— Очень мило с вашей стороны, — улыбнулась я и глубоко вздохнула, — но я не поняла, что вы меня пригласили, и обещала Адаму… — Я намеренно замолчала, якобы не считая нужным продолжать, хотя понятия не имела, что мы с Адамом будем делать. — Вы потом мне все расскажете, — успокаивающе добавила я близнецам, с грустью заметив, что ни один не выразил разочарования моим отказом от поездки. Они весело подпрыгивали, повиснув на руках Колина.

— Не поехали? — приветствовала меня Магда, когда машина Колина уже скрылась из виду.

Казалось, она должна была бы чувствовать удовлетворение, но почему-то выглядела расстроенной. Может, Адам, предполагая, что я отправлюсь в Лонглит, хотел показать ей коттедж?

Понедельник выдался дождливым, и я устроилась с газетой в одной из гостиных отеля.

— Только посмотрите! — раздался вдруг знакомый голос. — Это самый лучший хвост, который я когда-либо видел! — Сказано было с гордостью.

— О нет, папа, это не то! — решительно возразил Йен. — Мы просили тебя нарисовать льва.

— Крошечного львенка, — поддержала его Рут.

Выглянув украдкой в другую комнату, я увидела Колина, склонившего голову над альбомом, лежавшим у него на коленях. Йен дышал ему в затылок, Рут сидела на коленях на полу, положив подбородок на альбом. Я вернулась на место.

— Угорь! — внезапно с триумфом воскликнул Колин. — Испуганный угорь!

Послышались звуки возни и приглушенный писк — видимо, вновь началась веселая потасовка.

Я сидела неподвижно, сгорая от желания присоединиться к ним. Йен вдруг пулей вылетел из своей гостиной, увидел меня и радостно завопил:

— Дебора, где ты была так долго? Папа, здесь Дебора!

Отчеты о вчерашнем дне оказались такими же разными, как и сами близнецы. Для Йена самым главным были не животные, а полицейская машина, которая ехала впереди гигантского грузовика с радиолокационным маяком. Рут же пребывала в полном восторге от львов, особенно от одного семейства, состоящего из папы и мамы, за которыми по пятам семенили два детеныша.

— Нам запретили открывать окна, — недовольно сказал Йен.

— Иначе он бы спрыгнул на землю, — тут же заметил его отец, — а Рут, если бы ей позволили, втащила в машину львят. Жаль, что вы не смогли с нами поехать, Дебра. Мне вас не хватало.

Такие мужчины, как он, часто говорят подобные вещи, но для них это — пустые слова, поэтому сказанное Колином не произвело на меня особого впечатления.

Вечером мне предстояла неприятная миссия — позировать Адаму в фотостудии. Он посадил меня на низенькую скамеечку, залитую светом, и я нервно улыбнулась.

— Наклонись немного вперед, — приказал он. — Сделай вид, будто хочешь что-то сказать. Ради бога, только не смотри так напряженно. Я не собираюсь тебя есть!

Но я всегда ненавидела фотографироваться, и усилия Адама пропали втуне.

— Послушай, Деб, это глупо. Расслабься! — взмолился он, теряя терпение, и я сразу же напряглась еще больше.

Адам все-таки сделал один снимок и тяжело вздохнул:

— Этот я точно не положу в альбом.

Ну и ладно, мне все равно. У него уже достаточно накопилось снимков: маленькая девочка с котенком, тот же котенок, выглядывающий из корзины для бумаг, старый пастор с морщинистым лицом, свидетельствующим о жизненном опыте и переживаниях, невеста с солнечными зайчиками на фате… А это что? На столе, в рамочке, стояла фотография. «Рут», — сначала подумала я, но тотчас поняла, что этого не может быть. Девушке на снимке лет семнадцать, волосы длинные, до плеч, но лицо то же, с мелкими чертами и глазами, похожими на анютины глазки… Мне даже не нужно было спрашивать — это могла быть только Анна Камерон.

Адам проследил за моим взглядом.

— Она была фотогеничной, правда? Будем надеяться, что ее дочь окажется похожей на нее. Разве я тебе не говорил? — Он бросил взгляд на часы. — Они должны прийти с минуты на минуту. Колин хочет сделать несколько снимков ребятишек. Веришь или нет, решил доверить мне их драгоценные физиономии.

— Адам, думаю, мне лучше сейчас уйти, — поспешно произнесла я. — В любом случае со мной у тебя ничего не выйдет. Давай все отменим.

В этот момент дверь студии распахнулась, и в нее ворвались Йен и Рут. Мальчик сконфуженно остановился, девочка, промчавшись мимо брата, с обожанием обняла Адама.

Не знаю, кто одевал сегодня близнецов, но ни одна мать не сумела бы сделать это лучше. Рут была в голубом платьице, Йен — в костюмчике и с галстучком. Их отец тоже выглядел нарядным и элегантным. Я ни разу не видела его в черном костюме, и эффект был потрясающим. Белоснежная рубашка, безупречный носовой платок и гладко зачесанные волосы дополняли картину.

— Не обращайте на нас внимания, — светски улыбнулся он, достал из кармана расческу и принялся приводить в порядок непослушные вихры Йена.

— А теперь самое время расслабиться, — предательски заявил мне Адам.

Попробуй тут расслабиться — под пристальным взглядом синих глаз Колина Камерона! Я свирепо оглянулась, забыв о том, как мне нужно держать спину. Стоит, смотрит, как будто насмехается, и мешает! Ну, я ему устрою!

Два щелчка и удовлетворенный голос Адама:

— Почему ты не могла сделать такое лицо раньше?

Рут оказалась подарком для фотографа. Абсолютно не нуждаясь ни в каких указаниях, она сразу же приняла изящную позу, и плохое настроение Адама тут же испарилось. Он делал снимок за снимком. С Йеном все было гораздо сложнее: он то хмурился, то скалился, как мартышка, то засовывал руки в карманы, то принимался ковырять пол носком ботинка. Наконец суровое испытание для него закончилось, и место под лампами занял его отец, искоса глядя в объектив и улыбаясь.

Адам бесстрастно осмотрел его и констатировал:

— Знаешь, ты поправился.

— Я сбросил почти три фунта! — обиделся Колин. — Неужели не заметно?

— А ты надень свой килт — тогда все заметят, — хихикнул Адам. — Тебе уже сколько? Сорок?

— Да ты что, приятель! Мне до этого рубежа еще четыре года.

— Я так и думал, — фыркнул Адам и расправил плечи, будто бы хвастаясь своим поджарым и стройным, как у юноши, телом.

После этого проявления язвительности со стороны одного и обиды со стороны другого я не поверила своим ушам, когда через несколько дней услышала, что лучший тенор хора заболел, Адам, боявшийся сорвать концерт, попросил Колина о помощи и тот согласился, однако при условии, что его инкогнито не будет разглашаться.

— В этом он весь, — сердито проворчал Адам. — Я и не собирался ничего разглашать.

— Как же тебе удалось пересилить себя? — поинтересовалась я не без некоторого злорадства. — Ведь ты его так не любишь.

Адам вспыхнул.

— Для хора я могу пойти и не на такое. И если в твоей хорошенькой головке завелись какие-то темные мысли, знай, что все фотографии семейства Камерон, которые я сделал, будут превосходными. Ты убедишься, что я отлично выполнил свою часть работы. А в воскресенье увидим, как Колин выполнит свою.

Да, я знала: каким бы резким и язвительным ни был Адам, в честности ему отказать нельзя. Колин был другим — он выдавливал слезы у восхищенных зрителей без малейших усилий, а Адам всегда оставался настоящим трудягой. Будет ли Колин таким же честным? Или сорвет концерт, ради которого Адам самоотверженно работал целый год?

Адам в это время не отрываясь смотрел на меня, сидя на подоконнике в гостиной своего коттеджа, и вдруг заговорил тихо, серьезно и мягко:

— А ты начинаешь ему симпатизировать, да? Впрочем, он не знает, что такое поражение… Знаешь, я боялся этого с того самого вечера в Лондоне. — В серых глазах читались тоска и боль.

— О, Адам! Тебе нечего бояться. — Я почувствовала, что краснею.

Адам погладил меня по плечу, и этот жест показался мне каким-то застенчивым.

— Как добра ты бываешь, Деб. — Он огляделся. — И как быстро ты справилась с коттеджем. Чем я смогу отплатить тебе за все это?

— Отплатить мне? Что за чепуха! — воскликнула я. Коттедж маленький, и я работала в режиме нон-стоп всего три недели. Скоро мне предстоит вернуться в Лондон. Мама задержится здесь до первого понедельника сентября, но я не могу позволить себе подобной роскоши. — Кстати, мне придется освободить номер в отеле в следующий понедельник, — вздохнула я.