Все это время полиция снова пыталась арестовать Броза. Однажды, когда полицейские появились в штаб-квартире профсоюза и спросили, где сейчас Иосип Броз, он, честно глядя им в глаза, ответил, что его нет на месте. В другой раз ему пришлось отстреливаться. Наконец его арестовали и привели в его собственный кабинет в Союзе рабочих-металлистов для проведения обыска. Броз попросился в туалет, а там, протиснувшись через небольшое окошко, сбежал.

Полиция провела обыск в его квартире, где обнаружила пистолет, четыре немецкие гранаты с пятью взрывателями к ним, 19 пистолетных и 16 винтовочных патронов. Тогда же была арестована и Пелагея Белоусова, которая заявила, что не знала, что у ее мужа есть пистолет. Однако когда ей показали рукописную листовку с призывами рабочих к выступлениям, она признала, что почерк, которым она написана, похож на почерк ее супруга.

Тито арестовали лишь 4 августа 1928 года на одной из конспиративных квартир. Его связали, отвели в участок и сильно избили. От него требовали признать, что он является активистом компартии. Он отказывался, и тогда его снова начинали бить. Тито сказал одному из полицейских: «Смелый ты парень, если бьешь связанного человека!» [37]Ему удалось передать из тюрьмы статью, которая называлась «Крик из ада югославских застенков». Он писал, что его пытают и мучают, требуя выдать всех, кто входит в руководство партии. Впрочем, двадцать лет спустя, когда Тито спросили, пытали ли его в 1928-м, он ответил, что его оскорбляли и били, но пыток не было [38].

Для Пелагеи, которую арестовали почти в одно время с ним, все обошлось более благополучно. На первых же допросах Тито стал ее выгораживать, заявив, что она ничего не знала о его деятельности. Прямых улик у полиции не оказалось, и вскоре Пелагею выпустили на свободу.

Пока муж сидел в тюрьме, ей приходилось очень тяжело. Свою небольшую зарплату — она работала полировщицей на мебельной фабрике — Пелагея тратила на сына Жарко и на переводы Тито. Она с Жарко жила в одной семье, которая с большим сочувствием относилась к ней, а дети любили «тетю Польку» (второе имя Пелагеи было Полина) [39].

Однажды за Пелагеей и Жарко пришел неизвестный мужчина, и они исчезли, не успев проститься со своими хозяевами. Через некоторое время поползли слухи, что Пелагея и Жарко находятся в Советском Союзе. Так оно и было — их переправили туда при помощи партийной организации Загреба и советских дипломатов в Вене.

А процесс по делу Броза начался 6 ноября 1928 года. Вместе с ним перед судом в Загребе предстали еще четыре коммуниста. Газеты окрестили его «процессом бомбометателей». Так он и вошел в историю.

В первый же день зал судебных заседаний был забит до отказа. Броза доставили в зал суда утром на второй день процесса — 7 ноября. Лучшего варианта для него и быть не могло. В этот символический для всех коммунистов мира день — годовщину Октябрьской революции — он был настроен по-боевому и хотел превратить суд в трибуну для обвинений королевского режима.

Для начала Брозу зачитали обвинение. Его обвиняли в принадлежности к запрещенной компартии и хранении огнестрельного оружия и боеприпасов. Когда судья спросил, признает ли он себя виновным, Броз ответил, что действительно является членом компартии, однако не признает тот закон, который делает его виновным. «Вы глупо жертвуете своей молодой жизнью», — заметил на это судья. «Я за свои идеалы готов пожертвовать и своей жизнью», — ответил Тито под аплодисменты зала [40].

«Его лицо напоминает вам о стали, — писал о нем один из репортеров. — Его горящие глаза смотрят из-за очков трезво и одновременно энергично. Большинству зрителей наверняка известно то упрямство, с которым он придерживается своих воззрений, ведь, пока он говорил, зал слушал его затаив дыхание» [41]. Именно тогда, во время «процесса бомбометателей», в газетах впервые появились его изображения. Поскольку фотографировать в зале суда запрещалось, редакции посылали на процесс художников.

Когда подсудимым предоставили последнее слово, Тито начал говорить о том, как он стал коммунистом. Однако его лишили слова за «коммунистическую пропаганду» и вывели из зала. Уже выходя, он крикнул: «Да здравствует коммунистическая партия Югославии! Да здравствует Третий Интернационал!»

Он получил пять лет заключения. Впрочем, Броз не собирался смиряться с ролью мученика. Уже через несколько недель после приговора он попытался бежать.

Все развивалось как в старинных приключенческих романах. Один из охранников, симпатизировавших коммунистам, передал Тито в камеру спрятанный в куске хлеба напильник, и он осторожно начал пилить прутья решетки на окне. Он перепилил уже пять из шести прутьев, но сбежать не успел — его перевели в другую камеру, а потом и в тюрьму Лепоглава, недалеко от родного Загорья.

Тито привезли в эту тюрьму в те дни, когда в стране происходили важнейшие политические события. 6 января 1929 года король Александр запретил политические партии, распустил парламент и отменил конституцию 1921 года. Вскоре было объявлено о переименовании Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев в Королевство Югославия. Это должно было символизировать государственное и национальное единство населявших его народов.

Менялось и национально-территориальное устройство страны. Теперь она делилась на области (бановины), причем старые, исторические границы между Сербией, Хорватией, Словенией и другими национальными территориями ликвидировались, а в каждой из бановин обязательно должны были проживать представители нескольких народов. Хорватию разделили на две бановины, а Сербию — на пять. Все национальные эмблемы, знамена, гимны, газеты и т. д. были запрещены. Король пытался создать в стране что-то вроде американского «плавильного котла», из которого выплавлялась бы единая нация югославов. При этом, однако, не скрывалось, что сербы по-прежнему играют в Югославии главную роль.

Новое правительство возглавил генерал Петар Живкович. С коммунистами военная диктатура теперь вообще не церемонилась. Один из лидеров партии Джуро Джакович был просто убит вскоре после ареста. Оставшиеся на свободе представители руководства КПЮ эмигрировали из страны.

Тито, можно сказать, повезло. Если бы он в это время не находился в тюрьме, не исключено, что и его ожидала бы судьба Джаковича. Ему удалось устроиться работать на тюремную электростанцию. Проверяя электропроводку, он получил возможность посещать камеры, в которых сидели другие заключенные. Ему даже выделили помощника — это был художник и писатель Моше Пьяде. В 1925 году Пьяде как члена КПЮ и редактора коммунистической газеты осудили на 20 лет тюрьмы.

Вскоре в Лепоглаву перевели члена Загребского горкома КПЮ и хорошего знакомого Броза Андрию Хебранга, осужденного на 12 лет тюрьмы. Были здесь и другие коммунисты, которым предстояло сыграть в будущей югославской революции различные, но весьма заметные роли.

«Для нас, коммунистов, на каторге… не было вакуума, — вспоминал Тито. — Мы сумели превратить ее в школу, партийную школу… Я, например, помимо всего прочего, учил языки. Вначале — эсперанто, затем перешел на английский. С появлением Моше Пьяде мы начали читать и изучать марксистские теоретические труды, так как Пьяде переводил „Капитал“, ему были доступны все эти книги» [42]. Пьяде также рисовал портреты своих товарищей по заключению. Сохранился и портрет Тито того времени.

Вскоре тюремное начальство стало подозревать, что коммунисты наладили связь со своими товарищами на воле и готовили побег. Поэтому в мае 1931 года Броза и группу его товарищей перевели в Словению, в тюрьму города Марибор. Здесь условия были хуже — первые несколько месяцев Тито держали в одиночке, запрещали прогулки и общение с другими заключенными.