Как и многие до них (разинцы и прочие), булавинцы, поднимая на борьбу чернь, хотели бы видеть на своей стороне и «добрых» начальников, бояр, стояли за царя, тоже «доброго» «благочестивого», за православную, «истинную» веру, которую нарушают в последние годы всякие слуги антихристовы — так раскольники, к которым относили себя ближайшие сподвижники Булавина, очевидно, и он сам, а также многие повстанцы называли «никониан», преследовавших ревнителей «древлего благочестия». Отсюда настойчивое повторение «прелестного письма»:

— За дом пресвятые богородицы, за истинную веру христианскую, за благочестиваго нашего государя и за все великое Войско Донское с нами стойте заодно.

Далее следует мотив, связанный с «плохими», «худыми» начальниками, боярами и иными, с которыми нужно вести борьбу всем «черным», обиженным, угнетенным:

— А от нас вы, всякие посацкие и торговые люди и всякие черные люди, обиды никакой ни в чем не опосайтесь и не сумневайтесь отнюдь. А которым худым людем, князем и бояром, и прибыльщиком, и немцом, за их злое дело отнюдь бы вам не молчать и не спущать ради того, что они вводят нас и всех вас в елинскую веру, а от истинной веры християнской отворотили всякими своими знаменьми и чюдесы прелесными.

Письмо призывает всех «добрых» начальников, посадских и черных людей не чинить между собой вражды, не обижать, не бить друг друга; тому же, кто это будет делать, «учинить смертную казнь без пощады». Булавин требует от бояр и воевод освободить заключенных из тюрем «тотчас без задержания». Сообщает, что на его стороне запорожские казаки, Белогородская орда; «и иные многие орды нам, козакам, за душами руки задовали в том, что они ради с нами стать заедино вкупе и родеть заодно».

В конце воззвания даются подробные инструкции о составлении с него копий, рассылке их по городам и селам; «а сие наше письмо из городов воеводам и всяким начальным людем списавши и из сел посылать до города Тулы; а больши не посылать ради того, что мы всем Войском в том городе Туле будем и сие письмо спросим; и ево б нам объявить безо всякого коварства».

Конечно, наивные расчеты повстанцев на начальных людей и воевод, «добрых» бояр и царя, их попытки создать впечатление, что на их стороне многие тысячи запорожцев, татар и прочих союзников, характеризуют достаточно ясно и утопичность их взглядов, и приемы воздействия на народные низы; главное же у них — стремление объединить силы всех угнетенных против царящей в России несправедливости.

Сходные моменты находим в «прелестном письме» Лукьяна (Луньки) Хохлача, одного из активнейших и выдающихся предводителей восстания. Оно, что тоже очень характерно, обращено к стольнику С. Бахметеву и полковнику И. Тевяшову:

— Мы всем Войском собрались все вкупе с запорожскими казаками, с Белогородской ордою, с калмыки, и с татары, и с гребенскими, и с терскими, и с яицкими казаками истребить иноземцев и прибыльщиков. А вы б, Степан и Иван, шли с нами заодно.

Еще в одном воззвании Булавин приказывает по всем станицам одной половине казаков идти к нему в войско, другой — оставаться по своим куреням; и «стоять им всем вкупе... для того, что зло на них помышляют, жгут и казнят напрасно злыя бояря и немцы и вводят в них еллинскую веру». Это — уже обращение к донскому казачеству, напоминание о жестокостях и насилиях, которые творили на Дону Юрий Долгорукий и другие каратели. Звучит мотив защиты исконных прав и вольностей «старого поля» — Войска Донского:

— А ведаете вы, атаманы-молотцы, как деды наши и отцы положили и мы породились, прежде сего старое поле крепко было и держалось. А ныне те злые супостаты старое поле все перевели и ни во что почли. И чтоб нам старое поле не потерять.

Если выше в письме Булавина шла речь о русских городах и деревнях, жителям которых оно и направлялось, то в этом — о донских городках по Дону, Хопру, Бузулуку, Медведице. С самого начала нового, более широкого и мощного, этапа движения Булавин идет на энергичные меры — призывает включиться в него и жителей русских уездов, и донских казаков.

Булавинские листовки появлялись в тамбовских и прочих местах, по донским станицам. Тамбовский воевода Данилов сетует в письме Волконскому, козловскому воеводе:

— Танбовских сел у соцких и у лутчих людей есть такие ж воровские прелестные письма, и убираются они в леса. А из сел служивые люди в город не бывал ни один человек, только пришли пешие, и те без запасов, а запасу не везут.

Картина очень выразительная: богатые («лутчие», сотские) крестьяне бегут в леса, боясь повстанцев; обстановка в селах такова, что их владельцы — дворяне («служивые люди»), и то в небольшом числе, приходят в свой уездный город Тамбов без лошадей и запасов. Ясно, что виной тому — масса крестьян, сочувствующих Булавину или присоединяющихся к нему.

Игнатий Соколов, козловский подьячий, побывавший в селах Никольском и Михайловском, к северу от Пристанского городка, услышал от козловца же, Агея Чалова:

— В то время в хоперском козачьем в Пристанском городке в сборе козаков тысяч с 20 да колмык тысячи с 2. А итить им, козакам и колмыком, под Танбов да под Козлов и под иные городы.

В Михайловском подьячий испытал потрясение:

— В то же время хоперских козаков с 35 человек с ружьем и с знаменем меня, поймав, свезали и велели честь их воровское письмо тамошним михайловским жителям всем вслух, в котором письме писано: которые у вас есть дворяне и подьячие, и тех бы, перевезав, прислали к нам в Войско. А меня, подьячего, и бывших со мной стрельцов ограбили. И говорили михайловским жителям, чтоб они служили с ними, казаками, заодно; нам-де то и служба, что вывесть прибыльщиков да немцев и обидников. И они, михайловские жители, им, ворам, сказали: о том у вас и милости просим. И дали они, михайловские жители, им, ворам, верное письмо. Они же посланных к ним подьячих, стрельцов вязали и били и хотели посадить в воду. И хотели они, михайловские жители, ехать в тот Пристанский городок к крестному целованию, что им с ними, воровскими казаками, быть заодно.

Действия булавинцев сильно встревожили черкасскую старшину. Лукьян Максимов присылает в Троицкое Толстому своего близкого помощника Ефрема Петрова. Тот «втайне» передает азовскому губернатору копию прелестного письма Булавина. Сообщает, что подобные «листы» Булавин рассылает во все стороны; он же направил в Донецкую станицу своих посыльщиков за пушками и казной, осадил Правоторовскую станицу. Из рассказов Ефрема Петрова следует, что среди верховских казаков нет единства: одни, очень немногие, во главе с походным атаманом Селиваном Изваловым пошли против калмыков; другие, около 1,7 тысячи человек — под Саратов; третьи, человек с 300, в том числе Андрей Рубец, Лука Хохлач, — в Пристанский городок. Отсюда они разослали письма по всем станицам, чтобы их представители, по 20 человек «лутчих людей» от каждой, съезжались в Пристанский городок «на совет».

Большой съезд, или совет, казаков собрался несколько дней спустя после приезда Булавина в Пристанский городок. Обсуждали план дальнейших действий. Его предложил Булавин:

— Господа казаки! Пришла пора отомстить за кровь и мучения, которые мы терпели в прошлом году от московских бояр и старшины черкасской. Вы помните, как секли и казнили нашу братью казаков, старожилых и новоприхожих, насиловали жен и дочерей, вешали младенцев по деревьям. Лукьян Максимов ходил на нас походом, а перед тем сам велел убить Долгорукого; и в кругу в Черкаском при нем казаки говорили, чтоб побить бояр и иноземцев.

— Знаем! Знаем!

— Помним хорошо!

— Ты, Кондрат, говори, что делать!

Булавин чувствовал единодушие и поддержку собравшихся. Потому без колебаний предложил:

— Итти нам всем войском на Черкаской, чтоб тех старшин-изменников взять и казнить до смерти. Любо?

— Любо! Любо!

— Правильно!

— А пойдем сухим путем и водным. Для того походу изо всех станиц по Хопру, по Медведице, по Бузулуку и по Дону, вверх и вниз, по половине казаков итти с нами в Войске вниз до Паншина городка. А, съехався в том Паншине, пойдем на Черкаский остров. По всем станицам послать о том письма. А теперь — о старшинах и полковниках, есаулах и знаменщиках.