Не хотела говорить Нелл, но я не верила, что ее отец жив. Слишком велика была ненависть гринрингцев. Если его не убили в плену, то потом наверняка предали самой медленной и мучительной публичной казни.

В чем-то я была даже согласна с ними: уж очень много зла принес наш король Гринрингу. Всегда была противницей любых войн и отца Нелл всегда осуждала, а иногда даже презирала. Но все же никогда не желала смерти. И была бы рада, окажись он жив.

Главное, чтобы Орнелла вернулась. Сейчас, как никогда, хотелось обнять сестру. И несмотря ни на что я буду верить, что еще увижу ее.

А во дворце, наконец-то, кончилась творожная диета, и придворные вздохнули с облегчением. А я смогла насладиться поистине королевской и разнообразной едой.

Вот только особой радости от нее все же не было. Волнение за сестру нарастало с каждым днем. Не знаю, чего я боялась и почему, вот только нехорошее предчувствие жгло душу.

А еще приходилось ссориться с Ником, поддерживая образ Орнеллы. Это было жутко неприятно и часто, вместо того, чтобы отвечать на его очередное язвительное замечание, хотелось просто расплакаться и убежать домой. Но приходилось терпеть и улыбаться. «Ради Нелл!» — повторяла себе в такие моменты. Вот только легче все равно не становилось.

Я тосковала. По привычной, понятной жизни, по оставленным друзьям, лесной избушке, своим травам и лесу, старому маминому платью. И сколько ни старалась скрыть свое состояние, это видели все. Сколько раз королева пыталась поговорить со мной, сколько раз Патрик зазывал в церковь! Я лишь отмахивалась. Стала даже забывать некоторые тонкости этикета, когда-то вбитые сестрой. И если раньше меня бы это ужаснуло, то сейчас, в душе царило полное равнодушие.

Ник пытался меня взбодрить. Но не выходило даже у него. Наконец, он не выдержал:

— Не могу на тебя смотреть, — вздохнул он, хватая меня за руку и таща куда-то по коридорам. — Пора уже перестать хандрить!

Он привел меня в библиотеку. Запер двери и углубился в хранилище знаний, усадив меня за стол. Я покорно ждала. Не спрашивала себя, зачем Ник пришел сюда, чего он хочет. Просто ждала. Все, что не касалось дома, друзей и семьи, не находило никакого отклика в душе.

Ник вернулся неся с собой целую стопку книг. Невольно взгляд зацепился за названия, вытисненные на корешках фолиантов. И тут вопросительно подняла бровь: право, экономика, история. Он что, никак учить меня собрался?

— Надеюсь, учеба пойдет тебе на пользу! — воодушевленно заявил Ник, открывая передо мной первый том.

— «История этикета, куртуазного обхождения и галантной предупредительности в примерах и историях, поведанных подлинными участниками событий», — озадаченно прочла я украшенное старинными завитушками заглавие на титульном листе. — Полагаешь, мне следует с этим ознакомиться?

— Ты ведь у меня уже совсем большая выросла, — сказал он ласковым голосом. — Надеюсь, тебя не смутят некоторые фривольности и пикантные подробности, которые составитель этих исторических анекдотов не посмел удалить. Почитай, маленькая. Ты ведь никогда не читала просто для удовольствия. Попробуй, тебе понравится. А я буду сидеть рядом, смотреть, как ты мило краснеешь в определённых местах и любоваться твоим смущением.

Не так уж и неправа Неллка, считая Ника насмешником. Истории в книжке оказались не только увлекательными, но и весьма забавными и поучительными, поскольку проливали свет на многие стороны жизни августейших особ и… я прогнала парня из библиотеки, когда, читая один эпизод, поняла, что действительно краснею.

Ушёл он молча, но с довольным видом.

«Экая, однако, галантная предупредительность с его стороны», — подумала я и скорее вернулась к тексту. Было действительно интересно и познавательно.

Итак, спутники не подвели. Свёрток с ушитой по ранее снятым меркам одеждой Савка протянул мне, едва остановил повозку. Я уже собралась идти в дом, чтобы переодеться, как вдруг сознание пронзило острое, как молния, озарение. Я не позаботилась о лошади для себя.

«Куплю по пути! — пришла в голову мысль. — Но тогда переодеваться юношей пока не следует. Сидя в повозке рядом с настоящим парнем, я невольно вызову у встречных лишние подозрения. Любой сравнит нас и увидит отличия и в лице и в фигуре. Вот сидя верхом или стоя поодаль от Савки, я за мальчика сойду, но не рядом».

— Здравствуй, Мотя. Привет, Савка! Я переоденусь на границе. Там же и лошадку для меня купим, — вот так, уверенно и спокойно, делая вид, что все идет по плану, я подождала, пока Савка выберется из возка и, опершись на его руку, забралась туда сама. — И что ты медлишь? — удивленно посмотрела на замершего в нерешительности паренька.

— Так надо же кое-что погрузить. В половину твоего веса, — он неуверенно покосился в сторону Моти, изображавшего конную статую.

— На кухне под лавкой, и не стой как истукан. Пошевеливайся!

К моему удивлению все пять мешочков, набитых монетами, он принес за один раз и запихал их куда-то под лавку, на которой я устроилась. Дверь в избушку подпер палочкой, уселся рядом со мной и издал губами чмокающий звук. Повозка мягко тронулась и голова моя упала на Савкино плечо. Двое суток без сна. Вернее — две ночи и три дня. Как я еще двигаюсь-то. Сзади оказалась мягкая спинка и… что мне еще надо? Уход в сон последовал мгновенно.

Пробуждение оказалось приятным. Мне было тепло, и как-то слегка деревянно. Я чувствовала себя березовой колодой на весеннем припеке. Приоткрыла один глаз — хорошо.

Вечереет. Даже уже смеркается. Возок стоит с задранными вверх оглоблями, а лошадка, похожая на мохнатый бочонок, щиплет траву на краю поляны. До носа моего доносятся божественные запахи жарящейся свинины. Откуда мне известно, что это свинина? Не знаю. Наверное, потому, что я ее хочу. Много.

Скосила глаз в сторону, где предполагала увидеть еду — не получилось, нос мешает. Пришлось открывать второе око. Другое дело. Над углями на вертеле доходит поросенок, истекающий янтарным жирком, и Мотя колдует над ним.

Почему Мотя?! А где Савка? А вот он справа подпирает меня теплым боком, на который я навалилась. А еще я держу его, чтобы не ушел, и голова моя лежит на его плече…. Что-о?!!! Не слишком ли много позволил себе этот сапожник?!

Попыталась горделиво выпрямиться и поняла, что абсолютно не готова к этому. Я вся, словно окаменела от сна в неудобном положении.

— Мотя! Достань меня отсюда. Я пошевелиться не могу.

Сильные руки извлекли мое непослушное тело из повозки и поставили на землю, поддерживая, чтобы не упало. Одеревенела — это точно. С трудом разогнулась и с минуту восстанавливала подвижность суставов и «искала» свои мышцы, дожидаясь от них отклика.

Потом мы вдвоем выковыривали из тележки Савку — он весь день не шевелился, боясь потревожить мой сон. Только одной рукой действовал, удерживая в ней вожжи, а второй оберегал меня от падения. Прямо скажем — обнимал. Негодяй!

Об ужине скажу только одно — он был своевременным, но показался мне недостаточно обильным. На продолжении я не настаивала, потому что отяжелевший желудок — мощнейшее снотворное мгновенного действия. Откуда во мне такая способность спать?!

Проснулась я в чудесный утренний час, когда свет зыбок, а легкий туман не скрывает очертания предметов, чуть размывая их и лишая завершенности. Приподняв голову, разглядела силуэты повозки, пасущихся лошадей и неведомым чувством поняла — костер остыл. Могучая Мотина спина согревала меня сзади, а негодяй Савка устроился в моих объятиях. Повернутый в противоположную от меня сторону, он сжимал в руке скалку и чувствовал себя прекрасно. Еще бы! Куда, скажите на милость, дену я свою руку в такой тесноте. Вот и положила ее на него, мерзавца.

Мужчины проснулись, как только я попыталась выбраться — одеяло-то на всех было одно, вот и пришлось барахтаться, пытаясь вылезти из той щели, что для меня оставили две широкие спины. Чайник вскипел в два счета, а холодное мясо с пресными лепешками показалось пищей богов. Что за жор на меня напал? Ну да не о нем речь. Главное, что в путь мы отправились скоро. Я едва успела сделать крошечную разминку и хорошенько поплескать на себя воды из родничка. Правда, ее никто не подогрел… как, все-таки, несовершенен мир!