Он достал мешок из-под корма и перешагнул через ограду в загончик к Сири. Она придавила насмерть одного своего поросенка перед рождеством, чего с ней раньше никогда не случалось, и он никак не мог ей этого простить. Но все равно достал горбушку хлеба из кармана и протянул ей, она жевала и хрюкала от удовольствия, словно ей достался изысканный деликатес. Ее большая голова подрагивала, и он обессилено присел перед ней на мешок из-под корма. Двухнедельные поросята спали блестящей розовой кучкой под красной лампой в углу. По соскам Сири он понял, что она только что их кормила и лежала, уставшая. Сири ела, только когда корм оказывался у нее перед самым носом. Тогда она набрасывалась на него, как оглашенная, зато никогда не вопила и не визжала, как другие свиньи, требуя подать им корм немедленно.

Нетерпеливые звуки из загончиков вокруг выражали недовольство его медлительностью, в разочарованном хрюканьи и сопении звучал укор, что он тратит время впустую, сидя на полу.

— Ну вот, мы и остались одни, Сири. Мы одни. Опять.

Она принюхивалась к его карманам своим громадным пятачком, к нему приклеилась солома, а мухи взлетали и садились, будто бы жили на этом пятачке.

— Больше ничего нет.

Он прислонился головой к стальной трубе и закрыл глаза. Как бы ему хотелось хоть на мгновение стать поросенком! Лежать, прижавшись к братьям и сестрам, спать в тепле. Ничего не знать, ничего не делать. И тут он неожиданно для себя заплакал. Прятать слезы было бессмысленно, за запертыми дверями свинарника он мог наплакаться вволю.

Самолеты в копенгагенском аэропорту Каструп напоминали поблескивающих птиц, которые опускались на землю и снова взмывали в воздух. Поскольку самолеты приземлялись и взлетали один за другим, казалось, что это все один и тот же. Touch and go. Эрленд стоял босиком на террасе своего пентхауза и наслаждался видом копенгагенских крыш. Наступал новый год, они как раз закончили готовить еду, осталось только привести в порядок себя перед приходом гостей. Он предупредил, что все будет «очень просто», поскольку они с Крюмме только что приехали из Норвегии. Сперва Крюмме думал купить только каких-нибудь легких закусок, немного сыра и фруктов. Но Эрленд его переубедил.

Эрленд проснулся посреди ночи и решил, что надо устроить праздник с размахом. «Я — блудный сын, — подумал он, — вернулся домой в Копенгаген». И поскольку больше некому принести в жертву теленка, придется справляться самому. Он еще подумал, что в этом есть какое-то противоречие, но не стал углубляться в подобные мысли. Но телятина! Как банально. Почти так же банально, как сыр и закуски. Он устроит фуршет! Бутерброды и канапе во всевозможных вариантах! Они привезли вяленую баранину из Норвегии, и, лежа в ночной тьме, он стал представлять себе, как ее можно сервировать. Обложить кусочками манго? Положить в круг из красного лука? Нет… лучше в маринованных помидорчиках! Большой кусок овощей со сложенным вдвое кусочком баранины!

Он выскользнул из постели и проверил, много ли вещей скопилось в новогоднем ящике.

Оказалось, много. Новогодний ящик в самом низу буфета он наполнял в течение всего года, покупая все, что ему казалось симпатичным. Традиционные бумажные шляпы, привезенные из Каира, на которых звенело по двенадцать разноцветных бубенчиков. Хлопушки, стрелявшие кукурузой, ее легче потом убирать пылесосом, чем бумажное конфетти. Бенгальские огни, длинные и короткие, и диадема с огоньками. Он нажал на кнопку, чтобы проверить батарейки. Все прекрасно работало. Зеленые, желтые и красные огоньки замелькали по дуге. Диадему он обычно неожиданно надевал на голову тому, кого выбирал, чтобы произнести торжественную речь. Речи, произнесенные экспромтом, всегда удаются лучше, а диадема прекрасно подходила и мужчинам, и женщинам, как ему казалось. Хотя мужчины зачастую протестовали.

Обычно он старался сервировать праздничный стол стильно и небанально. Но новогодний стол должен быть настоящим кичем. Блеск, игра контрастов, чрезмерность — вот настоящий праздник! Голографические гирлянды аккуратно свернуты в ящике. Он повесит их на потолок, хорошенько закрепив под свечками, чтобы они переливались хрустальным светом.

Но важнее всего было найти в ящике шпажки. Маленькие шпажки для канапе. Если они есть, то нужны только тарелки и бокалы, и гости смогут бродить по комнатам, выходить на террасу, садиться и вставать, где им заблагорассудится.

На прошлый Новый год Крюмме приготовил индейку. В трех разных видах: по-восточному, вроде пекинской утки; с карри и чесноком, фаршированную пряностями и фенхелем; и традиционную — в беконе, фаршированную по-английски. За столом собралось восемнадцать человек, поэтому обед планировался за несколько недель. И после столь пышного обеда из трех блюд подавать сыры и закуски! Это ни в какие ворота. Надо блюсти репутацию. Канапе смотрятся нарядно и празднично, особенно украшенные шпажками с блестящими кисточками на концах. Да вот же они — пакетик на пакетике. Господи, а вот эти он купил в крошечном магазине подарков прошлым летом! Совершенно про них забыл! С виду совсем простые, зато со стразами из пластика на кончике. Вроде крошечных скипетров. Сколько всего получается? Он стал считать. Три пакетика по сорок шпажек в каждом.

Он бы с радостью занялся приготовлениями прямо сейчас, но надо было поспать, чтобы завтра быть в форме. Крюмме лежал на спине и спал, приоткрыв рот, веки подрагивали от внезапно зажегшегося света. Эрленд поспешил его выключить, а потом прижался к Крюмме и нащупал под одеялом его руку. Даже в глубоком сне Крюмме сжал руку в ответ, он пребывал в счастливом неведении, какая его ожидает завтра адская беготня по магазинам.

Сыры. Еще чего!

За завтраком он начал составлять список покупок. Фуршет — скорее украшение, нежели серьезная еда, поэтому руководить процессом будет он. Крюмме готовил сложные блюда. Крюмме был шеф-поваром. А для фуршета повар не нужен, нужен композитор и организатор.

— А что плохого в сырах? — спросил, позевывая, Крюмме.

— Слишком примитивно, знаешь ли!

— На приготовление канапе уйдет масса времени, мышонок. Может, все-таки остановимся на сырах?

Они сидели за кухонным столом, попивая свежий ямайский кофе из больших кружек, оба в шелковых халатах и цветастых тапочках.

— Подумай хорошенько, Крюмме. Не в наших правилах накрывать примитивный сырный стол!

— Можно сделать его совсем не примитивным. К тому же, мы оба безумно устали. А мне еще на работу надо зайти.

— Расслабься и не циклись так на проблемах. Магазин деликатесов открывается в девять. Сходишь со мной, поможешь все купить, потом я на такси отвезу продукты домой, а ты поедешь на работу. Алкоголь можешь купить на обратном пути, сегодня будет шампанское и только шампанское, купи семь-восемь ящиков. Боллинже, конечно. И не забудь проверить, чтобы ящики достали из холодильника, а то мы не успеем их остудить. А может, еще коньяку? Сколько у нас осталось?

Крюмме медленно поднялся и зашел в гостиную проверить бар.

— Пять бутылок, — крикнул он.

— Тогда надо еще. Господи, я совсем забыл про сладкое! К кофе и коньяку. А что нам купить? Дизайнерский шоколад? Тогда тебе придется…

— Простой торт и мороженое, — сказал Крюмме и сел на место. — У меня нет сил тащиться через весь город за шоколадом, в который просто кто-то начихал, чтобы кусочки получились разными.

— Они делают его в стерильных перчатках, Крюмме, не смеши меня.

— Все равно они его пробуют и время от времени облизывают перчатки.

Эрленд засмеялся:

— Вечно тебе приходит в голову какая-нибудь пакость! Неужели ты думаешь, у них есть силы пробовать шоколад когда они сутки напролет его делают! Сомневаюсь.

— Сыр был бы сегодня спасением. Немного «Самсо» немного «Данбу»…

— Ох уж этот твой «Данбу». Он воняет, как мои носки, когда я был подростком.