— Кого же послать? — продолжал майор, потом скомандовал: — Постройте группу электриков.

Летчики с любопытством и затаенной надеждой рассматривали шеренгу авиаторов. В строю стояло шесть механиков. По внешнему виду солдат можно было определить, что в подразделении предстоит предпраздничная уборка. И лишь один, левофланговый, выделялся новеньким, тщательно отутюженным обмундированием, блеском начищенных сапог и пуговиц.

— На вертолете отказала створка охлаждения двигателя. Такая вот неисправность, а товарищам сегодня надо быть дома. Сами понимаете… праздник. — Майор пробежал глазами по шеренге и остановился на стоящем рядом с левофланговым солдате.

— Рядовой Колготин, на аэродром! — решительно приказал он.

Левофланговый стал что-то торопливо нашептывать товарищу. Конечно, консультировал! Машутин был в этом уверен. Дорога каждая секунда, а им дают зеленого механика, которому предварительно растолковать надо, что и как он должен делать!

— Товарищ майор! — взмолился Машутин, — дайте нам Кутузова! Вы прекрасно понимаете, что он быстро может…

Начальник ТЭЧ насупил брови, словно бы ему не понравилась настойчивость капитана. Летчики не знали, почему майор не захотел дать опытного механика. Кутузов предстал перед офицером совершенно неожиданно:

— Товарищ майор! Разрешите мне на аэродром?

Старшина удивленно глянул на солдата, а майор обеспокоенно спросил:

— Не опоздаете?

— Успею! — заверил механик и направился к выходу, торопливо набросив куртку.

— А отпускной взяли?

— Нет еще! Да я успею…

«Диагноз» Кутузов установил быстро: правый моторчик не работал из-за обрыва проводника. Но где? В каком месте? Нужен тестер. Тестер! Он в кладовой, но ключи у начальника группы, нужно идти к нему…

Кутузов вернулся раньше, чем его ждали. Летчики теперь с восхищением следили за каждым движением механика. Как он работал! Отвертка, ключик, пассатижи так и мелькали в его руках, словно все операции давно и до мелочей были продуманы.

— Можете лететь! — вздохнул он, наконец, облегченно, вытер испарину на лбу и, уклонившись от благодарностей, побежал к диспетчерской.

Вертолет уже должен был оторваться от земли, когда по радио попросили задержаться. Скрипнув зубами, Машутин словно от нестерпимой боли, прикрыл глаза. Будто бы в насмешку, в голове пронеслось: «Виталька, это чудесно! Значит, мы весь год будем вместе!» Время заявки на вылет подходило к концу. Бросалин не спускал глаз с секундной стрелки…

Размахивая рукой, в которой было зажато что-то наподобие конверта, от диспетчерской бежал Кутузов. Он что-то крикнул. Из-за шума Машутин слов не расслышал, но понял вдруг: механик не мог бросить работу, он довел ее до конца, а в штаб за отпускными документами сбегать не успел, времени хватило только вот на это письмо, которое он просит сегодня же опустить в почтовый ящик.

…На свой аэродром сели в сумерках.

Машутин заторопился домой, но тут вспомнил про письмо. Пробежав глазами адрес, он как-то удивленно и горестно охнул:

— Ребята, да это же наш город, здесь живут его родители… Значит, не опоздай Кутузов получить документы, он смог бы полететь с нами…

С тех пор прошло немало времени. В который раз встречает Машутин Новый год и в кругу друзей, и на дежурстве, но едва пробьет двенадцать, он обязательно вспоминает тот суматошный день, письмо и мысленно произносит: «Где ты сейчас, солдат Кутузов? С Новым годом тебя, доброй души человек!»