*

Поначалу всё складывалось как положено: охи с ахами, вздохи со вздахами… вид из окна на море, расписанные золотом занавеси, мини-бар с напитками, которых не было даже в доме у самарской маникюрши-экстрасенсши… Королевская кровать, заправленная в тон занавескам золотистым покрывалом. Лицо Вики превратилось в счастливый лик:

— Как я всё это мечтала увидеть вживую!

Я чувствовал себя почти профессором Хиггинсом. Только не столь, как он, благородным. Вика так тащилась от всей этой якобы пятизвёздочной пошлятины, что я сам чуть не начал гордиться тем, что живу в таких крутых апартаментах. Как и Маше, я налил ей виски с содовой.

А дальше произошло вот что. Я чуть своё виски не выронил.

В номере было так называемое lazy chair — ленивое кресло. В таких креслах можно не только сидеть, но и лежать. Причём когда в lazy chair ложишься, оно принимает не только форму расслабленного тела, а даже подстраивается под твой личный остеохондроз. И вот это сарафанисто-заоблачное существо, упав в кресло, оглядело, как ей казалось, мой шикарный полулюкс и вдруг выдало:

— Охереть можно, как классно!

Наверное, уже в те годы я начал стареть, но от этой максимальной оценки я завис, как процессор, не справляющийся с требуемой от него скоростью мышления. Я думаю, от той простоты, с которой Вика выдала эти словеса, завис бы и сам Тургенев.

Даже она увидела мою растерянность:

— Ой, простите, Александр! Мы в Израиле так скучаем по родным русским словам.

Она улыбнулась улыбкой, которую оценил бы не только Тургенев, но и самый нравственный русский поэт Некрасов. А может, даже и Пришвин! А далее произошло то, что я совсем не ожидал: она встала с кресла, подошла ко мне, положила мне руки на грудь, взглянула на меня не глазами, нет, очами. И перейдя неожиданно на серьёзный тон, интимным полушёпотом, будто нас кто-то подслушивает, произнесла:

— Сашенька, я кое-что должна тебе сказать. Кое в чём признаться. Только сразу не вини меня, ладно? Обещай, что не будешь обо мне плохо думать?

— У тебя что, критические дни?

— Да нет. Хуже.

— Не понял? Что же может быть хуже?

Вика загадочно улыбалась, словно собиралась огорошить меня неким сюрпризом, который меня осчастливит.

— Ну уж говори, давай.

— Дело в том. Но ты обещаешь не смеяться надо мной?

— Обещаю, честное пионерское.

— Я девственница!

Как и обещал, я не рассмеялся! Я расхохотался. К набору «девушка по вызову, читающая Блока, морской бриз, следаки-топтуны, разборка с местной крышей, бандиты, неоплачиваемый рабский труд, угрозы». ещё и девственница добавилась! Причём не простая, а которая охерела от lazy chair и считает, что я над её девственностью буду смеяться, потому что это значительно хуже критических дней.

— Ну вот, ты смеёшься, а обещал не смеяться. Разве это смешно?

— А разве нет? Ты ехала со мной за шестьдесят с лишним километров, чтобы сообщить мне об этом?

— Нет, я ехала, чтобы ты помог мне расстаться с этой обузой.

— Ты откуда такие слова знаешь? Обуза! Их и в России-то уже забыли.

— Знаешь, Алекс.

— Я не Алекс.

— Хорошо, не Алекс. У меня всегда была мечта — расстаться с девственностью не как все мои подруги. А с каким-нибудь очень известным актёром, в пятизвёздочном отеле, чтоб из отеля был красивый вид на море, чтобы была шикарная ванная, джакузи, чтобы кровать была большая-большая, понимаешь? А не просто с каким-нибудь неуклюжим одноклассником на чердаке или в школьной раздевалке.

— И ты для исполнения своей мечты выбрала меня? — я начинал заводиться. Второй раз за день меня разводили как последнего лоха и пытались заставить выполнять рабский труд. — Ты что, не могла выбрать ещё кого-нибудь?

— Ты мне очень нравишься, Алекс.

— Я не Алекс.

— Ну хорошо, ладно, извини. Но пойми, моя мама в тебя и то была влюблена.

— А бабушка твоя не была в меня влюблена?

— Нет, но ты ей тоже очень нравился.

— Надеюсь, не с детства!

— Да нет, она вроде старше тебя.

Это полное отсутствие чувства юмора меня доконало.

— Я, наверное, Вика, тебя разочарую, но тебе для исполнения твоей мечты придётся поискать кого-нибудь другого.

— Как это? Ты что, собираешься меня обмануть?

— Я тебя обмануть?

— Да, ты. Я так долго мечтала об этом моменте. — Она чуть не плакала. — И именно с тобой. Смотри, как классно вокруг! Ты что, меня не хочешь?

— У меня в ванной нет джакузи!

— Это не главное. Главное — что ты суперзвезда, по тебе все сохнут. Неужели ты не понимаешь, что этот вечер мне запомнится на всю жизнь.

— И мне тоже! — Я скинул её руки, обнимавшие мою шею, и отошёл в самый дальний угол комнаты, как кролик, испугавшийся удава.

— Ты куда? — Вика догнала меня и снова обняла за шею. — Ты что, хочешь разрушить мою будущую жизнь?

В какой-то момент она показалась мне сумасшедшей, как её мама, поменявшая профессию маникюрши на целительницу-экстрасенсшу. Я всё более распалялся:

— Нет, нет и ещё раз нет, даже не проси! Не буду я этого делать!

— Как это «нет»? Ты же меня сам сюда привёз, напоил в баре, привёл на ночь в свой номер, а теперь динамишь?

Представляешь, Миха, она ещё пыталась меня пристыдить! Второй наезд за один день.

— Откуда я знал, что ты девственница? Ты. ты. ты практически ребёнок!

— Я не ребёнок!

— Тебе сколько лет?

— Семнадцать!

— Ёкарный бабай! Мне ещё этого не хватало для полного набора — чтобы по израильским законам обвинили в педофилии.

— Я никогда никому не расскажу. клянусь, честное слово. Тем более полиции!

— Ты ещё скажи «честное пионерское».

— Если ты так хочешь, пожалуйста, честное пионерское!

Я аж заикаться начал. Эта семнадцатилетняя малявка позорила моё пионерское прошлое:

— Ты. ты. ты хоть понимаешь, о чём просишь? Что ты знаешь об отношениях мужчины и женщины? Ты, семнадцатилетняя малявка!

— Я не малявка. Я уже занималась петтингом с одноклассниками! И. и. ещё кое-чем!

Она думала, что победно улыбнулась. Вот, мол, какая я героиня.

Ещё чуть-чуть и я бы разочаровался в человечестве. Вернее, в подрастающем поколении этого человечества. Девственница, которая занималась несколько раз петтингом, — мир перевернулся! Моя первая жена, когда после замужества в компании впервые услышала слово «петтинг», думала, что это связано или с моим другом Петей, или с пением. А эта козявка без лифчика не стесняется петтингом хвастаться. Вот это и есть деградация! Западный мир с его тяжёлым роком, дискотеками, ночной жизнью, порнографией, пирсингом, петтингом, татуировками, жестью в кино, садизмом, насилием в массмедиа и то, что всё это общедоступно, превращает детей в душевных выродков.

— Послушай, Вика. Ты не просто симпатичная, а очень красивая девушка, и судя по всему, от природы не очень глупа, но твоя мечта — это мечта попсовой дуры периода первого полового созревания.

— Ты что, хочешь разрушить мою мечту, испоганить моё будущее? Я же ехала сюда, надеялась, что вот-вот, с моим любимым актёром, в пятизвёздочном отеле.

Она зажала меня в углу, как последнего пацанёнка:

— Неужели ты не можешь войти в моё положение?

— Ой, не смеши. Точняк по Жванецкому: он вошёл в её положение и оставил её в её положении.

— Не смешно! Мне уже семнадцать! А я всё ещё не при делах. Я берегла себя для тебя!

Тургеневская барышня на глазах превращалась в героиню романа Пелевина.

— Смотри, — она приподняла блузку. — Видишь, когда я узнала, что ты приедешь в наш город, неделю назад на пупке пирсинг сделала!

Я выскочил из её объятий и перебежал в другой угол. Ты чувствовал себя когда-нибудь, Миха, молоденькой девушкой, которая не даёт? Если б мне довелось такую роль сыграть в театре, после того вечера я бы с ней справился.

Несмотря на то что Вика гонялась за мной по номеру, я твёрдо решил ей не давать! У девочки, видите ли, беда — семнадцать лет, а она девственница! Катастрофа! Пирсинг сделала специально для меня. Мечта, казалось, вот-вот сбудется, а тут мужик упрямствует, корчит из себя недотрогу. Трагедия! Софокл и Еврипид нервно курят за дверью.