Том Уорбер показался ей средоточием всех тех черт, которые Джейн презирала в людях. Он придерживался средневековых суждений о правилах приличия, считая их единственно верными и не приемля ничего иного. К тем, кто не разделял его допотопных взглядов, он, похоже, испытывал стойкую неприязнь.

Прожив на свете почти тридцать лет, Джейн не собиралась менять что-то в себе. Единственным человеком, понимавшим ее, был отец. Только он одобрял ее независимый характер и широту взглядов, прощал дочери все выходки. Когда он умер, Джейн лишилась не только любящего родителя, но близкого друга и надежного союзника.

Ей до сих пор не хватало его. Он был врачом, его пациенты и коллеги относились к нему с огромным уважением, а жена и дочь просто обожали. Между Джейн и отцом сложились открытые и доверительные отношения, редко существующие между детьми и родителями. Мать никогда не проявляла особого желания обсуждать с Джейн некоторые стороны жизни, отец же, наоборот, всегда был готов подробно ответить на любой щекотливый вопрос дочери. Ему весьма импонировала ее любознательность, которую он находил занимательной, и отец всегда защищал Джейн перед теми, кто выражал несогласие с ее подчас не вписывающимися в общепринятые рамки суждениями.

Больше всего Джейн презирала ограниченность взглядов, ненавидела людей, навязывающих другим собственную ханжескую мораль и притворную стыдливость. По ее мнению, именно таким человеком и оказался Том Уорбер. Она только испытывала сожаление по поводу того, что его внешность совершенно не соответствовала ее представлениям о подобных людях: постоянно задранный от самомнения нос, подозрительные глаза, то и дело выискивающие любую мелочь, кажущуюся непристойной, и заостренный подбородок. А Том… Право, трудно с неприязнью относиться к человеку с лицом греческого бога и телом, являющимся эталоном мужской красоты.

Джейн вдруг пришло в голову, что она вела себя крайне дерзко и судит о человеке на основании поспешных заключении, едва узнав его, но раздраженно отмахнулась от этой мысли.

— Пошел он к черту, — зло пробормотала она, щедро поливая себя духами с весьма вызывающим запахом. — Я не просила его высказывать свое мнение. Плевать, что он обо мне думает. Пройдут выходные, и я его больше не увижу.

С такими мыслями она спустилась вниз. Мужчины сидели в гостиной и пили белое вино из изящных бокалов.

— Джейн, — поднявшись с места, обратился к ней Бен, — не составите ли нам компанию?

Девушка приветливо улыбнулась ему, даже не взглянув на Тома.

— Нет, спасибо, Бен. Думаю, надо помочь маме на кухне. — Намеренно резко повернувшись, чтобы ее широкая юбка взлетела от порыва ветра, она толкнула дверь в кухню.

— Что мне нужно делать? — бодро спросила Джейн у матери, вытаскивавшей из духовки тяжелую кастрюлю.

Дорис, чьи щеки от долгой возни у раскаленной плиты стали пунцовыми, обернулась и грустно вздохнула.

— Отправиться к себе и надеть бюстгальтер — вот что тебе нужно делать.

— Зачем? — дерзко спросила Джейн, подошла к сервировочному столику и бросила в рот маслину.

Дорис задохнулась от возмущения:

— Затем… затем, что видны твои «штучки».

Джейн от смеха чуть не подавилась маслиной.

— «Штучки»? — Девушка перестала смеяться, но озорные искорки по-прежнему плясали в ее глазах. — Они называются сосками, мама. Сосками. Со времен прародительницы Евы каждая женщина их имеет. Это часть женского тела. Такими нас создал бог. С какой стати их стесняться?

— Но и незачем выставлять это напоказ, — снова грустно вздохнула Дорис и прекратила спор, как всегда уступая доводам дочери. — Что Бен и Том подумают о тебе?

Девушка помрачнела. Она подошла к окну и окинула взором великолепный пейзаж, окрашенный лучами заходящего солнца. Замечание матери напомнило о расхождениях во взглядах и невозможности угодить каждому. Удалось ли мне хоть раз в жизни заставить кого-нибудь гордиться мною? — с тоской подумала Джейн.

— Тебе стыдно за меня, мама? — тихо спросила она.

— О, дорогая, — с раскаянием в голосе произнесла мать, — конечно нет. — Она подошла к дочери и тонкой рукой обняла ее за талию. — Видишь ли, мне просто хотелось, чтобы мы весело провели выходные без всякого напряжения. А у тебя уже произошла стычка с Томом. Кстати, что случилось?

— Ничего особенного. Абсолютная неприязнь друг к другу с первого взгляда, и с этим ничего не поделаешь. — Джейн не хотелось вдаваться в подробности.

— И ты, конечно, не стала скрывать своей антипатии и выпустила колючки? — Вздохнув, мать вновь занялась приготовлением обеда. — Когда ты только научишься вести себя пристойно? Я не переставала твердить твоему отцу, что до добра не доведет, если он будет позволять тебе то, о чем благовоспитанная девушка и помышлять не должна. Он слишком либеральничал с тобой — и вот результат.

— А я благодарна богу за то! — с жаром воскликнула Джейн, но, заметив озабоченное лицо матери, смягчилась. — Обед, по-моему, удастся на славу, мама. Судя по запаху, ты приготовила свою знаменитую курицу с паприкой. — Взяв поднос, чтобы отнести его в столовую, она добавила: — Постараюсь не осрамить тебя перед твоим новым мужем и приемным сыном, мамочка.

Дорис могла гордиться собой. Она обладала настоящим даром хозяйки, умела так накрыть стол, что простая посуда и ножи и вилки из нержавеющей стали выглядели как дорогой фарфор и столовое серебро. Весенние цветы в хрустальной вазе прекрасно смотрелись в середине стола. Приготовленные блюда отличались отменным вкусом. Годы, проведенные в одиночестве, не давали ей возможности проявить свои таланты. Теперь Дорис вновь смогла блеснуть ими.

После молитвы, прочитанной Томом по просьбе Бена, они приступили к трапезе. Если бы не осуждающие взгляды Тома, которые он то и дело бросал на Джейн, обед доставил бы ей огромное удовольствие. Бен вел себя как истинный джентльмен и заполнял нечасто случавшиеся паузы, предлагая все новые и новые темы для беседы.

— Дорис казала мне, что работа в галерее для вас не основная, Джейн, — вежливо осведомился он.

— Да. — Девушка отодвинула тарелку с остатками клубничного торта и приложила к губам салфетку. — Наши клиенты — люди с утонченным вкусом, но ограниченные в средствах. Хотя для истинных знатоков у нас есть подлинные шедевры.

— Должно быть, вы хорошо разбираетесь в искусстве, — заметил Бен, прикуривая от свечи ароматную сигару.

— Я много времени провожу в мастерских художников, — улыбнулась Джейн.

— О? А в каком качестве?

— Она работает с самыми лучшими, — занервничав, попыталась вмешаться Дорис. — Она… Говорят, что никто…

Джейн через стол украдкой бросила взгляд на Тома, сидевшего со скучающим видом. Отблески огня свечей играли в его темных волосах, которые, похоже, постоянно были растрепаны. Вызывающе вскинув голову, Джейн, полная решимости вывести его из оцепенения, заявила:

— Мама все ходит вокруг да около и никак не решится сказать, что я работаю натурщицей, моделью для художников и фотографов. — Она сделала интригующую паузу. — Я позирую обнаженной.

Том осуждающе уставился на нее. Победная улыбка заиграла на губах девушки, решившей, что своим признанием она потрясла его до глубины души. Но в следующий момент она едва не упала со стула, потому что Том тихо произнес.

— А я — священник.

Несколько секунд ошеломленная Джейн во все глаза смотрела на Тома, а когда наконец смогла оторваться, устремила взгляд на мать, ища подтверждения.

— Я… я, кажется, упоминала, что именно Том обвенчал нас, — прошептала Дорис.

От смущения щеки девушки покрылись ярким румянцем, в ушах появился глухой гул, и голос матери доносился до нее, словно сквозь вату.

— Нет, — проворчала Джейн. Иначе я не села бы сегодня в лужу, добавила она про себя.

Господи, что я наговорила этому человеку? Что наделала? Он ничуть не похож на священника, да и по манере одеваться его не примешь за духовное лицо.