Редкая, похвальная для мемуариста откровенность и простота. Да, житейские сомнения обуревают немолодого генерала, но помыслы его чисты, он не приемлет серьезных отношений с женщиной иначе как в браке (тут уместно напомнить острые, броские суворовские слова: «ничего, кроме брачного, не приемлю!»). Да, как видно, Брусилов женился на своей избраннице, так сказать, заочно, не видя ее двадцать пять лет.

Сентиментально? Да. Трогательно? Безусловно. А ведь подобная наивная чистота проявлялась в пору, когда среди образованных классов России царило глубочайшее нравственное разложение, когда публично оплевывалось и освистывалось все цельное и чистое, все устойчивое и традиционное. Проказа декадентства, занесенная с буржуазного Запада в салоны столичной богемы, проникала оттуда в широкие относительно общественные круги, угрожая заразить гнусным тем недугом весь наш народ. Открыто восхвалялись всевозможные извращения, пороки, оправдывались любые людские слабости. Культура и нравственность верхних слоев тогдашнего российского общества находились в состоянии глубочайшего упадка и распада. На этом фоне сентиментальная чистота Брусилова служит маленьким, но несомненным подтверждением того, что, несмотря на оглушительный гвалт хулителей и сатанистов, сохранились во всех слоях общества здоровые, не поддающиеся разложению клеточки. Именно они потом, в новой, народной Советской России, дали плодоносящие ростки.

Поколебавшись, Брусилов принял решение, и не надо пояснять, каково оно было. А приняв решение, действовал напористо и скоро. На исходе 1910 года он отправился в Одессу, а оттуда, по его собственным метким словам, «вернулся в Люблин уже женатым человеком». Раз-два, готово — истинно по-суворовски, хоть речь шла о самом-самом что ни есть мирном деле.

Супруга оказалась дельной и общительной. Она быстро очаровала весь Люблин, наладила добротный и приветливый для гостей дом, стала, что называется, душой общества. Оказалось, что увлечение ее делом армейской медицины отнюдь не шуточное. Она и тут, в Варшавском округе, занялась этим делом целеустремленно и настойчиво. Все это не могло не радовать мужа, но… Слишком уж долго Надежда Владимировна жила самостоятельно а привыкла, да и любила, заниматься своими собственными делами. Это ему не нравилось, он даже побрюзжал в воспоминаниях на сей счет. Видимо, преувеличил, но все же семейственных качеств у новой жены Брусилова явно недоставало.

Было у Надежды Владимировны еще одно пристрастие, значение которого простодушный супруг не понимал. В семействе Желиховских усиленно увлекались оккультными занятиями, теософией. То было одним из распространенных в ту пору в России темных суеверий — суеверий тем более опасных и вредных, что ими увлекались не простые бабки, а образовавшие, интеллигентные люди. Мистика, такого рода служила стародавним и испытанным средством разложения всякого образованного сословия. Самые бездуховные занятия объявлялись высочайшей духовностью, глубочайшая, сатанинская безрелигиозность — высшей, самой утонченной религией, полный антидемократизм — лицемерными словесами о «благе народа», а главное — готовились кадры в масонские ложи, эти орудия самых темных сил капиталистического мира.

Оккультные «науки», усиленно распространявшиеся в русском предреволюционном обществе, были одновременно и фактом разложения, и его очевидным признаком. Вскоре наша великая народная революция начисто вымела всю эту тайную и полутайную бесовщину. Как говорится, поделом вору мука. Жаль лишь, что многие достойные лучшего люди жестокой ценой заплатили за свое прикосновение к липким тайнам масонствующего подполья. К несчастью, в их числе оказалась и Надежда Владимировна. Об этом позже.

15 мая 1912 году Брусилов был назначен помощником командующего войсками Варшавского военного округа. То было повышение, и немалое, однако он принял новое назначение крайне неохотно. Приказ для военных людей — дело святое, но даже такой дисциплинированный человек, как Брусилов, затянул переезд в Варшаву елико возможно, лишь 18 июня супруги перебрались в столицу Царства Польского.

Это не было капризом. Важна ведь не только должность (пусть даже весьма высокая), но и такой вопрос: под чьим началом служить? Или: в каком окружении работать? Дело не шуточное, ибо личность и свойства начальника, руководителя так или иначе дают какой-то отсвет на всех его сотрудников; немаловажно и то, что служебное окружение может быть приятным или неприятным. В случае с Брусиловым все тут обстояло неважно. Об этом хорошо написал он сам:

«Не могу не отметить странного впечатления, которое производила на меня тогда вся варшавская высшая администрация. Везде стояли во главе немцы: генерал-губернатор Скалон, женатый на баронессе Корф, губернатор — ее родственник барон Корф, помощник генерал-губернатора Эссен, начальник жандармов Утгоф, управляющий конторой государственного банка барон Тизенгаузен, начальник дворцового управления генерал Тиздель, обер-полицмейстер Мейер, президент города (Варшавы) Миллер, прокурор палаты Гессе, управляющий контрольной палатой фон Минцлов, вице-губернатор Грессер, прокурор суда Лейвин, штаб-офицеры при губернаторе Эгельстром и Фехтнер, начальник Привислинской железной дороги Гескет и т. д. Букет на подбор! Я был назначен по уходе Гершельмана и был каким-то резким диссонансом: «Брусилов».

Тут надо оговориться. Действительно, несоразмерный процент «русских немцев» в административной верхушке Царства Польского был очевиден, и раздражение Брусилова тут понятно. Но было бы ошибочно сделать поспешный вывод о пресловутом «немецком засилье», насчет чего очень шумели в четырнадцатом году иные подозрительно пахнущие «патриоты». Очерняя всех русских подданных немецкого происхождения, эти шустрые «патриоты» порой являлись самыми настоящими провокаторами, готовившими исподволь развал России, — действительные, а не мнимые агенты международного капитала, сионизма, распутинского окружения и прочая и прочая. Брусилов, разумеется, ничего общего не имел с этими личностями (точнее — личинами), однако его некоторые суждения на тему «русских немцев» нельзя понимать обобщенно: множество российских граждан немецкого происхождения давно и прочно связали свою судьбу с новой родиной и верно служили ей; примеров тому множество — как в старой, так и новой России.

Гораздо хуже было то, что Скалон и командование округа в целом придерживалось германской ориентации (как и вообще существенная часть российской буржуазии и бюрократии). Ведь тут как-никак речь шла о сильнейшем пограничном округе, и на какой границе! А германский консул в Варшаве находился в самых дружественных отношениях со Скалоном, говорили, что тайн у «друзей» не было, свободно обсуждалось буквально все. Подобное являлось делом недопустимым, даже, строго говоря, преступным, но… В пораженной разложением царской России начала века происходили дела и похлестче! Кроме того, Скалон плохо руководил вверенным ему округом, дела там обстояли неважно.

Ясно, что Брусилову тошно приходилось служить в таких условиях. Человек сдержанный и деликатный, он ни с кем не ссорился, тем паче не скандалил, но своего отрицательного отношения к Скалону и его окружению скрывать не пожелал. В то время военным министром стал Сухомлинов, за последние пятнадцать лет этот бывший начальник Брусилова сделал головокружительную карьеру; нечистоплотный и беззастенчивый делец, запятнанный многими скандалами, он никак не улучшил положения дел в русской армии, связался с темными личностями, погряз в стяжательстве и мошенничествах. Но министр есть министр, начальников не выбирают. И Брусилов написал ему частное письмо о неблагополучном положении дел в округе. Сухомлинов был достаточно смышлен, чтобы понять правильность брусиловских предостережений, однако принимать какие-либо решения тоже не собирался — его все это беспокоило очень мало. Но и обижать известного в армии генерала хитрый карьерист не хотел: он пообещал перевести его в другой округ.

Письмо Брусилова было просмотрено варшавской жандармерией, и о содержании его доложили Скалону. Тот не стал объясняться со своим помощником, но отношения их, разумеется, не улучшились. Правда, в декабре 1912 года Брусилов был произведен в полные генералы, то есть получил высший военный чин в России того времени. Несколько раз в течение 1912 и 1913 годов он замещал Скалона на посту командующего округом. Но все равно желание оставить Варшаву и германофильствующий «двор» Скалона не покидало Брусилова. Вскоре из военного министерства последовал приказ: с 15 августа 1913 года он назначался командиром 12-го армейскою корпуса в соседнем Киевском округе. То никак не было повышением по службе, но он отнесся к перемещению с огромной радостью.