Правда, Сильвия заходила к воспитанницам крайне редко. Иногда она заглядывала к девочкам на Рождество, изредка на Пасху. Но далеко не всегда — так, к Флоран матушка Сильвия заглянула только раз, на День Всех Святых. Случилось это несколько лет назад. Флоран до сих пор помнила, как съежилась, затихла ее душа под взглядом небольших, пронзительных глаз этой много чего повидавшей женщины.

Матушка Сильвия несколько минут постояла на пороге ее небольшой, идеально убранной комнаты. Но этого ей было вполне достаточно, чтобы увидеть душу Флоран если не до самого дна, то очень глубоко. Именно после этого визита Флоран стали привлекать к работе в госпиталях и хосписах — это была почетная обязанность, к которой допускали только воспитанниц старших курсов, лично отобранных матушкой Сильвией. Как шутили в колледже, это была личная гвардия настоятельницы. Быть допущенным в закрытый орден матушки Сильвии являлось мечтой каждой воспитанницы. «Госпитальерши» не имели никаких прав, кроме одного — соответствовать образу истинной католички. Но приближенная матушки Сильвии, позволившая себе ударить сокурсницу по лицу, — нет, это было неслыханно, невообразимо! Даже если бы Грегори Рейд лично навестил настоятельницу, она вряд ли изменила бы свое мнение о проступке — это большой грех, преступное безобразие!

Приложив ладони к щекам, Флоран мгновенно ощутила жаркий бег крови под кожей.

Ей было стыдно, очень стыдно. Может быть так же стыдно, как и тогда, когда она вернулась в колледж после летних каникул.

Можно сказать, Флоран вернулась не одна — она привезла в своем сердце целый букет жарких, трепещущих, как цветы на горном склоне, воспоминаний о встречах с Ридом.

Рид работал пилотом отца. В тот год он только-только начинал свою карьеру, и отец не мог нарадоваться на этого молодого и смышленого парня. Как-то отец признался Флоран, что с Ридом он чувствует себя в воздухе так же, как на земле — спокойно и основательно.

Рид прекрасно разбирался в технике, мог с закрытыми глазами разобрать и собрать любой двигатель.

Вначале Флоран услышала о существовании Рида из телефонного разговора — мать сказала, что у отца появился личный пилот, молодой парень, выпускник чикагской школы. Мать говорила о Риде сдержанно, односложно. Зато отец не скупился на комплименты — возможно, глядя на высокого, ладного молодого человека с блестящими, темно-карими глазами, он думал о том, что так бы выглядел и его сын, если бы Господь вместо мальчика не одарил его красавицей дочкой.

Приехав на каникулы, Флоран как-то упросила отца взять ее собой в очередной полет. В тот раз они летели на одномоторном «Пайпере Саратога» из Балтимора в Аннаполис.

Флоран тогда впервые увидела Рида. Он показался ей воплощением мужества и спокойствия. Темноволосый, улыбчивый, Рид молча вращал штурвал, иногда отвечая на вопросы отца или поясняя Флоран техническое устройство самолета.

Уже тогда, с первой встречи, ей показалось, что Рид смотрит на нее не так, как должен смотреть обычный пилот на дочь своего босса. Взгляд Рида был иным — более пристальным, теплым, чувственным.

На обратном пути Рид даже дал ей покрутить чересчур легкое, как ей показалось, колесо штурвала. Это было восхитительное ощущение — внизу белой грядой плыли облака, подсвеченные солнцем, а они, то ныряя в кисельное марево, то снова выскакивая в прозрачную голубизну, продвигались все дальше и дальше. Штурвал легко вращался у нее в руках. Флоран хотелось потянуть его на себя, чтобы взлететь так высоко, как только возможно.

Вернувшись в Балтимор, отец сразу уехал на завод — у него намечалось собрание акционеров, от которого очень многое зависело. Флоран осталась вдвоем с Ридом. Они гуляли у летного поля, сидели в закусочной, где обедали пилоты и персонал аэропорта — молодые летчики, механики, суровые, пропахшие керосином и гарью немолодые заправщики.

Флоран рассказывала о себе. Рид с интересом слушал ее рассказы о колледже, о порядках в их заведении, расспрашивал, как она пришла к вере.

Флоран ничего не скрывала — рассказывала о бабушке, матери отца, которая несколько раз побывала в серьезных катастрофах и выжила только потому, что верила в Господа.

Такие же истории случались и с ее родителями. Мать долго не могла забеременеть, она лечилась у лучших врачей Балтимора и Нью-Йорка. Но ничего не помогало.

Однажды по совету бабушки Грегори и Люси съездили в Дублин, где долго молились в соборе Христа. Там-то Грегори, стоя на коленях перед главной святыней Ирландии, пообещал Господу — если у них будет ребенок, он сделает все, чтобы дать ему религиозное воспитание.

Вернувшись в Балтимор, они еще некоторое время жили как прежде. А вскоре Люси забеременела. Так что Флоран еще до рождения было предписано стать католичкой. И обязательно хорошей католичкой.

Они болтали с Ридом обо всем на свете. Оказалось, что Рид тоже верит в Бога. Правда, его мать (с отцом они развелись, и тот после рождения сына исчез с горизонта семьи Вестакер) была протестанткой. Но Рид был уверен: летчику без веры никак нельзя! Ведь небо подлинный дом Господа, но куда более подходящий, чем земля.

Молодым людям было хорошо вдвоем. Флоран даже расстроилась, увидев на дороге новенький «крайслер» отца.

Тот день был удачным и для Грегори — отец убедил акционеров в необходимости выделения крупной суммы на запуск нового прокатного стана. С этим станом у Грегори было связано множество планов. И обо всем этом он в красочных подробностях рассказывал Риду. Тот внимательно слушал, изредка задавая отцу толковые вопросы. Судя по этим вопросам, Рид глубоко вникал во все происходящее, в том числе и в проблемы сталелитейной промышленности, которой была отдана жизнь неистового ирландца Грегори Рейда, ее отца. Крохотную контору, перешедшую ему по наследству в начале семидесятых годов, Грегори превратил в сталелитейную корпорацию, одну из крупнейших компаний на Восточном побережье и, надо полагать, самую крупную в Балтиморе и в его окрестностях.

Но тогда Флоран и Рид расстались без особых сожалений. Они нравились друг другу, но не более того. Настоящая страсть захлестнула Флоран на следующий год, когда она приехала на каникулы.

В то лето она постоянно искала повод, чтобы встретиться с молодым пилотом. Отец к этому времени приобрел новый самолет — с более мощным двигателем, с закрылками специальной конструкции, обеспечивающими плавную посадку даже при штормовом ветре.

Отцу тоже вздумалось освоить летную науку. Он прошел срочные курсы в пригороде Балтимора и теперь каждое утро спешил на аэродром, где его уже ждал Рид. Разумеется, Флоран не могла не воспользоваться таким замечательным поводом. Она тоже решила обучаться летному делу, чтобы после окончания колледжа пойти на курсы и получить официальное разрешение.

Люси, провожая дочку и мужа, непритворно ужасалась.

— Я бы меньше волновалась, если бы ты, Грег, учился летать на реактивном самолете! — говорила она, глядя, как отец с дочерью садятся в машину.

— Это почему же?

— Там хоть можно катапультироваться! — вздыхала Люси. — А здесь даже парашют раскрыться не успеет.

— Ну что ты! — успокаивала ее Флоран. — У нашей машины такая конструкция, что даже с одним крылом можно сесть без проблем.

— Это тебе отец сказал?

— Нет, так говорит Рид.

— Боже мой! — всплеснула руками Люси. — Так говорит Заратустра! — судя по всему, мать уже догадывалась, что Заратустра не годится Риду даже в подметки. — А ваш Рид что, Господь Бог?

— Рид не Господь Бог! И ты это знаешь. — Грегори не любил, когда Бога поминали всуе. — Но Рид хороший, высокопрофессиональный пилот! Поверь, когда он сидит за штурвалом «Пайпера», я чувствую себя спокойней, чем когда мы едем из Балтимора домой. Верно, дочка?

Флоран охотно соглашалась с отцом — ей было чрезвычайно приятно, когда тот хвалил молодого пилота. Впрочем, с каждым днем отец и сам управлял самолетом все лучше и лучше. Он казался спокойным, вонзаясь в грозовое облако. Шутил, набирая высоту. Даже посадку, это непростое испытание и для опытных пилотов, совершал с поразительным хладнокровием.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: