— Кий, не тереби мальчишку, лучше наведи порядок на палубе!

— Да он не… — начал было Вовка, но тут же получил от черемиса весомую затрещину.

— Тшш!.. Отрежу!

Сам же Кий смиренно шагнул вглубь судна и сильным толчком отправил кого-то навзничь. Вовке послышался хруст и он лишь понадеялся, что это был треск скамьи, а не чьей-то кости. А Свара все не унимался.

— Стоять, а не понуро прятаться за чужими спинами!! Смерть встречаете, а не примаком[10] нищим идете в дом жены своей! Все вскоре закончится, так или иначе! Где радость на лицах?! С улыбкой щиты держать! Стоять! И прикрывать недорослей безмозглых, что оскепы[11] вам будут подавать и самострелы разряжать в сторону ворога!

От крика дрожь в коленках начала проходить, и Вовка с шумом прокашлялся, заработав подозрительный взгляд со стороны черемиса. Однако, не дождавшись новых каверз, тот вернулся под защиту птицы и вновь невозмутимо расположился за его спиной.

Первая стрела с чавканьем впилась в борт лодьи, а затем уже медная маска загудела, оставляя с внутренней своей стороны вспученные следы попаданий. Новгородцы били не часто, но прицельно. Оставалось лишь молиться Богу, чтобы ни одна из пернатых вестниц не нашла узкую обзорную щель или не упала сверху.

Резкий толчок в спину заставил его прильнуть к обзору, а сверху что-то глухо звякнуло и затенило яркий солнечный свет.

«Щит свой на меня сдвинул! А говорил, язык отрежу…»

Вовка бросил взгляд на поверхность реки и неожиданно оцепенел. Прямо ему в лицо, вращая пестрыми перьями, летел острый железный наконечник. Не торопясь, словно в замедленной съемке, он провернулся вдоль своей оси и сместился чуть в сторону, целя в левый глаз.

— А-а-а!!

Вовка отдернул лицо и тут же в узкой прорези, раздвинув рваными кусками ее медные края, показалось дрожащее от нетерпения стальное жало.

— А-а-а!!

Крик сам исторгнулся из его утробы. Он ничего не мог с этим поделать, как не желал вновь придвигаться к обзорной щели. Та казалась преисподней, за которой его ждала жуткая боль и бесконечные страдания. Вовке на миг почудилось, что на свете нет ничего важнее, чем чуть-чуть подождать и тогда опасность наверняка минует.

— Вовка, твою кобылу через третью изгородь!! — крик Свары доносился глухо, не пробиваясь до глубин сознания. — Отсекай головные лодьи! Не дай прорваться всем!!

Резкая боль привела его в чувство. Остро отточенный нож черемиса полосовал ему руку, до сих пор сжимающую рукоять поворотного клапана, а горячий шепот ввинчивался в ухо непонятными словами. Еще мгновение Вовка наблюдал, как его кровь тонкой струйкой стекает на почерневший от прикосновений раструб огнемета, а потом неожиданно опомнился.

Ему надо сделать свое дело, и бой закончится. Так или иначе, как сказал Свара. А едва не убивший его кусок заточенной стали он потом возьмет в качестве оберега. Потом, после боя.

— Убрать стопоры!

Голос вновь сорвался на фальцет, но это Вовку уже не беспокоило. Руки привычно дернули за рукоятки, и медная птица со скрипом сдвинулась вправо. В уши ударил приближающийся рев десяток глоток нападающих, а в обзоре мелькнул изукрашенный шлем ненавистного новгородца.

Головной ушкуй был уже в семидесяти метрах и с каждым взмахом весел враг приближался к заветной цели.

К судну, где находился не только Вовка, но и многие из его недорослей.

К катамаранам, где без сил лежал раненый отец, и жались за щитами беззащитные девчонки.

— А-а-а!!

На этот раз это был крик ярости, пусть и немного нарочитый. Пальцы левой руки крутанули колесико, выдвинувшее фитили выше ветрозащиты, а ладонь правой повернула рукоять, запирающую содержимое находящегося под давлением бака от простора реки. Огонь вспыхнул сильнее, и жидкость с оглушающим ревом рванула вперед, огненным фонтаном выплеснувшись из клюва птицы в направлении приближающегося судна.

Опустошенный, Вовка дернул рукоять обратно и трижды стукнул ногой о доски носовой палубы, давая команду ребятам накачивать давление в бак по максимуму.

«Такая вот автоматика!» — мелькнула надоевшая уже ему за время испытаний огнемета мысль.

Впереди полыхнуло, и он вновь прильнул к обзору. Огненная струя прошла по воде, разойдясь по ней горящим пятном, взобралась на борт передового ушкуя и плеснула пламенем по мачте и спущенному парусу. Смесь фракций нефти, масла, смол и негашеной извести прошлась по деревянным бортам судна и облепила фигурки на его носу, превратив их в скорчившиеся сгустки огня.

Дружный рев, сопровождающий атаку, неожиданно затих и сменился выкриками с противоположной стороны. Однако и те скоро умолкли.

На поверхность реки опустилась тишина, был слышен лишь треск пламени и глухие звуки сталкивающихся меж собой весел — некоторые гребцы атакующих не выдержали неожиданно застывших лиц своих соратников и приподнялись со скамеек. Прежде чем опомниться, ушкуи короткое время двигались лишь по инерции, медленно минуя ревущие огненные пятна, спускающиеся по течению мимо них.

— Твою башку коромыслом! Отсекай, а не выделывайся, бестолочь!! А этих мы ужо встретим! Ну-ка, братцы, выцеливай одоспешенных! Бей по готовности! Кто не уверен, подпускай ближе, это вам не земля матушка, покачивает!

Редкие щелчки услали болты самострелов в сторону ушкуев. Через несколько мгновений их стрелков поддержали с других ветлужских судов, и росчерки стрел усеяли небо над лодьей.

«Отсекай, отсекай… Сам бы попробовал этой дурой попасть как тебе надобно!»

Несмотря на ворчание, Вовка согласно кивнул и, дождавшись возгласа из-под палубы, вновь полоснул пальцами по колесику горелки и открыл запорный клапан. Не дожидаясь результата, он схватился за рукояти чуть нагревшегося сифона и с силой налег на всю конструкцию. Птица вновь заскрежетала на повороте, и фонтан пламени лег поперек реки.

На это раз огненная струя перелетела приблизившиеся головные ушкуи противника, прочертила извилистую линию поперек реки и хлопьями отделившихся от нее брызг окропила две выдвинувшихся вперед лодьи русов. Их хватило, чтобы борта судов занялись пламенем, а суетливая растерянность охватила команды противника.

Раздались резкие выкрики, весла поднялись, а один из абордажников бросил топор и попытался погасить огонь. Он перегнулся через борт, зачерпнул шлемом воду и тут же плеснул ее на загоревшиеся набойные доски. Однако пламя от этого разгорелось сильнее, лизнуло нос судна и поползло вверх, словно пытаясь добраться до деревянной твари, вырезанной на носу лодьи.

Вовку затопила яростная радость.

«Горите, гады! Горите в аду! Не затушите без уксуса!»

Другим судам русов тоже пришлось не сладко. Стена пламени шла на них, спускаясь вниз по течению и неумолимо приближаясь. Высота огня была небольшой, но по выкрикам ощущалось, что сам факт горящей воды наполнил сердца северных моряков ужасом. Однако стоило признать, что они не растерялись — весла заработали в обратном направлении и лодьи порскнули в стороны, обходя огненное пятно по большой дуге.

Между тем, оставшиеся невредимыми ушкуи и один из проскользнувших кораблей русов неумолимо приближались к Вовкиному судну, охватывая ветлужцев с обоих бортов. Казалось, они не обращали никакого внимания на выстрелы самострелов с огнебойной лодьи, некоторые из которых пробивали их щиты насквозь. Возгласы и хрипы раненых и убитых если и были, то они сливались с зычными командами для гребцов, готовящими их к последнему рывку.

— Вовка! Не вздумай на тех, кто впереди, отвлекаться! Сгорим к чертовой матери!!

Сзади раздался крик, и уже кто-то из своих упал под скамью, рыча от боли.

Вовка прицелился и вновь крутанул поворотный клапан.

— А-а-а!

На этот раз пламя устремилось к левому берегу, вновь отсекая ринувшихся вдоль него русов от желанной добычи. Однако на середине реки огонь стал затухать, расходясь мелкими клочками, и Вовка налег на рукояти, чтобы повернуть птицу в ту сторону.