Интересно всё же, что излучает эта книга…

Я закрыл глаза, расслабился и, как учили, мысленно потянулся к этой самой книге, покоящейся под головой у Итами… И почти сразу же почувствовал ответное движение, будто нечто, сокрытое в книге, только и ждало, когда кто-то попытается войти в контакт.

Я терпеливо ждал, когда же книга проявит себя в полной мере. Дождался… Что-то словно коснулось моего открытого разума, и была это темнота… Но не теплая живая темнота ночного леса, и даже не спокойный вечный мрак глубоких подземелий, а какая-то непроглядно-черная, ледяная, липкая тьма, так и норовившая обволочь меня, утащить за собой… И, такой же ледяной и липкий, навалился смертный ужас, такого нельзя испытывать людям, от такого сходят с ума… Нет… не надо… Только не снова!.. Нет… Нет!.. Не-е-т!..

– Ренар!.. Ренар!! – Кто-то настойчиво тормошил меня. Я раскрыл глаза и увидел над собой встревоженное лицо Итами. – Ренар, тебе что, кошмар приснился? Ты так кричал во сне…

Я молча взял Итами за плечи, подержался за него немножко, стараясь унять бешено колотящееся сердце, потом выпустил мальчишку и как мог спокойно сказал:

– Да, Итами, кошмар… Ты спи, со мной всё в порядке…

Итами посмотрел на меня недоверчиво и послушался, правда, придвинулся поближе ко мне и взял меня за руку. Через пару минут он снова уютно засопел, а я всё так и пялился в ночное небо, чувствуя противную дрожь во всем теле.

Вот оно что… Вот оно как… А я-то надеялся забыть, отчего у меня в неполные тридцать полголовы седины… И откуда у меня этот шрам на затылке – под волосами его почти не видно, но он противно ноет в плохую погоду… И почему я никогда не расстаюсь со своим конем…

Наверно, это судьба. Рок, фатум, как на юге говорят, – назовите как хотите, суть от этого не меняется. Мне, видать, на роду написано это… вот с этим…

В конце концов мне всё же удалось уснуть, хоть и снились мне теперь сплошь кошмары, да такие, что я то и дело просыпался в холодном поту. Хорошо ещё, не вопил больше…

Утром мне страшно не хотелось просыпаться. Всё равно пришлось, конечно…

Я отправился к воде умыться. Итами уже давно там плескался – просто водоплавающее какое-то, а не мальчишка. Я молча стянул через голову рубашку – синяки мои слегка поблекли, зато сделались на диво разноцветными. Радужными даже, я бы сказал…

– Ренар, какая у тебя татуировка! – заметил вдруг Итами. – Как это я раньше не увидел? Можно посмотреть?

– Смотри, – милостиво разрешил я. Итами, почти уткнувшись носом в моё плечо, принялся водить пальцем по замысловатым извивам вытатуированных линий.

– Слушай, Ренар, а откуда она у тебя? – поинтересовался он.

– Да… – неопределенно махнул я свободной рукой. – Один приятель наколол по пьяни…

– Ничего себе! – не поверил Итами. – Если он по пьяни такое делает, что ж он может, когда трезвый?

– А он трезвым никогда и не работал, – ответил я. – Ему вдохновение нужно было.

– Здорово… – восхищенно вздохнул Итами.

Я скосил глаза на свое плечо. Да, Сетан тогда здорово упился. А что нам ещё оставалось? На него нашла тяга к философии, вот он и изобразил у меня на плече Мирового Змея, свившегося восьмеркой и глотающего собственный хвост. Как он мне объяснил, эта восьмерка – и сама по себе символ бесконечности. Змей же (он вообще-то, кроме всего, мудрость и познание символизирует), глотающий свой хвост, – это аллегория, означающая, что мир бесконечен, и если нечто заканчивается, тут же начинается что-то другое. Пьян тогда Сетан был до изумления, но и теперь ещё на Змее можно было различить каждую чешуинку, а глаза у рептилии были действительно мудрые.

– Ренар, а ведь это руны… – вдруг произнес Итами, разглядывая окружающую Змея замысловатую вязь.

– Да? – удивился я. – А я думал, орнамент…

– Да нет, это руны! Я где-то такие видел! – Итами напряженно наморщил лоб и зашевелил губами. – Сейчас вспомню…

– Не надо, Итами, не читай, – тихо попросил я, поднимая с травы рубашку. – Я не хочу знать, что там написано.

Могу вообразить, что мог написать вдрызг пьяный Сетан! Хотя, кто его знает…

– А где этот мастер живет? – не отставал Итами.

– Нигде, – мрачно отозвался я. – Он умер.

Да, Сетан погиб первым. Он всегда мне говорил, что ему на роду написано принять геройскую смерть. Он это наверняка знал, кому и знать было, как не ему! Он и мне хотел чего-то напророчить, только я не позволил. Не хотел ничего знать наперед…

…Ещё пару дней мы топали вдоль речушки, потом она круто свернула к северу. Светлый березняк кончился, начинались ельники, да ещё местность оказалась болотистой, земля неприятно пружинила под ногами. Пару раз мой конь упирался, отказывался идти дальше. Я всегда верил ему безоговорочно, поэтому, не раздумывая, обходил подозрительные места стороной. Не хватало ещё в какую-нибудь яму ухнуть – и «мама» сказать не успеешь! Положим, Итами я, может, смогу выдернуть, а он меня? Вот то-то и оно…

Итами что-то сделался молчалив. Потом как-то раз спросил у меня:

– Ренар, а мы так лесами и пойдем до княжества Суок?

– Наверно, – пожал плечами – этот прием уже давался мне вполне безболезненно. – А что тебе не нравится? Тепло… Жалко, правда, что не осень – ни грибов ещё, ни ягод, но с едой у нас пока что порядок. Там как-нибудь сделаем вылазку к людям, докупим провиант. Так в чем дело?

– Я просто подумал… – Итами встряхнул головой и искоса взглянул на меня. – Как с твоим конем быть? Если мы в вовсе уж непролазные дебри забредем, тогда как?

– Будем обходить, – жестко сказал я, понимая, куда он клонит. – Знаешь, Итами… Я вот что скажу: я скорее тебя брошу, чем вот его.

– Я ж не говорил – бросить! – начал оправдываться Итами. – Я имел в виду, может, оставить его где-нибудь на постоялом дворе, заплатить за его содержание… На обратном пути ты бы его забрал…

– А будет он, обратный путь-то? – мрачно спросил я. – Нет, Итами, даже не думай. Я своего друга не брошу. Если бы ты знал, сколько раз он мне жизнь спасал…

Я погладил коня по умной доброй морде.

– Видишь шрам? – показал я Итами белую полосу, отчетливо видную на черной атласной шкуре. – Это мне должен был удар достаться, а он на дыбы встал. Иначе бы мы с тобой тут не разговаривали… Да это пустяк ещё…

Я замолчал, на мгновение припомнив тот кромешный ужас, тот…

Пещера была огромная, мы прямо с лошадьми туда ввалились. Вроде всё шло хорошо, а потом Сетан закричал, чтобы мы бежали к выходу, что он не справляется, что сейчас свод пещеры обрушится, и…

Мы побежали – привыкли слушаться Сетана, – только было уже поздно. Я никогда не забуду, как враз обвалился потолок пещеры, будто захлопнулась огромная пасть… И их крики… нет, люди почти все умирали молча, но лошади – они так страшно кричали… Мне повезло – меня, как самого младшего, запихнули назад, так что я оказался ближе всех к выходу, и у меня был шанс спастись. И всё равно, я тоже бы там остался – когда посыпались камни, меня здорово шарахнуло по голове отлетевшим осколком скалы, – если бы не мой конь, тогда ещё легконогий трехлетка… Я очнулся от того, что он осторожно трогал меня передним копытом, фыркал мне в лицо, перебирая мягкими губами, и плакал совершенно как человек… я никогда прежде не видел, как плачут лошади…

Я до сих пор не знаю, почему он не убежал, когда я упал – я ведь выпустил поводья. Но я выбрался оттуда только благодаря коню – кое-как поднялся, уцепившись за его гриву, и мы вместе пробирались к выходу… С тех пор я ни разу с ним не расставался.

Конечно, ничего этого я Итами рассказывать не собирался.

– Если он так тебе дорог, что ж ты имя ему не придумаешь? – проворчал Итами.

– Да я пробовал, – ответил я, радуясь перемене темы. – Так не поверишь – ни на одно не откликается. Да и не подходит ему ничего…

И зачем я только это сказал? Следующие два дня Итами занимался исключительно тем, что пытался придумать моему коню кличку. Сколько у него в голове было имен разных там героев, и вообще всяких чудных слов – уму непостижимо, я таких и не слыхал никогда! Одним словом, не знаю, как коня, а меня Итами довел до тихого умопомешательства. В конце концов, и конь начал посматривать на Итами искоса, с явным намерением цапнуть мальчишку за плечо или за коленку – кусается он почище собаки, учён…