— Белла, — прошептал хозяин и погладил гладкую собачью голову. — Моя Белла, теперь тебе будет легче. Девочка моя…

Он зарыдал. И вышел из кабинета, положив собаку на операционный стол.

Обеих кошек надо было прививать, у шнауцера был фолликулярный конъюнктивит. Сигурд записал на компьютере названия лекарств, Турюнн распечатала рецепт и дала ему на подпись. Потом просмотрела список заказов на сухой корм и безрецептурные медикаменты для продажи, добавила еще кое-чего и позвонила в типографию заказать скоросшиватели с логотипом клиники. Пришли все три ветеринара, по окончании рабочего дня предстояло сделать еще две сверхплановых операции. Боксеру извлечь из лап несколько пуль и сделать кесарево суке английского бульдога. К тому же из муниципалитета привезли еще живую кошку, которую переехала машина. «Кошачьи души, — подумала она, — мой отец забил бы ее топорищем и всего делов».

Она рано ушла из клиники, упаковала сумку с самым необходимым, предварительно уточнив в Интернете погоду в Трондхейме. Снег.

Самолет не опаздывал. В книжном магазине в аэропорту она купила детектив. Ей и самой было невдомек, зачем и куда она отправляется. С Маргрете она еще не говорила, только оставила сообщение на автоответчике. Они хотели купить немного еды вечером, салфетки и украшения, до сочельника оставалось всего ничего. Она ждала праздника с нетерпением. Две женщины, обе недавно разошедшиеся со своими кавалерами, едят индейку и поют сладкие рождественские песенки, говорят гадости про бывших, напиваются в хлам, читают вслух женский журнал, играют в «Тривиал Персьют». Рождество с друзьями. В газетах пишут, что все больше людей предпочитают праздновать Рождество с друзьями, а не в семье. Так выходит меньше суеты и пустых ожиданий. Да и просто приятнее.

В самолете было душно, она думала о том, как воздух циркулирует по кругу, все время один и тот же, туберкулез, грипп, ОРЗ. Она старательно дышала через нос, чтобы защитные волоски, которые еще не прибило никотином, делали свою работу. Она не смогла читать детектив, вместо этого сидела и разглядывала соседей, гадала, куда они летят, как у них идут дела. Вдруг до нее дошло, что она забыла позвонить отцу и сказать, что прилетает. Хотя, какая разница… У нее же есть номер в гостинице.

Трондхейм был очень красив. Зимний темно-синий вечерний свет, украшенные к Рождеству улицы и повсюду снег. Когда автобус переезжал через мост, его окна отражались в реке.

В холле отеля высилась гигантская конструкция с золотыми яблоками и белыми ангелочками. Короткий визит в больницу, и потом можно вообще-то немного отдохнуть.

Купить еще какой-нибудь подарок Маргрете и коллегам, сходить в кино, сделать еще что-нибудь, на что никогда не хватает времени. Только сначала повидать эту бабушку, если она не в коме и если еще жива. Да, а что если она уже умерла? Как глупо, что она, Турюнн, не позвонила и не уточнила. Тогда ей, наверное, придется идти на похороны. А подготовка займет несколько дней.

Она зарегистрировалась, оставила багаж в номере, выключила телевизор, автоматически сказавший новой постоялице «добро пожаловать», выкурила сигарету и взяла такси до больницы.

Анна Несхов лежала в неврологии в палате А9, просто подняться на лифте и ориентироваться по указателям. Значит, еще не умерла. Но нельзя же идти с пустыми руками. Что можно принести старому человеку, лежащему, возможно, без сознания? Она купила цветы в киоске, букет ярко-красных гвоздик с покрашенной в желтый цвет декоративной веточкой. Почувствовала, что волнуется, но не знала, чего боится, ведь бояться было нечего, ее визит был бессмысленным. С таким же успехом можно было наведаться к любому незнакомцу в этой большой больнице. Например, к ребенку, больному раком, он бы очень обрадовался посетителю. Здесь сходилось несчетное количество судеб, только выбирай. Дверь в палату бабушки была закрыта, другие открыты. Она отметилась у персонала, и ей сообщили, что один из сыновей сейчас в палате, она может зайти, Анна Несхов в сознании.

В палате сидел мужчина. На стуле вплотную к кровати. Кровать была очень высокой, и голова мужчины еле виднелась над белым бельем. Он невидяще посмотрел на нее, будто она ошиблась дверью и помешала. Она кашлянула и поглядела на лицо в кровати. Бабушка. Та, очевидно, спала, лежала с закрытыми глазами. Лицо было перекошенным, пугающим, словно старуха безмолвно смеялась и плакала одновременно. Волосы седые, блестящие, плотно облегали голову.

Дверь за ней закрылась с легким свистом, сапожки застучали по линолеуму.

— Здравствуйте. Я… У меня вот, цветы. Как она? — прошептала Турюнн.

— Вы к кому?

— К Анне Несхов. Я… Турюнн.

Мужчина встал. Квадратное тело, облаченное в серый костюм, белая рубашка и черный галстук, влажные губы с белой пеной в уголках рта, редеющие волосы. Он слабо улыбнулся.

— Вот как… Значит, ты Турюнн. А Тур знает, что ты приехала?

— Да. Или… нет, он пока не знает, но это он мне сообщил… Я забыла перезвонить. У меня вот…

Она протянула букет женщине в кровати. Женщина вдруг открыла глаза, не шевеля головой, не меняя мимики, никак больше не реагируя. Представиться сейчас? Она наклонилась над кроватью.

— Здравствуй, — прошептала она. — Как дела?

Старуха не отвела взгляда, смотрела прямо несколько секунд, потом веки снова сомкнулись, и она издала какой-то булькающий звук. Будто бы вот прямо взяла и умерла. Но мужчина не отреагировал, и Турюнн решила, что старуха просто снова заснула.

— Значит, он позвонил тебе, — сказал мужчина, словно разговаривая сам с собой.

— Я поищу вазу, — сказала она. — У них наверняка есть в…

— Я сам все сделаю, — быстро проговорил мужчина и обогнул кровать.

— Надо, наверно, познакомиться, — сказала Турюнн и протянула руку.

— Маргидо, — представился он. — Рад встрече.

— Я тоже. Я слышала, вы болели.

Она взяла руку старухи, в ней не было ни движения, ни силы, мертвая конечность. Скрюченные пальцы с холодными кончиками, узкое обручальное колечко почти вросло в кожу, прозрачные, сиреневатые ногти. Глаза опять были открыты и смотрели прямо перед собой, как несколько минут назад. Турюнн наклонилась над одеялом, чтобы попасть в поле зрение старухи. Но когда ей показалось, что Анна смотрит ей в глаза, она не выдержала и отвела взгляд. В глазах была пустота, напоминающая о фотографиях новорожденных детей, всего нескольких часов от роду, какая-то бдительная интенсивность в этом взгляде, которую могут расшифровать только новоиспеченные родители. У нее был инсульт. Очевидно, она не понимала, что происходит вокруг. Хотя мышцы лица не действовали, выражение глаз-то должно было сохраниться? Турюнн и сама толком не знала. Все равно неприятно. Однажды в метро в Осло она встретилась взглядом с человеком лет тридцати. Он сидел с полуулыбкой, а она слишком надолго задержала на нем взгляд, ей было не больше пятнадцати-шестнадцати. Ей показалось, что мужчина вот-вот начнет к ней приставать, она испугалась до смерти, захотела, где бы они ни вышел, выйти остановкой позже, чтобы он не мог ее преследовать. И тут он встал и направился к дверям, размахивая перед собой белой тростью.

— Я Турюнн. Твоя внучка. Жаль, что мы раньше не встречались.

Она заплакала, отпустила ссохшуюся руку, поспешила в туалет, оторвала клочок бумаги. С чего это она расплакалась? Надо взять себя в руки. Она услышала звук открывающейся двери и стук вазы, поставленной на столик.

Если он зайдет в киоск, то поймет, где она купила цветы, поймет, как легко она отделалась.

Она спустила воду в туалете и громко высморкалась. Металлическая корзинка на стене была полна резиновых перчаток. В мусорной корзине она разглядела несколько свернутых прокладок с темными пятнами.

Маргидо не присел, остался стоять в ногах, облокотившись на спинку кровати и слегка покачиваясь.

— Ты здесь побудешь немного? — спросил он.

— Не знаю. Надо, наверно, позвонить, сказать, что я приехала… Отцу.

— Я здесь с ночи. Тур был с утра, пока я спал несколько часов в отведенной мне комнате.