— Ох, мистер Фоллон! — простонала скакавшая на нем портниха.

Пора было заканчивать. Он взял портниху за бедра, снял с себя, нагнул ей голову и приказал:

— Соси. — Его мозги были заняты другим. Фоллон ждал важного звонка. Когда его член оказался во рту девушки, Майкл вплел пальцы в ее волосы, затем выбрался из-под нее и сказал: — Берись за работу, куколка. — На полу лежали еще целые ярды белых кружев, которые следовало пришить к платью.

Он быстро оделся, вынул бумажник и достал оттуда кредитку в сто долларов.

— Держи, милашка. — Майкл протянул портнихе деньги, подмигнул и улыбнулся.

Фоллон пошел к двери, но остановился, увидев фату. Сшитая из итальянских кружев и украшенная бисером, она была такой тяжелой, что нести ее могли только три «цветочные девочки».

Когда Майкл прикоснулся к ней, его рука дрогнула. Он вспомнил ночь, когда родилась Франческа. Ночь, после которой его жизнь круто изменилась. Красавица Гаянэ лежала мертвая на окровавленных простынях, а на его руках покоился беспомощный младенец. Именно тогда в Фоллоне что-то щелкнуло, и он сделал первый шаг к исправлению.

Он застал Карла Бейкерсфелта дома. Тот как раз готовился сбыть с рук трех незаконно добытых младенцев.

В тот вечер Майкл вошел к нему, держа в руках сигару.

— Поздравь меня, я стал папочкой.

— Угу, — ответил Бейкерсфелт, принимая «гавану». Он слышал, что жена Фоллона Гаянэ Симонян должна вот-вот родить. Эта встреча должна была принести ему нечто большее, чем сигара. Но Майкл вел себя странно.

И тут прозвучало:

— Гаянэ умерла. Родила мне дочь, но заплатила за это собственной жизнью.

— Мне очень жаль, — ответил Карл Бейкерсфелт, который произвел на свет больше детей, чем мог сосчитать, но никогда не интересовался, что стало с их матерями.

В другой обстановке взгляд Майкла насторожил бы Бейкерсфелта. Но тут все было ясно. У человека умерла жена, вот и все.

— Она кричала, Карл. Там было столько крови… Доктор сказал, что может спасти только одного из них — или жену, или ребенка. Что мне было делать?

— И ты выбрал ребенка, — сказал Бейкерсфелт, гадая, зачем вообще Майкл пришел к нему. Пусть побыстрее переходит к делу. Его ждут люди.

— Я выхожу из игры, Карл, — наконец сказал Майкл. — Хочу начать сначала. Я держал в руках это маленькое создание, и у меня таяло сердце, как шоколадка в августе. Я поклялся, что начну честную жизнь.

Карл улыбнулся и полез за зажигалкой.

— Это на тебя отцовство так подействовало… Ладно, я больше не буду привлекать тебя. Найду другого парня на все руки.

— Дело вот в чем, — осторожно сказал Фоллон, еще не зная, как воплотить в жизнь созревшее у него судьбоносное решение. — Могу ли я быть уверенным в том, что старые дружки не станут напоминать мне о прошлом?

Золотая зажигалка замерла в руках Карла.

— Майкл, мне ты можешь доверять.

— Понимаешь, какая штука. Я пару раз работал на Джоя Франкимони… Не думаю, что он будет молчать. Особенно сейчас, когда «федералы» заставляют его продать казино и уехать из города. Он может наговорить лишнего.

— Да, — кивнул Карл. Джой Носатый, получивший свою кличку за то, что вообще не имел носа, славился своей болтливостью.

— Так вот, я зашел к Джою час назад и подсыпал ему соли. — Это означало, что Майкл запихнул ему в глотку таблетки хлористой ртути — любимого яда мафии.

— Поддерживаю, — сказал Бейкерсфелт. — Ты можешь рассчитывать на меня.

— Вот и хорошо. Я просто хотел, чтобы ты дал слово. Я теперь отец и должен стать уважаемым человеком. Никаких связей со старыми дружками. Никаких грязных делишек. Моя девочка скоро вырастет, а я не хочу всегда волноваться из-за того, что мое прошлое выйдет наружу. Понимаешь, о чем я?

Бейкерсфелт кивнул. Он действительно понимал, что имеет в виду Фоллон. Он нажал большим пальцем на колесико зажигалки и поднес ее к прекрасной гаванской сигаре. Взрыв снес ему половину головы. На письменный стол брызнули кровь, осколки кости и хлопья черного пороха.

— Вот теперь я в тебе уверен, — сказал Майкл. Потом он обошел дом с канистрой бензина, особенно щедро полив шкафы, в которых хранились записи о подпольной торговле людьми.

Хватило одной спички. Дом вспыхнул, как охапка соломы, и в небо взвился пепел с именами молодых матерей и приемных родителей, местами и датами рождения, маршрутами и полученными суммами. Не осталось ни одного свидетельства о том, что Бейкерсфелт годами торговал похищенными младенцами. Но главное было в другом: не осталось ни одного свидетельства, что к этому бизнесу имел отношение Майкл Фоллон.

Это случилось много лет назад, и Фоллон считал себя в безопасности. Но недавно выяснилось, что убрать концы в воду не удалось и кое-кому стало известно о его связях с Бейкерсфелтом.

Он оставил портниху, поднялся в пентхаус, сбросил с себя одежду и прошел в просторный душ, облицованный мрамором. Растирая мускулистое тело, Фоллон вспоминал конец шестидесятых — начало семидесятых, когда он снабжал крадеными младенцами все западные штаты. Дельце было легкое и денежное. Водитель и няня забирали младенцев у других водителей. Никто не знал, откуда родом украденные дети, а потом их отдавали в новые семьи. Выяснить их происхождение было невозможно, и Майкл Фоллон утешался тем, что никто не сможет доказать его участие в этих преступлениях.

Но не тут-то было. Одна пронырливая сука по имени Эбби Тайлер, владелица курорта неподалеку от Палм-Спрингс, что-то пронюхала…

Выйдя из душа, Фоллон надел халат и подошел к окну, за которым открывался вид на Лас-Вегас. Вдалеке дома и трава встречались с краем огромного моря цвета охры. Пустыня…

Майкл Фоллон ненавидел пустыню, потому что она напоминала ему о бесконечности. Она просто продолжалась и продолжалась, не имея ни начала, ни конца, ни цели, ни смысла. От пустыни у него по спине бежали мурашки, потому что ее нельзя было ни узнать, ни понять, ни поладить с ней, ни одолеть, потому что пустыня всегда побеждала. Поэтому он бежал в объятия стекла, железобетона и дешевых ковровых дорожек отелей-казино, вдыхал в себя кондиционированный воздух так же, как альпинисты пьют воздух гор, и блаженствовал в жарком свете прожекторов так же, как большинство людей блаженствует в лучах солнца.

Он налил себе виски. Когда же зазвонит этот гребаный телефон?

Карл Бейкерсфелт был всего лишь первым. Майкл составил список людей, которые слишком много знали, и мало-помалу заставил замолчать почти всех. Сегодня, за несколько дней до свадьбы, в этом списке оставалось пятеро.

У него была история с издателем одной невадской газеты. Через день после свадьбы Фоллона (тогда двадцатипятилетнего) с Гаянэ Симонян этот человек написал: «Грегори Симонян, известный как основатель знаменитого «Стрипа», пользовался хорошей репутацией из-за своего отказа иметь дело с гангстерами. «Колесо телеги» считалось единственным казино, не связанным с мафией. Но вчерашняя свадьба свидетельствует, что мистер Симонян, сделав своим зятем Майкла Фоллона, сменил курс».

В разгар ночи Фоллон с охранниками ворвался в дом издателя и вытащил его с женой из постели. Мужчину привязали к креслу, и когда тот спросил, что они собираются делать, Фоллон издевательски ответил:

— Конечно, щелкнуть тебя. Ведь именно так поступают гангстеры, верно?

Потом Майкл заставил жену издателя снять ночную рубашку и встать перед ним на колени. Когда один из его подручных приставил пистолет к виску издателя, Фоллон расстегнул брюки, вынул напрягшийся член и сказал стоявшей на коленях женщине:

— Поцелуй его. — Когда она отказалась, Майкл проронил: — Даю тебе еще один шанс. А потом мой друг нажмет на спусковой крючок.

Испуганная женщина повиновалась, и когда ее губы встретились с тугой плотью, комнату залил ослепительный свет. Фоллон оправился, застегнул брюки и показал на Ури Эделстейна, державшего в руках фотоаппарат. Потом погрозил пальцем издателю и сказал:

— Если в твоем поганом листке обо мне появится еще хоть одно слово, эту фотографию расклеят по всем гребаным Соединенным Штатам. — Он пошел к двери, но у порога насмешливо улыбнулся и добавил: — Я же сказал, что собираюсь щелкнуть тебя.