— Ничего не поделаешь, пришлось защищаться! — воскликнул Габриэль, выскакивая на берег. — Теперь красные черти знают, где мы находимся, но это им не принесет пользы. Глубина озера десять фатомов [4], и им не проплыть три мили под дулами наших ружей. Когда им надоест смотреть, как мы удим рыбу, и слушать наш смех, они уберутся прочь, как обманувшиеся лисицы.
Так и вышло. Мы зарядили ружья, подплыли на восемьдесят ярдов к берегу, где стояли индейцы, и принялись удить рыбу, приглашая их принять участие в нашей забаве. Они страшно бесновались, называли нас всеми оскорбительными кличками, которые могло подсказать им бешенство: сквау, бледнолицыми собаками, трусами, ворами и проч. Наконец, однако, они удалились по направлению к реке, вероятно, не отказавшись еще от надежды захватить нас; но мы так мало боялись, что решили провести на острове несколько дней и хорошенько отдохнуть.
Когда, наконец, мы пустились в путь, Габриэлю и Роху пришлось оставить свои седла на острове, так как челнок был слишком мал, чтобы вместить и нас, и вещи. Эту потерю, впрочем, легко было возместить в поселке, а до тех пор седла не могли нам понадобиться. Мы весело плыли, делая сорок пять — пятьдесят миль в сутки; дичи было довольно, так как мы то и дело встречали оленя или буйвола, пивших воду, иногда не далее двадцати ярдов от нас.
Мы проплыли по реке Огден двести сорок миль, а затем вышли на берег и перетащили наш челнок на один из притоков Буонавентуры, в двухстах милях к северу от поселка. Спустя четверо суток мы высадились среди наших друзей-шошонов, которые встретили нас после девятимесячного отсутствия почти с детской радостью. Через шесть дней после нашего прибытия наши кони переплыли через реку: верные животные тоже ускользнули от врагов и нашли дорогу к своим хозяевам в родные степи.
Глава XII
Во время моего продолжительного отсутствия и плена у аррапагов я часто думал о том, какие громадные выгоды доставило бы племенам шошонского происхождения заключение между ними союза, и чем более я размышлял об этом предмете, тем сильнее укреплялся в решении обратиться с этим предложением к нашим вождям, если мне удастся вернуться в поселок.
Численность этих племен была следующая: шошонов около 60000, не считая горных племен, которых насчитывалось до 10000; апачей около 40000; аррапагов около 20000; команчей и происходящих от них племен, по самому скромному подсчету, более 60000. Так как все они говорили на одном и том же языке, имели одни и те же религиозные обряды, одинаковые нравы и обычаи, то мне казалось, что союз между ними не может представить никаких затруднений. Племя аррапагов всего чаще ссорилось с нами, зато они отделились от шошонов гораздо позднее других племен, и следовательно, были больше шошонами, чем апачи и команчи.
Вскоре по возвращении я попытался привести в исполнение мой план. Я пригласил всех вождей нашего племени на великий совет, и в августе 1839 года мы собрались перед поселком. После предварительных церемоний я обратился к ним с речью:
— Шошоны! Храбрые дети Великого Змея! У меня одно желание: сделать вас счастливыми, богатыми и могущественными. Я думаю об этом днем, я грежу об этом ночью. Наконец, у меня явились великие мысли — мысли, внушенные мне Маниту. Выслушайте теперь слова Овато Ваниша; он молод, очень молод; кожа его — кожа бледнолицего, но сердце — сердце шошона!
Когда вы отказались обрабатывать землю, вы были правы, потому что это не в вашей природе — а природа человека не может меняться, как природа мотылька. Но вы и тогда понимали, какие средства могут доставить власть великому народу. Только богатство может поддерживать превосходство, обеспеченное храбростью. Богатство и храбрость создают силу, которую никто не может сломить, исключая великого Хозяина Жизни.
Шошоны знают это давно; они храбры, но у них нет богатства, и если они до сих пор сохраняют за собою превосходство, то лишь потому, что их враги страшатся силы и искусства их воинов. Но придет время, когда шошонам придется охранять свою землю, ночуя на ее границах, в готовности отражать врагов. Они будут слишком заняты войной, чтобы заниматься охотой и рыбной ловлей. Их сквау и дети станут голодать. И это зло уже началось. Много ли добычи получили вы от охоты и рыбной ловли в этом году? Ничего! Как только храбрые явились на охотничью территорию, им пришлось вернуться, чтобы защитить своих сквау и наказать своих врагов.
Почему бы шошонам не оградить себя от таких случайностей? Они не хотят сеять маис и разводить табак. Но есть другие средства приобрести силу и богатство. Я укажу их моему народу.
Шошоны воюют с кровами, потому что кровы плуты; с плоскоголовыми, потому что они жадны до наших буйволов; с омбиквами, потому что они крадут лошадей. Не будь этих племен, детям Великого Змея не пришлось бы воевать; их вигвамы были бы полны богатства, и они могли бы обменивать эти богатства на всевозможные хорошие вещи белых людей из отдаленных стран. Эти белые люди приходят к вачинангам (мексиканцам) и берут у них шкуры быков и шерсть овец. Они могли бы приходить к нам, если бы у нас было что предложить им. Но у нас есть шкуры тысяч буйволов; меха выдры и бобра; множество меди в наших горах и золота в наших реках.
Теперь выслушайте меня. Когда шошонский вождь ожидает нападения кровов, он созывает детей и племянников. Народ может сделать то же самое. У шошонов много храбрых братьев в южных степях; еще больше на границах с янки. Все они думают одинаково и говорят на языке своих предков; все они один и тот же народ. Разве не было бы хорошо и разумно иметь всех этих храбрых внуков и племянников своими соседями и союзниками вместо кровов, кайюзов и омбиквов? Да, это было бы хорошо. Кто бы решился пройти с севера через страну, населенную воинственными команчами, или с юга и от восхода солнца сквозь вигвамы апачей? У шошонов было бы тогда более тридцати тысяч воинов; они могли бы очистить всю страну от моря до гор, от северной реки (Колумбия) до городов вачинангов. Тогда, если бы белые люди явились, как друзья и торговцы, мы приняли бы их дружелюбно; если бы они явились, как враги, мы бы посмеялись над ними и выгнали их, как собак. Вот мысли, которыми я хотел поделиться с шошонами.
Во время моего отсутствия я видел апачей и команчей. Это два великие народа. Пошлем к ним мудрых людей, которые пригласят их вернуться к их отцам. Пусть наши вожди предложат им лес, землю и воду. Я сказал.
Пока я говорил, глубокое молчание царило в собрании; но как только я сел и начал курить, последовало общее движение, показавшее мне, что речь моя произвела впечатление. Но поднялся старый главный вождь, и все затихло. Он сказал:
— Овато Ваниша говорил. Я слушал. Я имел странное видение, прекрасный сон. Мое сердце снова помолодело, мое тело стало легче, а мои глаза острее. Но я еще не могу видеть будущего; я должен молиться и поститься, я должен просить великого Хозяина Жизни наделить меня своей мудростью.
Я знаю команчей, я знаю апачей и аррапагов. Они наши дети; я знаю это. Команчи оставили нас давным-давно, но апачи и команчи еще не забыли охотничьих территорий, где родились их отцы. Когда я был еще молодым охотником, они с каждым снегом приносили подарки в жилище нашего Маниту. Это было задолго до того, как бледнолицые пришли к нам из-за гор. Листья на дубах восемьдесят раз вырастали и умирали с того времени. Это очень давно для человека, но для народа это вчера.
Они наши дети — хорошо, если б они были с нами заодно. Овато Ваниша говорил; он узнал много тайн от черных ряс (священников); он мудр. Но, как я уже сказал, краснокожие вожди должны просить мудрости у Великого Хозяина. Он научит нас, что хорошо и дурно.
При новой луне мы опять соберемся на совет. Я сказал.
Вожди разошлись приготовиться к посту и церемониям, а Габриэль, Рох, мой старый слуга и я стали совещаться о мерах для осуществления моего предприятия. Слугу я отправил в Монтерэ, Габриэля в ближайшую деревню апачей, а сам с Рохом переселился до новолуния на рыболовную станцию, так как по индейским понятиям мне не следовало принимать участия в церемониях, чтобы не оказать влияния ни на кого из вождей.
4
Морская сажень (англ.) — единица длины в английской системе мер и производных от нее, равная 6 футам.