Все повскакали с мест. Нас развели по разным сторонам. Через несколько минут Нозман подошел ко мне и сказал:
— Может быть, я виноват, но после ваших слов я должен или ударить вас, или драться с вами — но вряд ли это докажет чью-нибудь правоту. Я предлагаю вам более необычный выход, чтобы доказать свою правоту. Вы знаете Штрейна? Знаете? Хорошо. Вы знаете также, конечно, что он один из лучших гипнотизеров в России. Теперь он занимается какой-то глупостью, кажется, открыл переплетную, а раньше он гремел повсюду… Если вы хотите действительно убедиться в правоте моих умозаключений, сходите к этому Штрейну и передайте ему о нашем споре… Пусть он согласится внушить вам, что вы не любите свою невесту, — и Нозман кивнул головой на Женю, — и если за пять или за шесть сеансов ему это не удастся, вы можете требовать от меня все, что хотите…
— Но ведь это, простите… глупо, — смущенно пробормотал я.
— Вы отказываетесь от пари?
— Соглашайтесь, соглашайтесь, — раздалось со всех сторон, — это любопытно. Конечно, сходите…
Я посмотрел на Женю. Она, видимо, еле сдерживала смех и взглядом кинула мне согласие.
Я тоже засмеялся.
— Хорошо. Я согласен. Пари принято.
— Ура! Ура! — закричало несколько голосов. — Принято.
Через несколько минут ссора была похоронена. Примирил всех великолепный крюшон…
Пишу это ночью, возвратясь от Кольки. Странная, нелепая история. Придется ведь завтра идти к этому, как его, Нейману, Вейману, что ли…
3 марта. Днем. Была Женя. Только что. Милая, милая. Ей-Богу, когда я около нее, мне, как какому-нибудь забронированному средневековому болвану, хочется подвигов, боев, чудесных случаев, только для того, чтобы показать, как я ее люблю.
И вдруг какой-то гипнотизер… Глупо. А все-таки придется идти… Завтра пойду.
3 марта. Вечером. Читал одну книжицу о гипнотизме. Читал, как один немецкий учитель зарезал под влиянием гипноза свою сестру. Неужели это такая сила? Чепуха! Завтра пойду.
4 марта. До двух часов ждал Женю. Боже мой, как я не люблю, когда она не приходит. В эти минуты, когда после назначенного срока потянется время — прямо убил бы себя — такой я несносный… Ждешь-ждешь… Каждый звонок, каждый стук — все это нервирует, волнует… Не пришла…
Неужели не любит… Пустяки. А как я люблю ее. Правда — я не убеждаю себя в этом. Это не самогипноз. Это я чувствую, да, чувствую. Завтра к Штрейну. Пусть попробует.
5 марта. Был у Штрейна. Дико все это. Принял меня сначала сухо. Долго не соглашался, но когда я рассказал ему все — ужасно заинтересовался… Только какое у него злое лицо. Как у Нозмана. Словно змея, которой наступили на голову. И глаза змеиные.
Сеанс был недолгий.
Комната, в которой меня принял Штрейн, какая-то полутемная конура. На полу листы бумаги, картон, кисти. Окна запылены. Потолок грязный. Мебели всего два стула. На один из них Штрейн посадил меня, на другой сел сам. Близко-близко от меня. От его засаленного пиджака и изо рта скверно пахло. Лицо у него сухое, морщинистое. Бровей почти нет. Нос с характерной горбиной и с легким переломом. Подбородок острый. Такими в уголовных романах обыкновенно бывают преступники… Взял за руку.
— Смотрите мне в глаза.
Я стал смотреть. Пристально. Зеленые, неприятные глаза. Как два кусочка болота с трясиной. Куда-то уходят вдаль. Было неприятно. Мои глаза слезились. Потом стали тяжелыми веки. Я несколько раз мигнул. Вспомнил Женю. Хотел улыбнуться — не мог. Штрейн наклонился почти к самому лицу, положил руку на лоб. Рука тяжелая-тяжелая, и от ее прикосновения делалось мутно в голове… Больше ничего не помню. Сколько я проспал — не знаю. Разбудил меня Штрейн, как он говорил, не скоро. Когда я открыл глаза, он испуганно тряс меня за плечо.
— Встаньте, — властно говорил он. — Встаньте!
Мы простились.
— Завтра жду вас. До свидания.
В голове было тяжело.
Вечером. Мутно что-то. Только что была Женя. Мне как-то неловко перед ней, как будто бы я делаю что-то нехорошее. Против нее…
Ничего не хочется делать. И спать не хочется. Лягу…
6 марта. День. Ждал Женю. Сегодня даже не волновался — до того как-то тупо и тяжело на душе от этого вчерашнего сеанса. Боже мой, какая глупость…
Ночью. Сегодня сеанс был дольше. Штрейн ходил около меня и радостно потирал руки. Какое у него хищное лицо…
— Старинку вспоминаю, — чему-то смеясь, говорил он мне. — Многое я заставлял делать своих пациентов, была сила…
Сегодня я уснул почти моментально. Только что наши глаза встретились, как я сразу это почувствовал — характерное отяжеление век… У него глаза как винты, сверлят и проникают в душу… Странное состояние. Ничего-ничего-ничего не чувствуешь. Ничего не помнишь…
Должен был по дороге зайти к Жене — не смог: опять та же тяжесть на душе… Никого не хочется видеть.
7 марта. Сегодня был у Штрейна с утра. Он словно издевается надо мной, перед тем, как усыпить, ходит, смеется… Боже мой, что он внушает мне? А вдруг… Во всяком случае, для моих нервов это вещь не совсем полезная… Я чувствую в себе присутствие какой-то другой силы, помимо моей воли. Чья-то чужая сила… А правда ведь, — это страшно.
Сегодня приходила Женя, а меня не было дома. Наверное, обиделась. Только ей-Богу же, я не могу — так что-то тяжело.
8 марта. Был у Штрейна.
9 марта. Был.
10 марта. Глупая Женя! Прислала записку… Как девочка! Неужели же можно заключить из того, что я два дня не был у нее, что я не люблю ее… Завтра надо сходить…
Что-то тяжело. Сегодня хотел работать — не могу. Пришлось убежать к Штрейну… Усыпляет он меня теперь моментально… Все-таки он какая-то гадина…
11 марта. Боже мой, какой я все-таки мерзавец. За что я обидел сегодня Женю… Сегодня она была у меня — такая ласковая. Заговорила о Штрейне, назвала его шарлатаном. Конечно, она права, но я стал возражать. Она заплакала. Я схватил шапку и вышел из комнаты. Зачем я сделал — не знаю… Глупо, гадко, гадко…
12 марта. Штрейн говорит, что я очень хороший пациент. Спрашивал, вижусь ли я с Женей. Зачем ему? Что-то ответил…
Сегодня я проспал у него больше часа. Когда я проснулся, он стоял около меня бледный, измученный. Говорил, что сегодня он на меня потратил всю свою волю… Шарлатан…
13 марта. Опять, опять. Какая я свинья. Встретился с Женей. Хотел ее поцеловать, но вспомнил о нашей ссоре и остановился. Говорила о том, что я не прихожу. Хотел рассказать, но вдруг что-то толкнуло сказать ей грубость. Назвал ее мещанкой. Плакала. Хотел приласкать, уговорить — и не мог… Господи, я, кажется, не себе принадлежу… Кто-то говорит, делает, живет за меня…
Неужели?..
14 марта. Была Женя. Сегодня, когда она хотела меня поцеловать, я в первый раз заметил, что у нее немного гнилые зубы и левая щека в веснушках. Может быть, это пустяки, но мне как-то стало неловко за нее…
Не ссорились, но молчали…
15 и 16 марта. Был у Штрейна. Меня к нему что-то тянет. Ни разу не пропустил… Какой он противный.
17 марта. Какой ужас… Была Женя… Неужели опять одиночество, неужели опять пустая комната и голые стены…
Я чувствую, что люблю Женю, но не так, чтобы можно было вместе с ней сделать себе настоящую жизнь. Я уважаю ее, она хорошая, добрая… Она может быть прекрасным другом, но — этого мало… Я чувствую, что после нескольких интимных, близких минут — она мне станет противной…
Ночью. Даже спать не могу… Тяжело, тяжело. Как камень вместо сердца. Чужая душа во мне. Как болезнь. Скорей бы утро… Побегу к Штрейну — пусть усыпляет. Только с ним я чувствую себя не так…
18 марта. Я готов с ума сойти… Боже, как тяжело. Получил от Жени записку, чтобы пришел — не могу идти. Не могу. Понимаете — не могу. Идти и целовать ее в холодные липкие губы и веснушчатое лицо? Не пойду… Я чувствую, что я обязан перед ней. Ведь она же невеста… Ну, что же делать — пусть требует от меня всего, что хочет — а я не могу…