…Банка не поддавалась. Нож был сточен и никак не хотел проткнуть жестянку. Чем бы стукнуть? Ага!. Утюгом. Удар! Жестянка лопнула и выплеснула рыжий соус. Прямо Кире на кофту.

— Медведь! Ну какой ты медведь! Теперь не отмоешь. И зачем я тебя попросила?!

— И не просила бы, — без энтузиазма огрызнулся Филипп. Он намочил полотенце водой.

— Надо глицерином, — послышался голос. Филипп оглянулся. В дверях стоял какой-то парень.

— Энциклопедист. Человек, обладающий исключительными познаниями, — кивнула Кира в сторону парня. — Вольтер, Монтескье и Караваев Миша. Тут как тут. Вот скажу своему жениху, что вы за мной ухаживаете. Берегитесь! В банке что-то осталось. Он перекрасит в рыжий цвет ваши модные брюки. Он такой…

— С чего вы решили, что я ухаживаю? — растерялся парень.

— Филипп, сожги одну спичку и положи к тем десяти сгоревшим, что лежат возле синей кастрюли, — капризно потребовала Кира. — Итак, одиннадцать визитов за укороченный рабочий день. Неплохо.

Парень смущенно улыбнулся и вышел. Сухо прошуршала на веревках калька с чертежами.

— Кстати, у тебя есть глицерин? — спросил Филипп.

— Найдется, — Кира достала из аптечки флакон с прозрачной жидкостью. — Отец приставлен оппонентом к его диссертации. Вот он и влюбился. Карьерист…

Глицерин не помог. Пятно стало бурым. Кира ругала «энциклопедиста» всеми доступными ей словами. Филипп тем временем вскрыл злополучную банку консервов. Они сели и принялись за голубцы.

За столом было тесно. Их колени касались. У Киры были твердые мальчишеские колени.

— Почему ты меня представила женихом?

Молчание.

В коридоре разговаривали, шаркали подметками, чиркали спичками, прощались и выходили…

— Ну, как голубцы? — спросила Кира.

Молчание.

— А? Ты что? Обиделся?

— Нет. Мне трудно себя представить в подобной роли. Я тебя ни разу не поцеловал. Как следует…

— А как следует?!

Голубцы были холодные и скользкие.

Вошел Сергей Петрович. Пожав руку Филиппу, он стал стягивать синие нарукавники.

— Ты пришел с работы?

Сергей Петрович, не отвечая, принялся рассматривать развешенную на веревках кальку и что-то тихонько бормотал.

— Неясно! — нетерпеливо проговорила Кира. — Тебе греть или отправишься в кафе?

— С чего ты взяла, что Караваев приходит на кухню ради тебя?

— Женщине не надо знать. Она это чувствует!

Лист кальки замер. Под ним удивленно и насмешливо блестели глаза Рязанова.

— Так это женщине… Да будет тебе известно, что Караваева посылал я, причем он шел с явной неохотой.

— Мне надо переодеться. Можно пройти в ваш «отдел», или там дежурит вахтер?

Сергей Петрович вздохнул. Кира вышла.

— Вот какие дела…

Рязанов снял с веревки чертежи и свернул их в рулон. Филиппу было неловко находиться рядом с Кириным отцом. Возможно, потому, что они виделись всего несколько раз. И еще эти нелепые голубцы.

— Папа, поздравь его! Этот лентяй начал отбывать трудовую повинность! — сказала Кира, появляясь на кухне.

Сергей Петрович молчал, не зная, видимо, как лучше ответить.

На Кире было короткое голубое платье. Странный фасон. Бесформенный балахон ровными линиями падал от плеч к подолу. Мешок. Но в этом платье Кира выглядела изящно.

— Идет?!

— Очень! — ответил Филипп.

— Папа, мы пошли! Возможно, я потом поеду на дачу… Филипп, у тебя губы в соусе. Как у маленького. И небось нет платка. Ах, есть?! Ну, извиняюсь…

Сергей Петрович встал и пошел закрывать за ними дверь. В прихожей он слегка тронул Киру за руку.

— Кирилл… Если ты поедешь на дачу, не говори маме. Не нужно. Она будет расстраиваться. Еще каких-нибудь два дня…

Голос Сергея Петровича звучал виновато. Очень виновато.

Кира еще раз осмотрела платье, прикладывая к нему красную плоскую сумочку.

— Ладно, не скажу. Может, лучше взять желтую?

— Нет, красная довольно симпатична, — торопливо проговорил Сергей Петрович.

— Пожалуй, она элегантней… Не скажу, не скажу. Так и быть.

Дверь захлопнулась.

— Знаешь, мне почему-то жаль Сергея Петровича.

— Папу?! Я его очень люблю, но что делать, он чудак! Большой ребенок! Не представляю, как бы он жил без нас с мамой. Несовременный человек… Значит, пойдем в кино?

Филипп шарил в темноте антресолей, пытаясь нащупать ручку чемодана.

— Вы можете мне сказать, что вы там ищете?!

Филипп не отвечал.

— Это невежливо. Я ведь вас спрашиваю. Не то я перестану держать вашу лестницу.

Новер наблюдал за ногами Филиппа, торчащими из антресолей, брезгливо придерживая стремянку.

— Я ищу коричневый чемодан, — сжалился Филипп над томящимся от любопытства стариком.

— Что ж вы сразу не сказали? Ваша мама отдала нам чемодан, когда мы уезжали на воды.

Филипп стал описывать ногами круги, пытаясь нащупать верхнюю ступеньку лестницы. Новер тяжело вздохнул, поймал ноги Филиппа и поставил на ступеньку. Филипп спустился.

— А где же конспекты? Они лежали в чемодане.

— Потрепанные тетрадки? Я сейчас принесу.

Новер ушел к себе. Филипп складывал стремянку, когда раздался звонок. Он поспешил к двери. На пороге стояли Левка и Нина…

— Я решил, что вы уже не придете. Заходите!

Левка пропустил Нину вперед. Вежливо и корректно. Филипп понял, что Левка не в духе, иначе первым бы влетел в коридор, галдя какую-нибудь чепуху. Они прошли в комнату…

— Досточтимому сюзерену!

Левка раскрыл рюкзак и выложил на стол несколько книг и пачку чертежей.

— Садитесь!

Филипп пододвинул Нине «кресло Новера». Нина устроилась в нем с ногами.

— Где мой субботний отдых, я тебя спрашиваю? — проговорил Левка. — Где?!

— На бороде!

Это самое умное, что мог ответить Филипп. У него было непонятное состояние. Лицо беспричинно тянулось в улыбку. Он заставлял себя не смотреть в сторону кресла.

— Идиот! — заключил Левка. — Ну, вот что. Еще не все потеряно. Сейчас пол-одиннадцатого. Через тридцать минут швейцар захлопнет двери «Севера». Одевайся, успеем! Я захватил тетрадку с расчетами. Завтра посмотришь…

Левка вытащил из груды разбросанных по столу книг тетрадку и протянул Филиппу. Филипп перелистал тетрадку и бросил ее на стол. Он справился со своим странным волнением.

— Хотите, я сейчас сварю кофе? А потом мы вместе сядем и начнем рассчитывать. Здесь действительно большая работа.

В дверь постучался, точнее поскребся, Феликс Орестович. И, не дождавшись разрешения, вошел в комнату, держа в руках добротно переплетенные альбомы. Старик был так торжествен, что не заметил посторонних. Он видел только Филиппа.

— Вот. Пожалуйста. Примите! — произнес Новер, радостно вздохнув.

— Что это?

— Ваши конспекты. Я их отдавал переплетчику.

— Чудак… Какой же вы, честное слово, чудак!

Раздался тихий смех. Это смеялась Нина, глядя на забавного старика в дамском халате и ботинках.

Феликс Орестович повернулся и увидел Нину. В лице его появилось что-то просящее и вместе с тем вызывающее.

— Здравствуйте, — кивнула Нина.

Старик не ответил и вышел, прижимая, к себе переплетенные конспекты.

— Что это с ним? Действительно чудак.

Филипп и сам не знал, что с Новером.

А Левка нервничал.

— Хватит! С меня достаточно! С пляжа смотались, принесли тебе расчеты. В институте перед экзаменами хаживали в ресторан. И ничего! Перед зачетами безбожно списывали друг у друга. А теперь? Или ты стал схимником?! Какой пинок судьбы!

Похоже, Левка возмущался всерьез. Надо его успокоить. Что-то ответить.

— Понимаешь… В институте многое абстрактно. Ну, как бы вне событий. А когда я своими руками пощупал этот ПОА, когда я увидел конкретный предмет, от которого зависит жизнь неизвестных мне людей… Понимаешь, их жизнь в какой-то степени зависит от меня.

— Ну, ну! Посмотрим, чем завершится это подвижничество, — Левка скептически поморщился. — Пойдем, Нина, а то и вправду суббота захлебнется.