- Антонян? Вы вчера торговали пуховыми платками. Что-нибудь осталось? Один, один... Спасибо, Юрий Аванесович. — Он положил трубку и повернулся к старушке. — Поднимитесь лифтом на пятый этаж. Скажите вахтеру, что директор направил...

- Батюшки, — обомлела старушка. Она представила, как расскажет эту историю завтра в очереди.

- Найдете заведующего отделом Антоняна. Запомнили?

- Ей-ей. Племяш мой Антон, — закивала старушка, не веря своему счастью. — Учитель он.

- От директора, скажете. — Фиртич с сомнением оглядел балахон с лисой и вздохнул. — Ступайте.

Повторять не пришлось — старую сдуло как и не было. Лишь улыбка еще держалась какое-то время в кабинете главного администратора.

- Испортила настроение бабка, — проговорил Фиртич. — Вот в гладильне бабушки. Тигрицы! А такие, — он кивнул в сторону двери, — душу тревожат. И не виноват ни в чем перед ней, а такое чувство... — Фиртич помолчал. — Пытался пройти через третий этаж. Куча мала! Вместо одной очереди стало две. Все перемешалось.

Сазонов почувствовал, что краснеет. Он был убежден, что директор знает о его распоряжении разделить очередь... Вздохнув, с надеждой повернулся к экрану: может, уже угомонились? Нет, все бурлит. Внезапно его лицо напряглось. Он переключил изображение на крупный план... В круговерти торгового зала, раздвигая толпу, пробирался начальник управления торговли Барамзин. За ним гуськом, словно за ледоколом, спешили Полозов, Гарусов. И еще, и еще... Человек десять, не меньше.

Толпа сминала их строй, разрывала, закручивала... Вот Гарусова швырнули в сторону. И он, отчаянно работая локтями, пытался нагнать своих. Барамзин остановился перед каким-то здоровенным мужчиной, выбирая, где бы его обойти. Мужчина обернулся, что-то произнес. И, верно, грубое, судя по выражению его лица.

- Какой стыд, — шептал Сазонов, — какой стыд! Что они теперь подумают... — Он обернулся к директору. — Вы знали о визите, знали! И приказали продавать эти проклятые шапки. — Голос его дрожал.

Фиртич поднялся с места. Взял Сазонова под руку.

- Это вы распорядились сделать две очереди?

Сазонов лизнул пересохшие губы и уныло кивнул.

- Вы молодец, Павел! Я рассчитывал на эффект. Но такого не ожидал. — Улыбка сияла на крепком лице Фиртича. — Надо было сделать три очереди, Павел. Десять! Чтобы они лезли по головам, по стенам. Чтобы им обрывали пуговицы и оттаптывали ноги... Вы просто молодец! Я боялся, что они пройдут служебным подъездом. Ан нет, неплохо я знаю нашего управляющего...

Не отводя озорных глаз от экрана, Фиртич ходил по кабинету.

- Я отправляюсь к себе. Прошу вас, свяжитесь с Мезенцевой, Индурским, с главным бухгалтером... Срочно ко мне, да и сами приходите. — И словно невзначай Фиртич обронил: — Скажите, Павел... вы не писали никакого письма в управление?

Сазонов подобрался. Вот зачем явился директор. Опять какая-нибудь сплетня.

- Нет, — вяло молвил он и, спохватившись, горячо добавил: — Клянусь вам, нет. Честное благородное слово.

Фиртич смотрел в настороженные глаза Сазонова. В них билось отчаяние — ему могли не поверить.

- А сестра?

- Нет! — выкрикнул Сазонов. — Она тоже ничего не писала. Она порядочный человек.

- Именно поэтому она и должна была написать, — сказал Фиртич. — Вы даже не спрашиваете, что за письмо. Стало быть, знаете, о чем можно написать в управление?

Сазонов вскинул густые мальчишеские ресницы.

- Да, знаю... Но это еще ни о чем не говорит.

Фиртич нажал кнопку. Экран вспыхнул дневным светом, и вся панорама просторного зала стянулась в светящуюся точку в центре слепнувшего стекла... «Что это я? Зачем я сюда пришел? — думал Фиртич. — Допустим, он и написал. Или его сестра. Они поступили как нормальные люди. Что ж, будет еще одна трудность, которую надо преодолеть. Шире надо смотреть на вещи, шире. Не унижать себя мелочностью...»

- Так я жду всех, Павел Павлович. — Фиртич взглянул на часы. — Через полчаса в моем кабинете... И, пожалуйста, забудем наш разговор. Я жалею о нем.

Он дружески коснулся плеча молодого человека.

Дежурный по опорному пункту охраны порядка Универмага сержант Пинчук люто ненавидел спекулянтов. Почти тридцать лет жизни он отдал борьбе с этой нечистью. И порядком притомился. Не то, чтобы он хуже себя чувствовал физически — нет. Пинчук по-прежнему здоров, бронзовый загар въелся в кожу лица, шея вышла на одну линию с затылком, придавая сержанту монументальный вид. Со сном стало хуже! Раньше сержант валился в кровать и просыпался ровно в шесть без будильника. А теперь не то — сны замучили. И что характерно: одни и те же. Спекулянты! Началась эта беда примерно год назад. С небольшими вариациями, но, в общем-то, один и тот же сон... Снилась тетка с огромными зубами. Подчиняясь требованию сержанта, тетка снимала зубы, а под ними, аккуратно так, бирками наружу были сложены джинсы... Это ж надо, такой сон! Выходило, что сержант отправлялся спать как на работу. А разве это дело: днем работа и ночью работа! Лошадь не выдержит...

Измученный, с ломотой в висках, сержант сидел за своим столом в помещении опорного пункта Универмага. Перед ним на жестком топчане, бесстыдно сбив цветные юбки поверх колен, расположилась молодая цыганка. Кумачовый платок упал с ее давно не мытых волос, пронзенных булавкой с крупным золотым набалдашником. На руках тонкие золотые браслеты. Не женщина, а золотой фонд...

Они давно обо всем поговорили и теперь молчали. Лишь время от времени в душе цыганки просыпалась обида, словно запоздалые раскаты прошедшей грозы.

- Кого надо, не ловят. А цыганам хоть на улицу не выходи...

Сержант вперил терпеливый взгляд в кроссворд из старого номера журнала «Огонек». Который-день он мучился над словом из пяти букв. Человек, твердо и мужественно встречающий жизненные испытания. Четвертая буква «и» по вертикали. По горизонтали сержант отгадал: «тупик». Улица, не имеющая сквозного прохода. А вот по вертикали? Что это за слово такое из пяти букв?

- Взял рубль штрафа — отпусти. Все равно там меня отпустят, — нудила цыганка.

«Знает закон», — вздохнул про себя сержант. Хотел было закурить, но передумал: скоро обед. Чем его привлекала работа в Универмаге, так это столовой. Кормили разнообразно и недорого. И сидеть было хорошо: вокруг все деловые женщины, сотрудницы Универмага, на каждую приятно посмотреть. А главное, спокойно. Не надо волноваться, что в любую минуту от тебя потребуют исполнения долга. Милиционер, он везде милиционер! Не понимают, что он, как и все, имеет законное право на обеденный перерыв... Мысль о скором обеде согрела душу сержанта Пинчука. Он отодвинул ветхий журнал и теплее посмотрел на цыганку. Вспомнились наставления перед каждым дежурством: спекулянт-де тоже человек, только несознательный. Задача милиции не только задерживать, но и перевоспитывать... И сержант осторожно, исподволь начал свой нелегкий педагогический разговор.

- Неужели так трудно честно жить?

Цыганка обрадовалась, учуяв перемену в настроении сержанта.

- Трудно, начальник... Ты сколько получаешь зарплаты?

Сержант молчал. Вопрос его озадачил. Имеет ли он право называть задержанной сумму своего оклада? Нет, лучше погодить.

- Сколько бы ни получал, все равно не проживешь, — помогла цыганка.

- Смотря как жить, — назидательно обрезал сержант. — По-разному можно жить. Сколько честных людей вокруг! Посмотри на праздничную демонстрацию. Рабочие, студенты, представители интеллигенции...

- Мы на демонстрации не ходим, — перебила цыганка. — Думай, начальник. Мать и отец у меня. Больные, работать не могут...

Сержант хмыкнул. Но, вспомнив о долге, прибрал смешок.

- Не могут, — повторила цыганка. — Сестра замуж готовится. А у нас, цыган, как? Есть золото — человек, нет золота — никому не нужен.

Сержант вспомнил лекцию о международном положении.

- Точно как капиталисты. У них тоже все на золото.