Брат был похож на Фиртича, только тоньше, нежней лицом. Сейчас он — уверенный в себе, с иронической улыбкой — выжидал, когда схлынет возбуждение первых застольных минут.

- Я прошу поднять бокал за Константина Петровича Фиртича, человека, не лишенного недостатков, человеческих слабостей, но доброго, умного. Сегодня он переступил порог своего пятидесятилетия. И я хочу выпить за главное. — Виталий Фиртич обвел взглядом гостей и задумался. — Считается, что главное — здоровье. Неправда. Главное другое, главное — житейская мудрость. Не практичность, нет, это есть у многих. Практичность неплохое свойство, но лишь часть жизненной философии. А целое — это мудрость... За достойное понимание сути вещей. И пусть при этом будет здоровье...

Фиртич слушал младшего брата с насмешливой серьезностью. Казалось, ему нет никакого дела до собравшихся здесь гостей. Всем своим видом подчеркивал независимость, свободу от их мнений. Но тактично, без высокомерия. Это производило впечатление.

- Предлагаю выпить первый бокал за моего брата, за вашего товарища и коллегу, за Константина Петровича Фиртича, стоя. Прошу всех встать.

Предложение было хоть и уместное, но чем-то дерзкое. Однако Фиртич-младший чувствовал, что брат им доволен, что он держится так, как хочется старшему брату. Под взглядом его серых с прищуром глаз отрывали себя от удобных стульев гости. Одни легко, весело, с удовольствием. Другие не торопясь, со скрытой досадой.

- Спасибо, Виталик, ты сказал все правильно, умница. — Елена подошла к младшему брату и поцеловала его в щеку.

Прорвалось. Все хотели произнести здравицу в честь Фиртича. И, признаться, Павел Павлович Сазонов, который опоздал к началу банкета, окончательно пал духом и больше руки не тянул. Он угрюмо жевал ветчину, запивая зеленоватым коньяком. К тому же близость высокого начальства его не слишком воодушевляла, хоть он и был не из робких...

Неожиданно Сазонов услышал свою фамилию. Это застало Павла Павловича врасплох. Он поднял глаза, продолжая жевать.

- Вам, вам слово, — подтвердила сбоку Мезенцева и, не выдержав, добавила: — И вправду Каланча.

Многие засмеялись, глядя на сутулую фигуру главного администратора.

- А с каланчи видней, — ободряюще бросил тамада.

Кое-кто зааплодировал. Без ехидства, для веселья. Но Сазонов обиделся.

- Я потом выступлю, — мрачно пообещал он.

- Ну ты даешь, Пал Палыч, — шепнула Мезенцева.

Сидящий рядом с ней заместитель начальника управления торговли Полозов повернул к Мезенцевой мягкое лицо и попросил слова. Та замахала руками, стараясь привлечь внимание тамады:

- Григорий Анатольевич хочет сказать! Полозов просит слова!

Полозов поднялся. Маленький, круглый, он едва возвышался над столом.

- Вот. Я постараюсь компенсировать. — Он кивнул на Сазонова.

Все рассмеялись.

Сазонов вздрогнул, огляделся. Глаза застлала радужная пелена — он, кажется, всерьез опьянел. Нет, просто устал. С утра ездил к приятелю в комиссионку — тот обещал вазу по сходной цене, потом бегал по Универмагу. Даже пообедать не успел. Хорошо, привез на работу свой выходной костюм, иначе вообще бы не успел на банкет. А ради чего он себя так изнурял?.. Обида стягивала грудь, сбивала дыхание. Правильно сестра говорила: «Не ходи, нечего тебе там делать, будь в стороне, давно шишек не получал, соскучился!» И главбух Михаил Януарьевич советовал...

Полозов привычно вскинул руку и, дождавшись тишины, поднял бокал.

Фиртич слушал первого зама, подперев кулаками подбородок. Он взвешивал каждое слово, стараясь понять, к чему можно отнестись всерьез, а что отбросить как благодарность за приглашение на банкет. Он ждал, что Полозов скажет о планах управления по реконструкции старого Универмага. Но, кажется, его надежды напрасны... Фиртич потерял интерес к Полозову и демонстративно потянулся к салату. Да и кто он такой, этот Полозов? Чиновник! Деловые люди, приезжающие в страну из-за рубежа, иной раз и в толк не могут взять: для чего торговле Полозов? А вот Фиртич — это другое дело. Он — директор! Сколько раз на приемах Полозов и его коллеги из управления не знали, куда себя деть, в то время как Фиртича буквально рвали на части...

Константин Петрович уже не думал о Полозове. Он вглядывался в сидящих за столом. Нет, Лисовский так и не появился, не пришел главбух на его юбилей. Может, приболел Михаил Януарьевич? Но Фиртич знал, что здесь не случайность, а демонстрация. Почему?..

Тут дверь зала отворилась. И, толкая перед собой тележку с конфетами и фруктами, появилась официантка. Крахмальная наколка венчала маленькую голову с башенкой льняных волос. Широко расставленные глаза мягко светились под красиво изогнутыми бровями. Чуть длинноватый нос придавал лицу энергичное выражение. А покрытое блестками глухое платье подчеркивало каждую линию грациозной фигуры. Сидящие за столом сразу обратили внимание на эту женщину. Полозов недовольно скосил глаза и умолк. Воспользовавшись паузой, Фиртич громко пригласил всех на танцы. Музыка сбила гостей в одну массу. Лишь Гарусов остался сидеть на месте подле своей чопорной супруги...

Фиртич танцевал по старинке, отведя в сторону теплую руку жены. Повернувшись, он заметил директора ресторана Кузнецова. Тот стоял в тени, сложив руки на груди, и смотрел в зал.

- Не забудь о моем предложении, Костя! — крикнул Кузнецов.

Фиртич кивнул и склонился к жене.

- Тебе испортил настроение Полозов? — спросила Елена.

- Не так все просто, — не сразу ответил Фиртич. — У стариков большое влияние в управлении. Прочные связи, особые отношения. Торговля, сама понимаешь... А многие универмаги действительно нуждаются в обновлении. Другое дело, что толку от этого не будет.

Елена вытянула шею, вглядываясь во что-то поверх плеча мужа.

- Что это они там? Смешные какие!

Фиртич обернулся.

Рядом с эстрадой, окруженные гостями, стояли Мезенцева и Сазонов. Несмотря на веселье окружающих, они, кажется, были настроены серьезно и даже воинственно. Особенно Мезенцева. Ее узкие глаза гневно сверкали под припухлыми веками. Сазонов пытался выбраться из окружения, но Мезенцева преграждала ему дорогу. Долговязая фигура Сазонова выражала отчаяние и беспомощность. Он затравленно озирался, обводя ликующую толпу плывущим взглядом сильно подвыпившего человека. Заметив директора, Сазонов еще больше смутился. Выпрямился, пытаясь придать себе достойный вид, но поскользнулся, едва удержавшись на ногах, чем еще больше развеселил окружающих.

- Она мне гадости говорит, — обидчиво проговорил Сазонов.

Гости вновь зашлись хохотом, привлекая внимание всех, кто находился в зале. Да и музыканты, как назло, перестали играть...

- Что же вы, Клавдия Алексеевна, Пал Палычу гадости говорите? — шутливо укорил Мезенцеву Фиртич.

- Это я-то гадости говорю?! — наигранно возмутилась она. — Все выступали, говорили добрые слова. А он? Самоотвод взял. И напился. Хорош главный администратор!

- Ну и что? — вступился Фиртич-младший, поддерживая общее веселье. — Павел Павлович человек независимый, гордый! Не подхалим. В отличие от всех нас. Верно, Павел Павлович?

Фиртич бросил укоризненный взгляд на брата.

- Да! Не подхалим! — с отрешенной решимостью воскликнул Сазонов. — Это мне надо над вами смеяться. Да! Один умный человек советовал мне не делать дорогих подарков. Все равно, мол, Фиртича не удивишь... И вообще советовал не ходить... Вот!

Сазонов с ужасом вслушивался в свои слова. Но ничего не мог поделать — понесло. Сазонов прошелся взглядом по лицам изумленных гостей.

- А-а-а... Не смеетесь больше?! — воскликнул он в упоительном безрассудстве. — Не смеетесь! Ничего, скоро узнаете, кто ваш кумир. Тоже мне... А мне плевать! Ясно? Мне бояться нечего! Не то что некоторым... Подхалимам, да-с!

Он что-то еще выкрикивал. Уже совсем дикое. Срывающимся пьяным голосом. Но расслышать его никто больше не мог — оркестр, послушный воле младшего брата директора универмага «Олимп», обрушил на зал всю свою электрическую мощь.