— Ну, вроде бы все. Два месяца прошло. Должен же наконец установиться твердый список, — деловито говорил Жорка и был доволен, когда его мысль подтвердил Андрей Михайлович.

— Хватит, — сказал он однажды. — Тридцать три человека. Магическое число. Больше не принимаем!

И вдруг сам же через день привел в класс чернявого, кудрявого мальчишку с большими испуганными глазами.

— Рафаил Гринько! — представил его Андрей Михайлович и указал место рядом с Лилькой. Она торопливо сдвинулась в сторону Кирилла.

— А говорили, больше никого не примем! — капризно протянула Люся Кошкина.

— Как не стыдно! — возмутилась Соня Ланская.

Андрей Михайлович жестко оглядел класс и в тишине отчеканил три слова:

— Этот случай особый!

А было вот что. Рафаил, или Рафик, как сразу окрестила его Света, учился в восьмом классе той школы, куда мы сначала подали документы. Один из парней, вроде нашего Геньки Башмакова, стал его изводить. Дергал за волосы, щипал до синяков. Первое время Рафик терпел, не жаловался. Но однажды, когда здоровый верзила загнал маленького Рафика в угол и стал выламывать руки, с Рафиком что-то случилось. Он и сам потом удивлялся: как он, такой маленький, щуплый, смог ударом головы в живот свалить на пол верзилу. Мало того. Он сел на него верхом и стал молотить кулаками по чем попало. В ярости кричал на всю школу: «Проси пощады!»

Прибежавшие учителя насилу его угомонили. Кто виноват в драке — разбираться не стали. И без суда было ясно, что Рафик!

«Исключить за хулиганство!» — решил директор и выдал, как говорится, «волчий билет».

По многим школам ходил больной отец Рафика с просьбой взять сына. Все шарахались от «хулигана», как от чумы. Наконец пришли в нашу школу. Чопорная директорша Анна Павловна, преподававшая некогда в женской гимназии, тут же отказала.

«Что? Такого хулигана?» — ужаснулась она.

«Никакой он не хулиган. Посмотрите на него!» — умолял отец Рафика.

«И смотреть не хочу!»

Рафику было четырнадцать лет. На работу таких не берут. Не бегать же по улицам, в самом деле!

— И тут, — рассказывал Рафик, — откуда-то появился бородатый человек с хмурыми глазами. Оказывается, он в уголке сидел и все слышал. «А может быть, — говорит, — мы его все-таки примем?» — «Ни в коем случае», — отвечает сердитая директриса. А бородатый смотрит на нее пристально и снова говорит: «Давайте рискнем! Я беру это дело на себя». — «Ну, если на себя, — мямлит директриса, — только смотрите, как бы он вас не поколотил. Были такие случаи с учителями». А бородатый как расхохочется, и глаза у него сразу посветлели. «Ничего, — говорит, — отобьемся!» И привел меня сюда.

— Ого! — крякнул от удовольствия Жорка и потер руки.

«Старенькие» значительно переглянулись.

— Это что за «бородатый»? — возмутилась Аня Сорокина, близко подойдя к Рафику. — Андрей Михайлович наш классный руководитель! Запомни!

— Да, да… конечно… я не знал! — залопотал в испуге Рафик и попятился к двери.

— Не трогайте его, не трогайте! — закричала Света, почему-то принявшая покровительство над Рафиком.

— Кто его посмеет тронуть? Он сам всякого разорвет! — пробасил Кирилл.

Взрыв хохота ободрил Рафика. Он заморгал глазами и, вполне счастливый, сел рядом с Лилькой.

«Нет, каков Андрей Михайлович! Это уже не Синяя борода… Робин Гуд из Шервудского леса!» — думала я, перебирая в памяти благородных героев из прочитанных в детстве книг. Более подходящего не нашлось, разве еще Дубровский?

— Ты все еще ненавидишь его? — тихо спросила Света.

— Да! — не задумываясь, отчеканила я.

— Врешь! Все прошло!

— Не вру! Не прошло!

— Прошло, прошло, прошло!

— Нет, нет, нет! А ты, я вижу, влюблена в него!

Фу, какой дурацкий разговор. В духе Лильки. Я не выдержала и громко прыснула. Света, закусив губу, косо посмотрела на меня синим глазом.

— Влюблена, но не в него. В него страшно, Аня второй год мучается.

— Анька дура. А ты в кого?

— Не скажу. Даже тебе. Никогда!

На глазах Светы блеснули слезы.

Ох, все с ума посходили с этой любовью! Надо же — и Светка тоже! А я и не замечаю ничего. Толстокожая, наверно.

После удачного экзамена по математике у меня было так хорошо и ясно на душе, что я считала себя на всю жизнь застрахованной от всяких волнений, в том числе и любовных, тем более я не из красавиц. Нос не греческий, как у Сони Ланской, талия не в рюмочку, как у Лильки. И глаз таких прекрасных, как у Светы, мне от природы не досталось. А по уму Кирилл считал меня ограниченной. Ну и пусть. Каждому свое…

Приближалась 15-я годовщина Октября. Не посрамила я свой любимый праздник, и гордое ликование по этому поводу пронизывало все мое существо. Вечером шестого ноября Жорка, Гриша, Света и я вышли из школы и ахнули: вся Москва была залита огнями иллюминации. Такой красоты мы еще не видели и, вместо того чтобы ехать домой, помчались к Красной площади.

— Подождите! Меня забыли! — раздался позади громкий крик. Нас догоняла Ира. Она только что приехала и, не утерпев, побежала в школу.

Смеясь, толкаясь, рассказывая наперебой новости, мы шли по самой середине улицы и наконец запели. Пели многие вокруг нас, и это было естественно в канун большого праздника.

Я смотрела на мигающие разноцветные огни, на развевающиеся в темном небе подсвеченные прожектором флаги и всей душой верила, что ничего плохого в нашей жизни не будет.

Вдруг Светина рука дрогнула у меня под локтем. Я взглянула вбок и увидела Кирилла и Лильку. Они шли нам навстречу. Но лица у них были хмурые, как у ссорящихся людей. Тоже мне, нашли время! Я отвернулась, потому что в этот момент была очень счастлива и видеть мне хотелось только таких же счастливых, как я.

— Дураки! — беззлобно буркнула я.

Света молчала.

«Ой! — внезапно догадалась я. — Так это Кирилл — ее тайная любовь, о которой она никогда никому не скажет! Вот так дела!»

Я снова посмотрела вбок, но Кирилл с Лилькой давно прошли. Вокруг кипела веселая толпа.

— Пойте! Почему замолчали? — крикнула Ира и затянула: —

Я с вызовом подхватила:

— Пой, Света! Пой! — затормошила я приунывшую Свету. Она снова крепко взяла меня под руку.

После праздников неожиданно завернула зима. Выпал снег, и на станцию приходилось идти в обход, мимо Лилькиного дома. Поневоле виделась с нею, но разговора откровенного не получалось. Про уроки да про учителей. Возможно, потому, что с Кириллом у нее что-то не ладилось. Один раз она сказала, что жить стало неинтересно.

— Чушь! — отрезала я. — Ты комсомолка. Займись работой. Хоть вожатой иди в младшие классы!

Лилька посмотрела на меня с сожалением:

— Ничего ты не понимаешь! Правильно Кирилл сказал…

Я недослушала, что сказал Кирилл. Побежала вперед, упала и ввалилась в школу вся засыпанная снегом.

— Ната! Дело есть! — встретила меня в раздевалке Ира, и по ее серьезному лицу я поняла, что случилось что-то важное.

— Понимаешь, — заговорила она снова, когда мы уселись в уголке пионерской комнаты, — Аня уходит из школы…

— Ну и что? — глупо спросила я.

Ира осуждающе покачала головой:

— Во-первых, ее жалко. Мы с нею семь лет вместе учились, общественную работу делали. Характер у нее нелегкий, но в деле никогда не подводила. Сейчас у нее со здоровьем неважно. Поэтому слабее работает.

— И безответная любовь к тому же!

— Глупости! Наговаривают на нее. Еще и поэтому хочет уйти. Злая ты все-таки. Не пойму я тебя! — рассердилась Ира.

Мне и самой стало неловко. Лильке я совсем другое проповедую. А тут…