Приводить здесь пространные мнения выше названных и других, лучших работников и писателей между теософами, которые находят, как и все знающие близко дело, что несдержанные рассказы Олкотта, Синнетта, отчасти Джаджа и других приверженцев феноменальной стороны учения, много повредили их делу, – здесь невозможно; но ведь теософические журналы Индии, Америки и Европы открыты для интересующихся специально этим вопросом. Есть и нетеософические органы, как, например, лондонские «The Agnostic Journal», «The Review of Reviews» или «The North American Review», и многие американские периодические издания, которые очень дельно говорят о теософии, не придавая никакого значения феноменам – и не принадлежа членам Общества. На стран. 611-й «Русского обозрения», в моей статье «Е.П. Блаватская», желающие могут прочесть о ней и деле ее мистера Стеда, издателя «The Review of Reviews»; там же можно найти и указания на статьи и людей, подтверждающих мое мнение. А именно: что видящий и придающий значение в теософическом учении одним феноменам, – астральным полетам да письмам Махатм, уподобляется червю, созерцающему лишь кончик сапога великолепно одетого человека.

Смело утверждаю, что, несмотря на не совсем учтивое и совершенно неосновательное мнение г. Соловьева о неверности моих показаний и возможности, по его убеждению, подтасовки и неаккуратности переводов, все, указываемое моими ссылками, будет достоверно найдено, и все переводы окажутся верными.[3]

Уж такая странность г. С-ва: внушать читателям собственные, ни на чем не основанные предубеждения и, голословно обвиняя других в слабостях, ему самому присущих, – твердо рассчитывать, что ему все поверят, как безусловному авторитету. Он то и дело бросает подозрение на верность моих ссылок, которых верно сличать не трудился; а то, иногда и просто – конечно, по рассеянности – приписывает мне лично показания и убеждения совсем других людей, против мнений которых я и сама часто ратую… Эти ошибки будут мною везде указаны, и вот, для начала, пример.

Г. Соловьев пишет (стр. 42, февраль): «Если б сочинения Е.П. Блаватской были, как рассказывает г-жа Желиховская, произведениями ее таинственного учителя, великого мудреца-полубога, диктовавшего ей…» и т. д. Отсылаю всякого грамотного человека к моей статье в ноябрьской книге «Русск. обозрения» за 1891 г., и там он сам прочтет в главах III, IV и VI, как я не верила этой диктовке; как восставала против этого показания, серьезно опасаясь за рассудок моей сестры, и ей самой прямо высказывала это недоверие.

Из чего же г. Соловьев заключил, что я, в то время даже не верившая в существование самих Махатм, утверждаю то, против чего сама же восставала?.. Он, верно, невнимательно прочел мою статью, иначе знал бы (стр. 269 «Русск. обозр.»), что я даже была повинна в непонимании возможности внушений, которую мне объясняла сестра в письме, начинающемся со слов:

«Ты вот не веришь, что я истинную правду пишу тебе о своих учителях. Ты считаешь их мифами…» и пр.

Вот, что заметил бы г. Соловьев в «моих» рассказах… Повторяю: я, когда-то, имела даже глупость не верить внушениям, тогда, как он широко допускал их могущество. Я вижу это из его указаний на будто бы внушенное ему моей сестрой видение Махатмы Мории. Ведь он его не только лицезрел в продолжение целого часа, но даже имел с ним конфиденциальный разговор о своих интимных делах, – как печатно сообщил в журнале лондонского Психического Общества. Все это под влиянием коварного внушения Блаватской! Мало этого: там же, в Эльберфельде, она еще «внушила» ему такой разговор, который пришелся, – как калоша к сапогу – к смыслу письма, вложенному этой самой «ужасной женщиной» «заранее» в тетрадь, которую он сам, г. Соловьев, держал в руках… Это изумительное происшествие красноречиво описано им самим в письме, о существовании которого, вероятно, он забыл, ибо я с изумлением нахожу (на стр. 205, апр. «Р. в.»), что он нашел более для себя удобным его заменить выдуманной им смехотворной сценой, которой никогда не бывало… Охота уступать такие преимущества, ему лично оказываемые Махатмами, бедному Олкотту!.. Все от забывчивости!.. Но я, в своем месте, восстановлю это событие в его истинном свете, письмом самого «жреца истины» (тоже fin de siècle[4]?) г. Соловьева.

Как бы то ни было, забывает или чересчур запоминает он факты, но они остаются фактами, и из них ясна полная непоследовательность его. Почему же Блаватская ему внушала и видения, и разговоры; а он не хочет допустить, чтоб кто-нибудь, сильнейший ее, мог и ей внушать умные вещи?.. Мне, вот, никогда внушений не было, и я долго им не верила, имея на то полное право; господин же Соловьев никакого права не имеет отрицать возможность влияния других на Е.П. Блаватскую, коль скоро он уверенно заявляет, что сам находился под влиянием ее зловредных внушений.

Кажется, это ясно?

III

Повинуясь хронологическому порядку, я здесь обязана по чести заявить, что весь разговор г. Соловьева с моей сестрой, по поводу мистера Джаджа (стр. 55), есть положительно плод его романической фантазии.

Все сколько-нибудь знающие м-ра Джаджа, его прошлую и настоящую деятельность и постоянные к нему отношения Е.П. Блаватской, несомненно, подтвердят мое показание. Этот очень уважаемый в Нью-Йорке законник, издатель журнала «The Path», бывший (со дня открытия Общества) представителем американских теософов, ныне единодушно избранный будущим президентом всего Теософического Общества, – вместо, по кончине сестры моей, желающего выйти в отставку полковника Олкотта, – никогда не был похож на мрачного злодея, которым г. Соловьеву вздумалось его выставить.

Мне, конечно, могут не поверить более доверяющие показаниям г. Соловьева, тем не менее, я должна заявить, что, почти каждый год, встречая Джаджа у сестры моей в Лондоне, знакомая с их перепиской, я достоверно знаю, что она не могла ни думать о нем дурно, ни, еще менее, так его порочить пред посторонним человеком, видимым ею во второй раз в жизни.

На удостоверение г. Соловьева в том, что ему верно известно (?!), что я сама была членом Теософического Общества (стр. 60), – я отвечать документально не стану, видя в этом лишь безобидное для меня заблуждение; что же касается до следующих за сим непосредственно уличений меня в невежестве, я и совсем спорить не стану. Я даже поблагодарю его за доброе желание просветить меня к концу моей жизни, дав мне уразуметь разницу между супостатом Арием и – древними арианами или арийцами, о которой я, по мнению его, позабыв тексты учебников начальных школ, утратила всякое представление…

Но вот за что я уж никак не могу его благодарить: зачем он отрекается от собственных слов и собственных желаний?.. Зачем говорит (стр. 69), что удивился, когда ему «случайно попались» мои корреспонденции из Парижа в одесские газеты в 1884-м году, явно этим нарушая истину!.. Я тогда же, возвратившись в Одессу, поспешила ему послать сама свои фельетоны в «Одесск. вестн.» и «Новорос. телеграфе», потому что ведь мы с ним там сговаривались писать их, я – в провинциальных, он – в столичных газетах. Почему же он тогда сразу не удивился моим на него «поклепам»?.. Почему, будучи со мной после этого в продолжение двух лет в постоянной переписке и в величайшей дружбе, он никогда не заявлял мне своего неудовольствия по поводу того, что я в них упоминала его имя и ссылалась на его свидетельство?!.

Почему же, наконец, сочинитель эпопеи «fin de siècle» ни полусловом в ней не упомянул о том, что «о феноменах» не я одна писала, а корреспондировал и он, да еще как красноречиво! Желающие убедиться в этом красноречии да обратятся к журналу «Ребус» (1 июля 1884 г.) и да прочтут рассказ г. Соловьева под заглавием «Интересный феномен». Это один из позабытых им, о которых я, в числе многих других, могу напомнить ему отрывком (его касающимся) из собственного письма его, от 6/18 августа 1884 г. сестре моей, в Лондон: