— Девочка. Фамилии не знаю. А живет она в новых домах, которые построили на месте старой евангелической церкви. В четверг Линии ушла не с Никки. Да ведь я же вам и говорю! Обычно Никки за ней заходит, но в четверг позвонила и сказала Линии, что не может пойти, поэтому Линии пошла одна. Наверное, встретилась с другими девочками попозже. Так ведь бывает, правда?

Миссис Уиллс умоляюще посмотрела на Маркби. Видимо, она считала, что лучший способ защиты — нападение, и немедленно бросалась в бой с каждым, будь то полицейский или нет, кто посмел опорочить имя ее дочери.

Уиллс удивленно произнес:

— Не знаю, зачем кому-то понадобилось обижать нашу Линн! — Он резко вскинул голову. — Помнишь, Рита? Она выиграла приз по чечетке, когда ей было всего восемь лет!

Слова мужа как будто прорвали плотину. Миссис Уиллс вздрогнула и прильнула к нему.

— Да! — сухо выпалила она и тут же отвернулась к окну.

Маркби подошел к Хелен Тернер и тихо сказал:

— Вызовите машину, чтобы их отвезли домой, если у них нет своей. Сейчас они не в том состоянии, чтобы говорить.

— Кстати, ей было четырнадцать лет, — прошептала Тернер.

Еще совсем ребенок! Маркби невольно вспомнил свою старшую племянницу Эмму. Ей двенадцать; интересы у нее еще совсем детские, но она стремительно взрослеет! И меняется… Какой она будет в четырнадцать лет? Да, быстро летит время! Для сидящих напротив Уиллсов их Линии так навсегда и останется умненькой, хотя немного взбалмошной девочкой, которая отлично бьет чечетку. Прав ли Барни, утверждая, будто Линн занималась проституцией?

— Постарайтесь разыскать эту Никки. Любой человек в участке скажет вам, где находятся так называемые «новые дома». А я еду в «Парковое». Надо предупредить Конвеев, что участок будет огорожен, и заодно выяснить насчет ключа от… от того места.

Он покосился на Уиллсов, но те его не слушали. Миссис Уиллс с трудом застегивала куртку, а муж беспомощно наблюдал за ее дрожащими пальцами, как будто не понимал, почему она так возится.

Тернер еще раз кивнула и встала, собираясь проводить убитых горем родителей к выходу. На пороге миссис Уиллс неожиданно обернулась к Маркби. В глазах ее полыхнула злоба.

— Найдите его! — хрипло приказала она. — И как можно быстрее! Потому что, если вы его не найдете, я сама его разыщу, ей-богу! И когда я с ним разберусь, от него мало что останется!

— Мы найдем его, миссис Уиллс, — ответил Маркби, надеясь, что говорит правду.

Неожиданно голос подал ее муж.

— Все в порядке, Рита! — тихо сказал он, кладя руку на плечо жены.

Когда Маркби снова спустился в дежурную часть, то увидел в вестибюле Барни Крауча. Тот нерешительно топтался на месте.

— Вас отвезут домой? — спросил Маркби.

— Предлагали. — Крауч как будто смутился. — Но мне пришло в голову… раз уж я очутился в Бамфорде, почему бы не заглянуть к Дорис Прайд? Да нет, я буду держать язык за зубами! — торопливо добавил он. — Я прекрасно помню, что не должен никому ничего рассказывать. Но если я к ней зайду, я, возможно, избавлю ее от приезда ко мне. Проблема в том, понимаете ли, что она иногда объявляется совершенно неожиданно. Так что схожу посмотрю. А вдруг ее не окажется дома! — с надеждой закончил он.

Попрощавшись с Барни, Маркби заехал в ближайшую аптеку, где купил две упаковки таблеток от несварения желудка, и, жуя их одну за другой, отправился в «Парковое».

Мэтью Конвей сидел за своим столом, освещаемым неярким ноябрьским солнцем. В кабинете было тепло; переоборудовав нижний этаж одного крыла под офис, он распорядился провести сюда центральное отопление. В жилую часть дома отопление не провели, потому что Аделина наотрез отказалась пускать на свою половину рабочих. Поэтому в самое холодное время года в доме бывало холодно, как в средневековом монастыре. Кэти, бедный ребенок, по вечерам спускалась сюда делать уроки, потому что в ее комнате у нее мерзли пальцы, несмотря на электрический обогреватель.

Мэтью потер глаза рукой. Он устал и издергался. Перед ним на столе лежала аккуратная стопка писем. Все напечатаны без ошибок, адреса подписаны… В таких делах Марле нет равных. Вот-вот она войдет и спросит, прочел ли он почту и можно ли отправлять корреспонденцию. Иногда Мэтью казалось, что его личная помощница чересчур уж безупречна. Он даже и рад был бы случайной ошибке с ее стороны — не серьезной, разумеется, а простой оплошности! Хотя во всех других отношениях, помимо работы, она представала вполне земной, даже приземленной женщиной. Марла не скрывает от него своих намерений и надежд… Ее надежды — еще один повод для тревоги. Марла требует от него гораздо больше того, что он может ей предложить, — по крайней мере сейчас.

И дело не только в Аделине, дело еще и в Кэти. Он ни за что не сделает шаг, способный огорчить его девочку, а его девочка ненавидит Марлу до глубины души. Марла утверждает, что Кэти избалована — какая чушь! Марла совершенно не разбирается в детях. Мэтью хотелось бы, чтобы его помощница хотя бы иногда притворялась женственной и хрупкой. Но Марла совсем другая. Что-что, а хрупкость ей совсем не свойственна. И потом, однажды он уже прельстился женственностью и хрупкостью и женился на Аделине! Его держат в ловушке с тройным замком; он беспомощно мечется между тремя близкими ему женщинами и все больше отчаивается.

Аделина… Как может он сейчас думать о работе, когда вчера ночью стал свидетелем странного происшествия? Мэтью лег спать как обычно. Вдруг, около двух ночи, он проснулся, как от толчка. Гулко колотилось сердце. Ему отчего-то стало страшно. Он сел и прислушался. В доме было тихо, как только бывает тихо в больших старинных зданиях. Конечно, старое дерево и старые трубы издавали всевозможные скрипы и шорохи; за стенами вздыхал ветер, шторы колыхались на сквозняке. И вдруг он услышал громкий скрип, донесшийся со стороны парадной лестницы.

Мэтью вылез из кровати, натянул халат и осторожно приоткрыл дверь спальни. Он поставил падежную сигнализацию, которая защищала их от воров. Наверное, просто дерево рассыхается. Он прислушался. Нет, кто-то определенно ходит в холле внизу.

Он вышел на площадку и перегнулся через перила балюстрады, идущей вдоль всего второго этажа. Никого… Но дверь в гостиную была приоткрыта, и оттуда в холл пробивался лучик света. Кто-то зашел туда и включил настольную лампу! Луч не двигался, поэтому Мэтью понял, что это не фонарик.

Мэтью вдруг вспомнил, как холодно в доме, а он забыл надеть тапочки. О том, чтобы вернуться за ними, не могло быть и речи! Затаив дыхание, он босиком прокрался вниз, держась поближе к стене, где ступеньки не так сильно скрипели, осторожно приблизился к гостиной и просунул голову в приоткрытую дверь.

Как он и предполагал, на столе горела настольная лампа; в ее тусклом свете плясали темные тени. В камине догорал огонь; последние угольки тускло светились за сетчатым экраном, загораживающим на ночь камин из соображений безопасности. Мэтью отважился приоткрыть дверь чуть больше.

У окна стояла худая, изможденная женщина. Вытянув белую руку, она отодвинула длинную плотную штору и смотрела на парк. Ее распущенные длинные волосы разметались по спине… Мэтью с изумлением узнал жену. Обычно она тщательно закалывала волосы и куталась в теплые пледы. Сейчас же на ней поверх ночной рубашки наброшен лишь легкий атласный пеньюар.

Мэтью открыл было рот, чтобы спросить Аделину, что она здесь делает, но вдруг вспомнил, что лунатиков опасно будить. Если она действительно лунатик. Он вспомнил, что с недавних пор Аделина полюбила стоять по вечерам в гостиной у окна и молча смотреть куда-то. Что она видит? Сейчас, при луне, невозможно разглядеть ничего, кроме деревьев. И потом, она всегда боялась темноты… Мэтью еще больше укрепился в мысли, что его жена ходит во сне. Но на что она смотрит — сознательно или бессознательно?

Огонь в камине вдруг вспыхнул, взметнув вверх язычок пламени, и Мэтью отчетливее увидел лицо Аделины. Теперь она стояла, повернувшись к нему в профиль, на фоне темной шторы. Он затаил дыхание. Как она красива, несмотря на болезненную худобу! Лицо совсем исхудало — кожа да кости; сейчас, стоя неподвижно, она больше всего напоминала классическую статую. Неожиданно Мэтью понял, что плачет, и сам себе удивился. Слезы беззвучно струились по его лицу. Он оплакивал счастье, которое ждал, но которого так и не случилось в его жизни, счастье, когда-то обещанное, но утраченное. Он вспоминал девушку, на которой женился, и полного надежд молодого человека, каким он был тогда. Господи, как бы он хотел, чтобы все сложилось иначе!