— О своей жизни в Реддинге? — удивленно переспросила она таким же, как у него, прерывистым голосом.

Бретт наклонился, снова поцеловал ее и, почти не отрывая губ от ее рта, повторил:

— Расскажи мне, что ты делаешь, с кем встречаешься? Опиши, как выглядит твоя квартира.

— Почему ты хочешь знать об этом… сейчас?

Он снова поцеловал ее, потерся носом о ее нос, лбом о ее лоб.

— Потому что завтра ты возвращаешься домой, потому что завтра тебя здесь уже не будет.

У Джун перехватило дыхание. Как бы ей хотелось забыть о завтрашнем дне, о том, что завтра она будет где-то еще, но не в объятиях Бретта. Кажется, мысли — всего лишь фантом сознания — не способны причинить физические страдания, но Джун было по-настоящему больно. Эта боль, истекая прямо из сердца, заполняла каждую клеточку ее тела.

— Я не могу думать об этом, — прошептала она, целуя его.

— Тогда сделай что-нибудь, — сказал Бретт, и она услышала, как участилось его дыхание.

— Может быть, я останусь еще на несколько дней, — сказала Джун. — Нет, черт побери, не могу. На ту неделю у меня назначено четыре важные встречи.

Встречи, офис — все это казалось ей сейчас совершенно нереальным. Реально было это место, этот мужчина. И только.

— Я хотела бы остаться, — прошептала Джун.

Бретт нежно дотронулся до ее подбородка.

— Но ты не можешь. И не должна. Тебе нужно управлять твоим бизнесом. Там — твоя жизнь. А это… — он посмотрел вокруг, — это всего лишь пауза, которая ненадолго отвлекла тебя от твоего мира. Ты вернешься домой, зароешься в свои дела, погрузишься в свою жизнь, и все это покажется тебе сном. Ты сядешь за свой стол и подумаешь обо всем как о нелепой, пусть и приятной, случайности. Улыбнешься и удивишься: а было ли это? Может быть — да, а может быть — нет, подумаешь ты.

— Я не собираюсь ничего забывать.

— В конце концов, хотим мы того или нет, все становится вчерашним днем, — сказал Бретт с циничной усмешкой. — Ничто не длится вечно. Миз Джун, я с радостью обнаружил, что в мире еще есть кое-что хорошее. — Он провел пальцем по ее нижней губе. — Вы — настоящая леди.

Его слова вонзались в Джун, она ощущала почти физическую боль.

— Расставаясь с вами, милорд, я сохраню это в памяти как настоящий комплимент.

Но чем уж она так хороша? Разве она сделала в своей жизни что-нибудь стоящее? Что-то такое, что было бы важно для других, а не только для нее?

Но Джун не стала высказывать эти сомнения, не захотела ничего выяснять. Потом она обо всем подумает. А сейчас она молча приняла неожиданную похвалу, от которой у нее потеплело на сердце.

На лице Бретта появилось недоуменное выражение.

— Но мы же совсем забыли…

— Ну да, проверить сети.

Они рассмеялись.

— Ладно, пошли снова. Добудем обед для Найси, а заодно что-нибудь и для себя.

Джун никогда не проводила время так замечательно интересно. И ни один мужчина не вызывал у нее таких чувств, как Бретт. Джун испустила долгий вздох, подняла ласты и последовала за ним.

Как она позволила, чтобы с ней такое случилось?

Вернувшись в парк, Джун зашла в контору. Она посмотрела на свое отражение в зеркале, склонила голову и улыбнулась. Так она и думала — никаких ямочек. И что это Бретту пришло в голову? Она постаралась припомнить, о чем они разговаривали, когда он их приметил. Кажется, она говорила, что никогда не забудет ни его, ни Найси.

Сердце Джун жарко всколыхнулось, и она увидела… ямочки. Неужели ей раньше никогда не доводилось так улыбаться? Она убрала с лица улыбку, а вместе с нею и ямочки, и слегка нахмурилась. Необязательно иметь такой счастливый вид, во всяком случае, в присутствии Бретта.

При их приближении Найси радостно высунулся из воды. Джун открыла было рот, чтобы попросить разрешения покормить дельфина, но Бретт сам протянул ей рыбу.

— Теперь я стараюсь кормить его не по часам, чтобы он отвыкал от определенной схемы кормления. А скоро начну подкармливать его совсем незаметно. Пусть считает, что он сам добывает себе пропитание.

Красное ведро опустело, и Джун погрустнела. Семь фунтов рыбы — казалось бы, так много — закончились. Семь дней в Австралии — казалось бы, так долго, — от них почти ничего не осталось.

— Ты скучаешь о дельфинах, когда выпускаешь их на волю? — спросила она.

— Я начинаю с ними работать, зная, что они должны уйти. Думаю, я скучаю по некоторым из них, но я счастлив, зная, что они свободны. — Он сжал ее руку.

— До свидания, Найси, — сказала Джун, ощущая сосущую пустоту не только своей, но и его потери.

Когда стало темнеть, Бретт приготовил пару каких-то большеголовых рыбин, вытащенных из сети, и они съели их прямо на пляже. Они говорили о всяких пустяках, но мрачная атмосфера висела над этим их последним вечером.

Джун вспомнила, что принесла с собой фотоаппарат, и бродила вокруг, выбирая интересные кадры, а Бретт лежал, растянувшись на одеяле.

— Ты сфотографируешь и меня? — спросил он, когда она через некоторое время уселась рядом с ним.

— Да, если ты не возражаешь.

— Не возражаю. Но только для чего это тебе?

Джун склонилась над ним, заглянула ему в глаза.

— Я не хочу тебя забывать.

Какое-то время он смотрел на нее, словно пытаясь понять, почему она хочет сохранить память о нем. Потом притянул ее к себе и поцеловал.

— Останься сегодня со мной, Джун.

Сердце ее торопливыми неровными ударами забилось у самого горла. Джун и сама сказала бы ему эти слова, но боялась унизительного отказа. Улыбка, озарившая ее лицо, и была ответом.

Джун коснулась подбородка Бретта, пробежала пальцами по его лицу, ощущая пробивающуюся щетину. Он снова поцеловал ее, отчего чувственное томление, переполнявшее Джун, теплой волной опустилось вниз, сведя ее бедра в сладостном предвкушении.

— Хочешь принять душ? — спросил Бретт.

Еще одна горячая волна омыла ее тело.

— С тобой?

Он усмехнулся.

— А это идея. Не струсишь?

— Струшу? Ни за что.

Да. Ни за что. У нее мучительно заныло в желудке. Это болело и трепетало глубоко запрятанное женское начало при мысли, что вот сейчас, скоро-скоро Бретт коснется ее. Джун действительно трусила, но не собиралась показывать это.

— Тебе понадобится какая-нибудь одежда.

— У меня в сумке есть запасная рубашка. Вообще-то это твоя рубашка, — призналась она.

Честно говоря, Джун не хотела возвращать ее Бретту. Такая вот у нее появилась прихоть!

— Если хочешь, надень ее.

Джун усмехнулась: вот бы сказать ему о своем желании оставить у себя его старую рубашку! Скорее всего, на его лице появилась бы уже знакомая ей усмешка: оказывается, леди еще и сентиментальна? А возможно, он просто не понял бы ее.

— Спасибо.

Закат заливал все вокруг золотисто-розовым, яркими отблесками играл на коже Бретта. Он встал и направился к эллингу. Джун шла за ним на некотором отдалении — не торопясь, внешне оставаясь спокойной, стараясь ничем не выдать своего жаркого страха и… нетерпения.

Дойдя до эллинга, Бретт остановился и обернулся к Джун. Он будто давал понять, что выбор за ней. Как будто у нее действительно был выбор.

Бретт стоял, обнаженный, под сильной струей воды, которая обтекала его мускулистое загорелое тело. Он потянулся к Джун и, все еще не дотрагиваясь до нее, поманил к себе. Мгновение они стояли под холодным душем, почти не касаясь друг друга. Потом он осторожно просунул палец под одну бретельку ее купальника и опустил ее вниз, затем проделал то же самое с другой. Джун хотела помочь ему, но он взглядом остановил ее.

Очень медленно, нежными ласкающими движениями — отчего ее груди трепетали, наливаясь чувственным жаром, — Бретт освободил ее от купальника. Он дотрагивался до нее с такой осторожностью, словно Джун была необыкновенным созданием, которое можно поранить неловким прикосновением.

Когда купальник упал к ее ногам, Джун перешагнула через него и в нетерпении потянулась к нему. Ей хотелось коснуться его, ощутить его близость, но Бретт положил свои руки на ее бедра и, лаская ее живот, поднялся выше. Груди с крупными бледноватыми сосками удобно легли в чашу его ладоней. Его большие пальцы все с той же ласковой медлительностью подбирались все ближе к поджидающим их в страстном нетерпении вершинам. Пламя охватившего Джун желания было такой мощи, что в какое-то мгновение ей показалось: она умрет, изойдет собственным жаром, если вот сейчас, сию минуту не даст ему исхода.