— Какое чудо! — прошептала она. — Он прекрасней котят и щенков, и всех на свете. Само совершенство…

— Держи крепко. Если Сири станет ворчать, они тут же реагируют. Не знаю, когда они в последний раз сосали.

— Ворчать?

— Издавать звуки, призывающие к еде. Я называю это ворчанием. Тогда все малыши в полусне разом несутся к ней. И поросенок, который у тебя в руках, может вырваться и упасть.

Но Сири не ворчала, и малыш лежал спокойно, даже снова заснул. Турюнн не хотела его отпускать, могла стоять так часами, прижимая к лицу это маленькое чудо. Крошечное ушко жгло ей щеку.

— Им нравится прижиматься к другим. Думает, наверное, что моя щека — братик или сестренка, — прошептала она, прижимаясь губами к тельцу. — Подумать только, и он превратится в мясо. Бекон или ребра на мясном прилавке.

— Для этого он и родился, — сказал Тур. — И поэтому лучшая цена весной.

— Это почему?

— Сезон гриля. Мяса готовят больше, чем в Рождество.

— Никогда не задумывалась… Как-то свинина больше ассоциируется с Рождеством. Ребрышки и ветчина. Но, ты прав, конечно. Как только можно доставать гриль… Ужас, если бы они только знали… А тебе самому не странно? Они живут тут в свинарнике всю жизнь и…

— Они не знают другой жизни. Им не с чем сравнивать. И им хорошо. У меня маленькое поголовье, как видишь. И есть время для всех. И они свободно тут ходят, договариваются и решают сами между собой. Нет им хорошо, моим свинкам.

— Пока их не забьют.

— Это делается быстро.

— А тебе не бывает грустно посылать их на бойню?

Она все еще шептала. Поросенок спал, положив голову ей на руку. Хвостик свисал, размером с кусочек спагетти.

— Да, бывает. Надо признаться. Иногда какой-нибудь хитрец выделяется, проявляет индивидуальность. К некоторым очень сильно привязываешься. Но что поделать, люди хотят мяса, но не хотят и не могут сами выращивать и убивать животных. Кто-то должен эту работу делать. Помогать им родиться и умереть.

— А когда Сири будет приносить слишком мало поросят…

— Ох. Будет невесело. Зато на некоторое время нам обеспечены сытные обеды…

Он улыбнулся и повернулся к свинье, почесал ее и тихо повторил:

— Сытные обеды, да…

Сири издала какие-то странные звуки, будто отвечая ему. А поросенок чуть не свалился на пол, начав буквально за секунду дико пинаться.

— Помоги! Возьми его!

Недавно отлученные от матерей поросята в трех отдельных загонах запрыгали при ее приближении. Они вели себя, как щенки, и она громко засмеялась. Один вытянул передние ноги вперед и задрал хвост кверху, как собака, приглашающая поиграть. Хвостики уже завивались крючком. Поросята казались проворными и легкими, а их розовый цвет в точности отвечал представлениям горожан. Этот розовый, очевидно, с возрастом менялся. Взрослые свиньи были скорее желтовато-серыми, а не розовыми.

— Какие хорошие! — сказала она. — Но, увы, слишком большие, чтобы брать их на руки.

— И здоровые.

— Можно мне подержать еще одного Сириного поросенка, когда они поедят?

Даже переодеваясь в предбаннике, она больше не думала о запахе. Она завидовала отцу, вот в чем дело. Она не думала о финансовых трудностях, хотя он много об этом говорил, о том, как цены на мясо прижимают со всех сторон, и обо всей бумажной возне ради мизерной надбавки за килограмм, если при этом выполнена куча предписаний и условий, начиная от утвержденного плана оборудования в свинарнике и заканчивая ветеринарной инспекцией.

Она завидовала, что у него есть этот свинарник, полный свиней, живых существ, которых он знал и за которыми ухаживал, был привязан к ним, видел в них выгоду.

Он не захотел опять зайти на кухню, она заметила, как он заглядывал в окно.

— Ну что, поедем назад? Или… ты как хочешь? — спросил он.

— Тебе, наверно, надо в больницу?

— Да. Посидеть там несколько часов.

— Тяжело тебе. Мотаться так туда-сюда. Да еще перед самым Рождеством.

— Да ну его! Рождество все равно наступит, хотим мы того или нет. Мы здесь особо не празднуем. И потом, она может еще прийти в себя.

— К сочельнику-то вряд ли. Думаю, ты и сам на это не надеешься. До него всего пять дней осталось.

— Посмотрим.

Он высадил ее перед отелем. Она сказала, что хочет немного пройтись по магазинам, отдохнуть.

— А завтра, между прочим, я возвращаюсь домой, — добавила она.

— Вот как?

— Я же говорила. Четверг — это завтра. Я зайду в больницу попрощаться. Утром. Когда ты заканчиваешь со свиньями. И, может быть, она… все-таки хоть немножко будет в сознании.

— Вполне возможно.

— Спасибо… что свозил меня. Тебе повезло.

— Повезло?

— С твоими свинками. С удовольствием оказалась бы на твоем месте.

— Тогда бы у тебя не было денег на отель, — сказал он и улыбнулся. — На это не проживешь. Не в моем случае.

— Но вы же живете.

— Мать и… отец получают пенсию. К тому же мы тратимся только на самое необходимое. Пока справляемся. Пока. Зарабатывают бойни и магазины. А не я.

Она вспомнила про те четыре года, когда отец выплачивал алименты. Как надо было вкалывать, чтобы посылать матери дополнительные деньги? Анна Несхов, наверно, ужасно злилась на него за это. Да и на нее саму тоже.

— Тогда до завтра, — сказала она.

Выйдя из «вольво», она попала в холл отеля, как в другой мир. Рождественское украшение с золотыми яблоками и белыми ангелами, стулья цвета карамели, люди в приличной одежде, мягкий ковер, тепло. Видели бы они кухню на хуторе! Имели бы возможность прижать маленького поросенка с щеке и губам! Но если все станут сентиментальными и перестанут есть свинину, Туру Несхову будет абсолютно не на что жить, и не для чего.

Она хотела купить ему подарок на Рождество перед отъездом. Из номера она позвонила в банк и увеличила кредит на пять тысяч крон. Приняла душ, сменила белье и носки, съела весь арахис и шоколад из корзиночки на письменном столе, прогулялась в центр, купила чизбургер с колечками лука и большую пепси, немного полистала газету, которую кто-то забыл в закусочной. Ничто ее не заинтересовало. На улице уже стемнело, небо было ясное, стоял мороз. Улицы, украшенные еловыми ветками и гирляндами, кишели людьми и машинами. Посетители закусочной заходили с пакетами, полными покупок, и прислоняли их к ножкам стульев. Она послала смс Маргрете, сообщив, что приедет завтра. Тут же позвонила в турфирму в Осло. Надо было долго ждать ответа, и ее попросили оставить свой номер, чтобы ей перезвонили при первой возможности.

Она купила кружку в виде свиньи с ручкой-хвостиком, килограмм молотого кофе, коричневую сахарную карамель на палочках и комплект шерстяного белья. Майка с длинным рукавом и длинные кальсоны, дорогая тонкая шерсть, от которой тело не чешется. В винной монополии она купила ему бутылку виски. Пока она стояла в очереди в кассу, позвонили из турагентства. Она вышла из очереди, достала билет из сумки. Места на самолет были только на пятницу.

— Но мне надо домой завтра! Я выплачу полную стоимость!

Бесполезно. Только в пятницу вечером. Она вдруг поняла, что не хочет сообщать отцу, что остается еще на день. Можно погулять по городу в свое удовольствие, успокоиться, переварить новые впечатления, полежать в постели в гостинице, попивая красное вино и глядя в телевизор. Короткий отдых от всего.

Положив билет в сумку, она нащупала там что-то неожиданно гладкое. Достала предмет. Оказалось, коробочка леденцов.

— Господь всемогущий, Отец наш небесный, мы взываем к Тебе ради того, кто вступил в последнюю земную битву. Мы просим Тебя помочь ей подготовиться к тому, чтобы покинуть эту жизнь и предстать перед Тобой. Не взирай на ее грехи, но взирай на Сына Твоего Иисуса Христа, что умер за наши грехи и что живет и будет стоять с нами в судный день. Господи, Иисусе Христе, Ты — путь наш, истина и жизнь: не впусти ее в царство теней, пусть Твой Дух сам помолится за нас, издав вздох, который не выразить словами, но Ты его услышь. Дай Анне увидеть свет Твоего милосердия и проведи ее к миру.