Кристин Уортон была, разумеется, одним из организаторов этого мероприятия и явно гордилась своей ролью. Мэри видела ее издалека и старалась держаться в стороне. Но Кристин неожиданно сама возникла около них.

— Ричард, как тебе не стыдно! Почему ты прячешься ото всех? Леди Хантли жалуется, что до сих пор не смогла тебя увидеть.

— Я сейчас к ней подойду, — неожиданно кротко согласился он, — только положу свои пакеты в машину. — Он кивнул Мэри: — Не уходите. Я привез вам несколько пластинок — опера «Фиделио». Вы говорили, что не слышали ее.

Мэри была тронута его вниманием. Оказывается, он не забыл их разговора в тот далекий вечер. Но миссис Уортон тут же испортила ей всю радость.

— Какая умница наша доктор Хантер, — насмешливо пропела она, когда Ричард отошел и не мог ее слышать.

Удивленная ее тоном, Мэри спросила:

— О чем вы?

— Вы ловко подыгрываете мистеру Кохрейну. Разве это не умно?

Мэри вспыхнула, но постаралась сдержаться.

— Мне не нравится ваш тон. Да, мы оба увлекаемся музыкой. Кроме этого, разумеется, мы еще и вместе работаем.

Кристин подошла вплотную к Мэри. Та увидела в холодных голубых глазах этой женщины настоящую злобу.

— Вам это не поможет, доктор Хантер. В жизни Ричарда вы нуль. Дежурные хирурги приходят и уходят. Через месяц-два вы закончите практику и больше никогда его не увидите.

— Послушайте, с меня хватит! — Мэри с отвращением отвернулась, но Кристин не собиралась успокаиваться.

— Здесь такие случаи не редкость. Последняя практикантка так бегала за Ричардом, что над ней все потешались в открытую.

— Я не собираюсь ни за кем бегать, — спокойно ответила Мэри, — но мне говорили, что как раз вы-то этим и занимаетесь.

Она тут же пожалела о вырвавшихся словах. Кристин одарила ее испепеляющим взглядом и отошла. Многие гости уже с любопытством посматривали в их сторону.

Смущенная, Мэри постаралась смешаться с толпой и совсем забыла о мистере Кохрейне и его пластинках. Она никак не могла выбросить из головы злобные слова миссис Уортон. Разумеется, ее не тронуло обвинение в том, что она бегает за доктором. Вся эта чепуха не стоила внимания. В ушах звучала лишь ее последняя фраза: «Через месяц-два вы закончите практику и никогда больше его не увидите!»

На следующий день после операции Мэри с мистером Кохрейном пили, по обыкновению, чай в ординаторской.

Когда сестра вышла, он поставил чашку и отрывисто спросил:

— Что стряслось вчера вечером?

Она удивленно на него посмотрела и вспомнила, что он просил его подождать.

— Простите. Я совсем забыла о пластинках.

Этот пристальный изучающий взгляд она всегда выносила с трудом.

— Я не о пластинках. Я о том, что произошло между вами и миссис Уортон.

— Неужели она… Нет, не может быть… Не могла же она вам рассказать…

— Еще как могла, — мрачно подтвердил он, — пожаловалась, что вы опять ей нагрубили.

— Она рассказала, о чем был разговор?

— Не совсем.

Мэри с облегчением вздохнула.

— Почему вы так любите усложнять себе жизнь? — спросил сердито Ричард. — Я же вам говорил, что Кристин здесь — важная персона.

Возмущение придало Мэри храбрости. Она осмелилась возразить ему:

— Навряд ли она вам рассказала с чего все началось. Она… она позволила себе намекнуть, что… я интересуюсь не столько музыкой, сколько вами.

— Уверен, Кристин не могла вести себя так… по-детски. Вы, наверное, ее не так поняли.

— Ничего подобного. Я ее прекрасно поняла.

— А вы, моя дорогая, слишком уж ранимы. Кристин, скорей всего, хотела просто пошутить, а вы уже обиделись. Позвоните ей сегодня вечером и извинитесь.

— Это она должна передо мной извиниться!

Вот теперь он, кажется, рассердился по-настоящему.

— Разумеется, я не могу заставить вас извиниться. Но учтите: медицинский мир тесен, и вы приобретете незавидную репутацию скандалистки, — холодно заявил Кохрейн.

И вышел, оставив ее смущенной и испуганной. Больше он не вспоминал об этом случае, но несколько недель был с ней подчеркнуто холоден. Миссис Уортон наверняка ему доложила, что Мэри так и не извинилась.

И в этот период отчуждения доктор Робертс вдруг заговорил о будущем Мэри. Они тогда обедали втроем в докторской столовой.

— Чем думаете заняться после практики у нас, Мэри?

— Я еще не решила.

— В середине октября освобождается место дежурного анестезиолога в больнице Святой Анны. Вас это не интересует?

Госпиталь Святой Анны был главной больницей в городе намного более крупном, чем Чартфорд. При нем жила целая коммуна дежурных врачей.

— Конечно интересует. — Она улыбнулась доктору Робертсу, с опаской покосившись на мистера Кохрейна. Его подчеркнуто равнодушный вид расстроил ее.

Мистер Робертс ободряюще улыбнулся ей:

— Тогда мы постараемся вам помочь в этом вопросе. Верно, Ричард? Мы ведь не хотим ее потерять окончательно.

Мистер Кохрейн поднял голову и в упор взглянул на Мэри.

— Не понимаю, какой смысл ей работать анестезиологом, если она собирается заниматься общей практикой?

— Ерунда, мой мальчик, — не отставал мистер Робертс. — Разве не полезно в общей практике знать работу анестезиолога? Вы должны замолвить за Мэри словечко главному врачу в госпитале Святой Анны.

— Безусловно, я могу сказать, что со своей работой здесь она справляется превосходно, — согласился доктор Кохрейн таким тоном, как будто Мэри здесь не было, — но не уверен, что стоит рекомендовать ее для работы в госпитале Святой Анны.

Воцарилось неловкое молчание. Мистер Кохрейн закончил обед и молча вышел. Мэри с трудом сдерживала слезы обиды, а мистер Робертс смотрел на нее с недоумением.

— Вы не могли бы мне объяснить, что происходит? — спросил он наконец.

Она понимала, что доктор Робертс по доброте душевной хочет ей помочь. Поэтому вкратце рассказала ему историю с миссис Уортон, не зная пока, как он сам относится к этой даме.

Он выслушал ее внимательно, только иногда хмурился.

— Эта женщина просто прирожденная возмутительница спокойствия! Ричард это должен знать. Но вы уверены, что рассказали мне абсолютно все, моя дорогая?

Она немного покраснела.

— Все, что смогла.

Он не стал настаивать.

— Я согласен с вами — если кто-то и должен извиниться, так это она сама. Но почему вы не объяснили все как следует Ричарду?

— Я пыталась. Но он не захотел меня слушать.

— Меня-то он выслушает, — вдруг неожиданно резким тоном заявил старый доктор.

— Прошу вас, доктор Робертс, пусть все останется как есть!

Он встал и потрепал ее по плечу.

— Ричард временами судит сгоряча, но он честный и справедливый человек. Я непременно поговорю с ним.

Июль выдался удушающе влажным и жарким. Казалось, вот-вот разразится гроза, но она так и не собралась. Духота в операционной стала нестерпимой. Мэри купила себе пару белых теннисных туфель и надевала их вместо прорезиненных сапог, но это мало помогало — она задыхалась от жары в неизбежных шапочке, повязке, длинном халате и перчатках. Медсестра почти непрерывно вытирала ей лоб влажной салфеткой.

— Нам не помешал бы кондиционер, — пробормотал анестезиолог как-то утром, которое выдалось особенно жарким. — Впрочем, это слишком дорогое удовольствие.

В ушах Мэри вдруг что-то громко застучало. Она почувствовала, что пол уплывает из-под ног, только успела убрать руки от хирургического стола и ухватиться за поднос с инструментами.

— Какого черта, мисс Хантер! Что вы делаете?! — рявкнул доктор Кохрейн.

Она хотела что-то ответить, но в этот миг куда-то провалилась. Пришла в себя Мэри лишь в докторской. Около нее стояла Джо Миллер. Она сняла с нее шапочку и халат. Все окна в комнате были распахнуты, в них врывался легкий приятный ветерок.

— Простите, что доставила вам столько беспокойства. Доктор Кохрейн, наверное, страшно зол?

Джо сунула ей в руку стакан с водой, и Мэри жадно выпила все до капли.