Дихотомичность мировосприятия поэта-историка воплотилась в отраженной им в романе трагической необходимости выбора между христианством (даже без связи с определенной конфессией) и общечеловеческой культурой, — таковой автору представлялась альтернатива. Каждый из романов трилогии «Христос и антихрист» обращен к тому историческому моменту, когда героям приходилось делать выбор между старым и новым — в религии, государственном устройстве, культуре в целом. Подобно тому, как в душе лирика, обратившегося к истории, оказалось возможным соединение таких устремлений, как христианство и общечеловеческие категории, так и в повествовании «Юлиана» действующие лица клянутся и Моисеем, и Христом, и Гераклом; один и тот же священный источник может прославляться как источник Диоскуров и источник Косьмы и Дамиана. У самого молодого Юлиана — два учителя: язычник Мардоний и христианский монах Евтропий. Членами одной и той же семьи могут являться сестры, исповедующие разные веры.

Противопоставлением христианской и языческой культур пропитана практически каждая сцена романа Д. С. Мережковского. Следующие один за другим эпизоды как бы представляют свои аргументы в споре старой и новой религии. Сам Юлиан воплощает в своих раздумьях колебания и сомнения эпохи. Сухой и мертвой представляется Юлиану метафизика школы неоплатоника Порфирия, а учение Ямвлиха выглядит книжной схоластикой; столь же карикатурны изображения софистов и описание Миланского собора в восприятии героев. Сам Христос в романе имеет два облика — Он грозный повелитель, Он и добрый пастырь. Путь идей Юлиана Отступника Д. С. Мережковского — от резкого неприятия Христа и страха перед Ним к финальным словам романа: «Кончено… Ты победил, Галилеянин!»; к признанию героя: «Как я любил Тебя, Пастырь Добрый, Тебя одного…». Путь от язычества к христианству тем самым становится дорогой от ненависти к любви.

Таким образом, вместо проблемы выбора между традиционной и новой верой автор выдвигает на первый план проблему синтеза культур. В словах, обращенных в романе к Юлиану с призывом соединить истину Титана с истиной Галилеянина с тем, чтобы стать величайшим из всех, рожденных женщиной, словно заключается кредо подобного синтеза. Но этот синтез возможен лишь в душе художника, писателя. В истории же чаще господствуют антиномии.

После публикации романа Д. С. Мережковский подвергся не слишком уничтожительной, но все-таки определенной критике в отношении погрешностей и несоответствий в области историзма со стороны чуть более младшего современника, тоже выдающегося поэта Серебряного века Валерия Яковлевича Брюсова (1873–1924), который был также не менее известным романистом, публицистом и теоретиком литературы.

В творчестве самого В. Я. Брюсова историческая тема прочно заняла одно из ведущих мест, причем в разных жанрах, начиная с 90-х годов. Он пишет рассказ «Rhea Silvia», начинает книгу новелл «Aurea Roma» («Золотой Рим»), готовит новый перевод «Энеиды» Вергилия, занимается римской лирикой, приступает к истории римской литературы, создает цикл лекций «Рим и мир» («Падение Римской империи»), обращается, наконец, к раннехристианской и античной тематике в своих стихах.

Первый исторический роман В. Я. Брюсова был опубликован в 1911–1912 годах и посвящен византийской истории — «Алтарь Победы». Вторым, так и не законченным романом поэта стал «Юпитер Поверженный». Этот роман, судя по черновикам, был начат в 1914 году, вновь к нему автор приступил в 1918 году, уже после потрясений революционного года, ища в эпохе перехода от язычества к христианству ответы на исторические вопросы современности. Формально сюжеты обоих «византийских» романов В. Я. Брюсова относятся к постюлиановской эпохе: действие «Алтаря Победы» протекает с осени 382-го по лето 383 года, а «Юпитера» — с весны 393-го по лето 394 года, но по существу решаются те же проблемы, что и названными выше авторами применительно к фигуре Юлиана Отступника.

IV век — век перемен — для В. Я. Брюсова представлялся веком наивысшего расцвета римской культуры. Античная языческая цивилизация пала не столько от слабости, сколько потому, что античный мир исчерпал себя, сказав все, что мог, и наступило время раскрытия новой грани человека и человечества, воплощенного в христианстве. Смена цивилизаций происходит не по «правилам» постижимой закономерности, а от неисповедимой судьбы, доступной лишь чувству, — в этом смысл слов одного из героев «Юпитера Поверженного», отца Николая. Так поэт-историк фактически отказывается от теории прогресса, развивая идею самозамкнутых цивилизаций. А итогом романа «Алтарь Победы» становится неминуемое торжество христианства: «Древние боги уходят, уступая свое место на Олимпе более молодым, более деятельным, которые готовы занять золотые дома, построенные Вулканом». Как приговор звучат слова: «Крест брошен на одну чашу весов, и всего золота мира недостаточно, чтобы перевесить его!»

Однако религиозный дуализм как бы снижается образом главного героя «Юпитера Поверженного». Это бывший язычник Децим Юний, ставший христианином, иноком Варфоломеем, от лица которого ведется повествование. Ему принадлежит и ключевая для понимания В. Я. Брюсовым сути переходной эпохи формула: «Философы же понимают, что Осирис растерзанный, или Бакх страждущий, или Христос распятый — это одно и то же. Потому все религии равны между собой…»

Подобные настроения и увлечения не были на рубеже XIX–XX веков уделом лишь русской литературы и культуры. В 1896 году в Лейпциге было впервые поставлено на сцене самое крупное драматическое произведение Генрика Ибсена «Кесарь и Галилеянин», написанное несколько ранее. Первая часть озаглавлена «Отступничество цезаря», вторая — «Император Юлиан». Эта драматическая эпопея носит «всемирно-исторический», по определению автора, характер. Столкновения в истории, каковым рисуется бунт Юлиана, решившегося на восстановление утраченного, могут нивелироваться, сглаживаться, завершаться примирением. Так в конце «Императора Юлиана» рыдает, бросившись на колени над умирающим Юлианом святой Василий Кесарийский — один из Отцов Церкви, величайший христианский проповедник. Сам же Юлиан уходит из жизни не столько побежденным, как у Д. С. Мережковского, сколько просветленным. «Мне не в чем раскаиваться. Я знаю, что применял по мере разумения наилучшим образом ту силу, которую мне вручили обстоятельства и которая является отражением Божественной силы…» — так подводит итог прожитой жизни герой драматической дилогии в финале. Сам же Василий Великий восклицает: «Христос, Христос, где был народ твой, что не видел явного знамения твоего? Кесарь Юлиан был для нас бичом кары твоей, несшим нам с собой не смерть, но Воскресение». Драматизм противостояния искупается гармонией согласия.

Таков историко-литературный фрн той книги, которая лежит перед читателем. Ее автор — Жак Бенуа-Мешен — известен как беллетрист, обращавшийся к различным историческим темам. Ему принадлежит «История германской армии» — с 1918 по 1939 год, в шести частях, он описал события фашистской оккупации Франции в 1940 году («Шестьдесят дней, которые потрясли мир»); он писал о солдатах французской армии в Первую мировую войну, об Украине, о Мустафе Кемале и Саудах, об Африке и Марселе Прусте. Словом, об очень многом.

Но и «Император Юлиан» — не случайный для автора сюжет. Бенуа-Мешен — автор серии из семи блистательных романов под общей идеей: «Самые долгие грезы истории». Каждый из томов этой серии посвящен биографии той или иной исторической личности, воплощавшей определенную мечту. Так, первым в этом ряду является Александр Великий, или «мечта, обогнавшая время», затем — «Клеопатра»: «мечта, исчезнувшая в забытьи». «Император Юлиан» — третья часть серии. Этот герой воплощает в себе «мечту обожженную» (возможны и другие переводы французского подзаголовка книги: «опаленная» или даже «окаменевшая», «кальцинированная» мечта). Образ заимствован из сферы ремесла древних керамистов: для придания прочности гончарному или скульптурному изделию, изготовляемому «на века», его подвергали обжигу. По отношению к Юлиану этот образ метафоричен: император, обратившийся к культу Солнца, был им же как бы и сожжен…