Что касается черкасской и части местной старшИны, то Булавину быстро стала понятной ее уклончивая, потом откровенно предательская позиция. Едва ли он был этим ошеломлен. Недаром на сентябрьском совете он и его сторонники вынесли решение казнить старшин-изменников. Здесь все для него было ясно. Предстояло сделать немало нужного и важного для продолжения борьбы, того, о чем он давно, напряженно думал, чем мучился и страдал, о чем иногда упоминал на кругах или в беседах. Когда он за чаркой вина говорил староборовскому атаману в присутствии своих полковников и сотников, что ждет помощи из Запорожья, Астрахани и Терека, он не хвастал, не агитировал попусту. Нет, Булавин думал об этом, планировал установить связи с запорожцами и татарами, чтобы привлечь их к своему делу. На Дону в окружении Булавина встречались, конечно, выходцы из тех мест, и он сам или его сподвижники вели с ними беседы на подобные темы. Теперь предстояло предпринять реальные попытки в этом направлении. Его решимость исходила из главного — явной готовности и решимости донских казаков продолжить то, что начали Булавин и булавинцы. Первое поражение их отнюдь не смутило, не сбило с ног. И это придавало ему силы и уверенности. В том же ноябре он перебирается в Запорожскую Сечь.

Москва на исходе осени и в начале зимы, каком-то неясном и неуверенном — то белые мухи появятся, то дождь заморосит, а иногда и солнышко улыбнется, хоть немного погреет — жила слухами и вестями с запада, из Польши, где стояли русские войска и готовились к отражению шведов, и с юга — там опять донские казаки забунтовали. Власти московские, дворяне, свободные от службы, не скрывали радости, когда стало известно, что Булавина разбили свои же братья-казаки и он сгинул куда-то, может (авось господь милостив), погиб где-нибудь, и его кости волки и воронье терзают. Простонародье с сочувствием ловило и передавало слухи о расправе с Долгоруким, переходе к Булавину донских станиц и их жителей. Разговорам о том, что его побили, а многих постанцев казнили, и верили, и не верили.

Войсковой круг (со старинного рисунка).

Карта России при Петре I.

Русские крестьяне.

Донской казак.

Донская казачка.

Донской казак верховых станиц.

Донской станичный атаман.

Донской войсковой атаман.

Есаул Войска Донского.

Украинский крестьянин.

Украинская крестьянка.

Запорожский казак.

Полковник Запорожского казачьего войска.

Купчая 1717 года на крестьянина.

Выдирание ноздрей.

Орудие наказания — деревянная колода с цепью и ошейником.

Ручные кандалы.

Клеймо для наложения буквы Б («Беглый»)

«Угол беглых с Дона».

Черкасск.

Майдан в Черкасске.

Донской казак на лошади.

Конный запорожский казак.

Крестьянское и казацкое оружие XVIII века: сабля, кистень, топор, бердыш.

Орудие на Ивановском раскате Черкасска.

Казацкая сабля XVIII века.

Воскресенский собор, около которого К. Булавин был провозглашен войсковым атаманом.

Но вот в столицу приехала очередная донская станица — 14 человек во главе с Ефремом Петровым, тем самым, кто так верно служил Москве, стоял за полное подчинение ей Войска Донского. Черкасская старшина сделала удачный выбор, послав его для объяснений и предупреждения новых карательных акций, репрессий в ответ на расправы с Долгоруким. «Лехкая станица», как назвали делегацию казаков в Посольском приказе, явилась в начале ноября с отпиской от Войска Донского, и ее сразу же приняли тайных дел секретарь Петр Павлович Шафиров с товарищи. Шафиров быстро приступил к делу:

— Из которых мест ты отпущен к нам в Москву? От войскового атамана Лукьяна Максимова и всего Войска Донского или от походного войска? Если от походного, то от какого атамана?

— Отпущены мы, господин тайный секретарь, от войскового атамана и всего Войска Донского.

— А для чего тогда в отписке имени войскового атамана не написано и печать не войсковая?

— Посланы мы от Лукьяна Максимова и всего Войска Донского с реки Донца, с Усть-Айдарского городка, тому 12 дней, с тою войсковою отпискою, которую мы в Посольском приказе подали, и с ведомостью о походе Войска Донского на воров и изменников и бунтовщиков, казаков розных городков, которые по рекам Донцу и Айдару, и имянно Трехизбянского городка Кондрашку Булавина да Ново-Айдарского городка Ивашку Лоскута с товарыщи, которые полковника Долгорукого и при нем будучих офицеров и солдат побили. А имя войскового атамана не написано в отписке для того, что писарь в том походном войске был незаобычной; войсковой атаман честь и писать не умеет. Войсковой же писарь был оставлен в Черкаском. А печать у отписки войскового атамана перстневая, а не войсковая для того, что войсковую печать в походы не емлют, всегда оставляют с насекою при атамане, который в Черкаском остается.