Ну а с другой стороны, кансильер Торре, к слову сказать, опоясанный рыцарь, произведенный в титул из низкого сословия, был человеком едким, как негашёная известь, и злопамятным, словно старая дева. И имел, в дополнение ко всему вышеперечисленному характер и манеры армейского сержанта, хотя и покончил с армейской службой в звании капитана. Ипия он невзлюбил сразу же за манеру того брать под опеку молодых инквизиторов. И наградил прозвищем “Папочка”, прилипшим быстро и намертво. Что, разумеется, любви со стороны старшего инквизитора ему не прибавило.

Роберто же кансильера просто боялся. Но понимал, что без разговора и, соответственно, разрешения с его стороны, браться за изучения “дворянского следа” не стоит.

Ипий покивал каким-то своим мыслям и довольно улыбнулся. Вероятно, ему пришло в голову, что Торре придётся ужом под каблуком крутиться, если он даст разрешение на допросы благородного сословия. Все эти обиды аристократов, вся эта оскорбленная честь! И все на его седую голову!

Мелочная бытовая месть, а душу старшему инквизитору согрела, несмотря на холод в городе и неважное начало дня в виде очередной жертвы Лунного волка.

— Ладно! — сказал он, приободрившись. — Давай здесь со всем заканчивать, а потом ты с телом на ледник — вскрытие проводить и отчет писать, а я к начальству.

Роберто посмотрел на своего старшего товарища тоскливым взглядом, но вслух ничего не сказал.

***

Спустя час, стоя перед столом кансильера судебной инквизиции Ипий Торуго уже не радовался, что его голову посетила идея с каретой. То есть — идея-то была отличной, но…

— То есть ты считаешь, что этим Лунным волком, палаш ему в глотку, может быть, кто-то из дворян?

Скрипучий, но все еще громкий и хорошо поставленный командирский голос Джованни Торре, дрожи у Ипия не вызывал — не мальчик! Но заставлял, все же, довольно критически рассматривать свою версию и что особенно неприятно, находить в ней дыры размером с кулак.

— Да, супремо[13].

— А может и не быть, верно?

— Да, супремо.

— И опираясь на эту блестящую догадку, сынок, ты хочешь, чтобы я дал тебе добро на допрос дворян?

“Какой я тебе, к демонам, сынок!”

— Нет, супремо.

— А чего же ты хочешь, Торуго?

— Разрешения проработать этот след, супремо. Просто выяснить — может такое быть или нет.

— И как ты намерен это выяснить?

— Ну, для начала я опрошу ночную смену стражи. Узнаю, не видел ли кто из них карету неподалеку от места преступления.

— А если кто-то видел карету?

Старик сидел за столом, нахохлившийся как старая птица. Плечи его были укутаны двумя или тремя пледами, но он, судя по всему, все равно мерз — замок Иверино, в котором располагалось ведомство, вообще был местом холодным, а уж приморской зимой — особенно. Морщинистое лицо кансильера судебной инквизиции было обращено к Ипию и на нем застыло выражение доброжелательного внимания. Что инквизитора совершенно не обманывало. Он знал, что облик доброго дедушки — не более чем маскировка хищника, скрадывающего жертву.

— Буду выяснять, кому эта карета принадлежит.

Ипий прекрасно видел, что своими вопросами Торре просто подводит его к нужному ему ответу, но уйти с этой тореной дороги не мог. Хоть бы она и вела в ловушку.

— А когда узнаешь?

“Проклятый старик!”

— Вероятно, мне нужно будет поговорить с тем, кому она принадлежит, супремо.

— Тогда почему, сынок, палаш тебе в глотку, ты мне врешь! И говоришь, что не просишь у меня разрешения на допрос дворян?! — голос кансильера взлетел ввысь, но в конце фразы сорвался на довольно позорный скрип. Годы брали свое и рык рейтарского капитана уже не был так грозен, как прежде. А раньше, при определенном воображении, можно было представить, как трубный сей глас, заставлял стоящих навытяжку солдат гнуться назад.

— Потому что это может и не понадобиться, супремо. — стараясь следить за голосом и, тщательно подбирая слова, ответил Ипий. — Эта догадка может и не подтвердиться.

Джованни Торре склонил голову чуть набок, продолжая разглядывать стоящего перед ним инквизитора, отчего сходство со старой птицей только усилилось. Долгое время он делал это молча и Ипий даже решил, что старик просто заснул с открытыми глазами (поговаривали, что военные могут откалывать фокусы и похлеще), однако тот, наконец раскрыл рот и изрек.

— Знаешь, Торуго. Ты ведь мне нравишься…

“О, нет, только не это!” — мысленно простонал Ипий. — “После этих слов всегда следует какое-то дерьмо!”

Опытный инквизитор не ошибся.

— Ты хороший следователь и дело свое делаешь добросовестно и усердно. И даже мои придирки к тебе, по поводу опеки над юнцами, это лишь брюзжание старика, не более того.

“Но?”

— Но! — Торре выпростал из-под пледа руку и воздел к потолку сухой палец. — С чего ты решил, сынок, что тебе, простому инквизитору, можно вот так вот запросто допросить представителя благородного сословия? Подозревая его в причастности к этим убийствам?

По этому поводу — благородного сословия и соответствующего к нему отношения — у кансильера судебной инквизиции был один пунктик. Происходящий, вероятно, от того факта, что сам инквизитор, пусть и самым краем, к оному сословию принадлежал. И как всякий неофит, а кавалер Джованни Торре появился на свет чуть меньше года назад, сменив на этом посту командира рейтарского эскадрона, он с пылом, отсутствующим зачастую даже у танского[14] дворянства, оберегал границы сословных норм.

В другое время Ипий, возможно, и не стал бы лезть в бутылку и устраивать дебаты со своим начальством. Но теперь, когда с каждым днем город все глубже погружался в панику, когда на стражу и инквизиторов (которых в своих головах горожане не отделяли от первых) смотрели то с ненавистью, то с надеждой, он решил отбросить в сторону привычную модель поведения. Возражать, меж тем, начал мягко.

— Со всем уважением, супремо, — в городе орудует убийца. На его счету уже пять трупов. Горожане в панике, супремо. Они смотрят на нас волками, потому что мы не можем защитить их от Волка! Истинного виновника страшных преступлений они не могут покарать сами, но скоро для них виноватыми станем мы, так как не можем найти убийцу! Или, что гораздо хуже, супремо, они сами начнут назначать виноватых, без особого разбора и следствия! И будут прямо на улицах забивать их камнями и палками! Потому что им страшно, а люди, испытывающие страх, становятся самыми опасными зверьми, что есть в мире! И в этих обстоятельствах, супремо, мне совершеннейшим образом насрать — кого я буду допрашивать, чтобы найти этого выродка, который потрошит женщин! Пусть это будет хоть маркиз Фрейланг, хоть сама грандукесса!

Распалившись в процессе произнесения речи, он лишь в самом ее конце сообразил, что он фактически уже в голос орет на своего начальника. И, запоздало испугавшись собственной смелости, закончил:

— Со всем уважением, супремо Торре.

Старик смотрел на него, казалось, равнодушно. Только в глубине темных глаз понемногу разгорались искорки, грозящие превратится в пожар начальственного гнева. Затем он неожиданно раскашлялся и Ипий только пару секунд спустя понял, что Джованни Торре смеется.

— А у тебя все в порядке с яйцами, сынок! — закончив кашлять проскрипел кансильер. — Я уж думал, палаш мне в глотку, что ты так и будешь сносить все, что я на тебя вываливаю! А это бы меня разочаровало.

— Супремо? — Ипий несколько смутился от такой неожиданной реакции начальства.

— Заканчивай меня титуловать через каждые три слова, Торуго! Меня уже начинает подташнивать от этого твоего “супремо”, а в моем возрасте это опасно. Тем более тон, которым ты произносишь это слово, говорит не о том, что ты лижешь мне зад, а вовсе даже наоборот! — Торре сделал небольшую паузу, набирая воздуха. — И ты три тысячи раз прав! Если наш Лунный волк хотел срать на разницу в сословиях, вскрывая животы и мещанам, и дворянам, с какой стати нам действовать иначе? Мое разрешение ты получил, документ — это подтверждающий, получишь через час в канцелярии. А теперь, сынок, иди работай. И желательно быстро! Потому как, несмотря на внезапно появившееся к тебе уважение, разозлил ты меня, палаш тебе в глотку, ой как сильно!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: