Она до сих пор помнила вкус его поцелуев. Так, как будто это было вчера.

— Мама, но я не могу сразу пойти в одиннадцатый класс. Это невозможно. Ты только подумай. Я ведь совершенно не подготовлена. Мне понадобится очень много времени для того, чтобы догнать своих одноклассников.