Часам к трем он подыскал себе пристанище. Это был угол в мрачноватом заведении под названием «Меблированные комнаты с видом на море», большом прямоугольном здании, покрытом коричневой штукатуркой. Дом выпирал чуть ли не на проезжую часть и был отделен от нее лишь узеньким тротуаром и крохотным палисадником с сорной травой. На заднем дворе тоже было немножко травы, росли две чахлые пальмы, а в углу виднелась нефтяная качалка, огороженная толстой чугунной цепью.

Комната Айка была в западной части здания и выходила окнами на двор. Если бы не дома по прибрежному шоссе, «вид на море» оправдал бы свою заявку и Айк смог видеть Тихий океан. Но это встало бы в лишнюю сотню в месяц, а подобную роскошь он позволить себе не мог. Он и так чуть ли не целый день смотрел комнаты и усвоил первый урок курортной экономики: за те комнаты, что в пустыне стоили сто в месяц, в Хантингтон-Бич брали пятьдесят в неделю. Меблирашка «с видом на море», с ее тускло освещенными коридорами, замызганными стенами и пропитой квартирной хозяйкой в грязно-голубом купальном халате, была самым дешевым местом, какое он сумел найти. Стало ясно, что деньги закончатся быстрее, чем он рассчитывал.

Он хотел немного поспать, но сон все не шел. В конце концов Айк уселся в коридоре на полу возле телефона-автомата и стал перелистывать толстый белый справочник. Там было множество Бейкеров, Джекобсов и Адамсов, но не было ни Терри Джекобса, ни Хаунда Адамса. Был один Фрэнк Бейкер, но этот жил не в Хантингтон-Бич, а в каком-то Фаунтин-Вэлли. Из слов того парня Айк заключил, что люди, которых он ищет, живут в Хантингтон-Бич. А ведь парень говорил лишь, что они серфуют у пирса. Какой же он был болван, что не расспросил как следует, а стоял будто деревенский олух, которому солнце расплавило мозги. Хаунд Адамс? Хаунд — это наверняка кличка. «Борзой». В справочнике значились два X. Адамса, и один из них жил в Хантингтон-Бич, на Оушен-авеню. Айк сидел, уставившись на это имя, и ругал себя, что не задал вопросов, когда был шанс. В конце концов он переписал адрес, разыскал карту и отправился автобусом на Оушен-авеню. Это было хоть какое-то дело. Надо было проехать несколько миль от берега; дом находился напротив начальной школы. Не зная, что делать дальше, Айк сел, прислонившись к холодной кирпичной стене. Может быть, ему стоит просто быть поблизости и смотреть, кто входит и выходит? Прошло два часа, но никого не было. Солнце опускалось все ниже, подул зябкий ветерок. Внезапно в одном из окон зажегся свет. Айк перешел через улицу и увидел в окне старуху, на фоне желтоватой стены, в обрамлении цветастых занавесок. Было похоже, что она склонилась к раковине. Наверное, вместе с ней живут и другие люди, может быть сын, но то, что он видел, не слишком обнадеживало. С каждой минутой становилось все холоднее. Айк повернулся и зашагал к автобусной остановке.

Так закончился его первый день в Хантингтон-Бич. К тому времени, как он добрался до своей комнаты, уже стемнело. Если город начинал жить с восходом солнца, то «Меблированные комнаты с видом на море» оживали с закатом. Когда Айк уходил, в доме было тихо, как в морге. Сейчас здесь, судя по всему, происходило нечто вроде вечеринки. Многие двери были настежь распахнуты в коридор с заляпанным линолеумом. Вовсю ревела музыка, которую ему не приходилось слышать раньше, и он принял ее за панк-рок. Когда Айк начал взбираться вверх по лестнице, она водоворотом закрутилась вокруг него. Он прошел сразу к себе в комнату, повалился на кровать и лежал, балансируя на грани сна и яви. Вдруг в дверь постучали. Айк открыл и увидел двух девушек. Одна была невысокая, темноволосая, коротко стриженная. Другая — рослая, статная, со светлыми рыжеватыми волосами до плеч. Говорила только темненькая. Блондинка прислонилась к стене и почесывала ногу. Обе были пьяненькие, веселые, явно дурачились. Хотели узнать, нет ли у него газет. Девушки, казалось, огорчились, когда он ответил «нет». Темненькая просунула голову в дверь и оглядела комнату. Спросила, не алкаш ли он. Айк опять сказал «нет».

Девушки, хихикая, ушли. Айк закрыл дверь и пошел в ванную. Лунный свет, проникавший сквозь маленькое прямоугольное окошко, растекался по фарфоровым поверхностям и серебрился на зеркале. Айк смог увидеть свое мутное отражение, но ему трудно было узнать в нем себя: оно изменяло форму, менялось выражение лица, и под конец он даже уже не был уверен, еголи это отражение. Ему пришло на ум, что чувство, которое он испытывает перед этим темным зеркалом, сродни тому чувству, что вызывало в нем всеподавляющее молчание пустыни. Айк резко отвернулся с бешено колотящимся сердцем и стал смотреть во двор, на судорожно дергавшуюся в лунном свете нефтекачалку.

Он потерял еще день, околачиваясь возле дома Адамсов: ему все казалось, что кроме старухи там должны жить и другие люди. Оказалось, что «X» означало «Хейзел», и вдова Хейзел Адамс жила одна. У нее были сын и дочь. Сын жил в Талсе, штат Оклахома, а дочь — в Чикаго; они никогда не звонили. Айк узнал все это потому, что оказался рядом, когда миссис Адамс упала со своей трехколесной электрической тележки. Она возвращалась с рынка и, пытаясь вырулить на подъездную дорожку, завалила ее набок. Айк, увидев это, перебежал улицу, чтобы помочь. Старушка осталась цела и невредима и пригласила его на кусочек бананового пирога. Тогда-то он и узнал о ее семье. Старой миссис Адамс, как оказалось, страшно не хватало тепла. Целыми днями думала она о своем покойном муже, о дочери, которая все не звонила, о сыне, которого столько лет не видела, и пекла, и пекла банановые пироги для гостей, которые все не приходили. Она говорила о шуме, загрязнении воздуха, о том, что небо сейчас стало как кофейная гуща, что дети из начальных классов курят коноплю и занимаются рукоблудием под кустами у нее во дворе, предостерегала Айка, чтобы он не вздумал ловить попутки на прибрежном шоссе…

Она пригоршнями бросала в него омерзительные истории. Есть бандиты-панки, говорила она, вечно под кайфом от своей «дури» и непотребной музыки, которые ловят в переулках молоденьких девушек или таких вот парнишек, как он, и заставляют их вырезать у себя на руках и ногах свастику, а иногда жгут их огнем.

Айк сидел и слушал. Он смотрел, как уходит в небытие еще один день, тая вместе с солнцем по ту сторону старинной темной столешницы.

В тот вечер Айк возвращался домой в глубочайшем унынии. Он так ничего и не узнал. Все сбережения уйдут на нездоровую пищу и неряшливую комнату. Поездка в Хантингтон-Бич станет чем-то вроде нелепого отгула, а затем пустыня вновь призовет его. Уж это наверняка, здесь он явно не на месте. Да, дело продвигалось куда медленнее и труднее, чем он предполагал. Это был не Сан-Арко, и даже не Кинг-Сити.

Айк обнаружил маленькое кафе напротив пирса, странное место, которое облюбовали и байкеры, и серферы. Зайдя внутрь, они садились по разные стороны зала и разглядывали друг друга поверх белых кофейных кружек. Кафе заставляло его нервничать. Он ясно чувствовал, что не принадлежит ни к той, ни к другой компании, но там было очень легко подслушивать чужие разговоры и еда была дешевая. Именно в этом кафе пришла первая удача.

Это было его пятое утро в городе, и опять Айку было нелегко вытащить себя из постели, подавить растущее желание плюнуть на все и уехать, признать, что поездка была блажью и тот парень в «Камаро» был прав. Но он каждый раз перебарывал в себе это желание, при первых лучах солнца тащил себя за уши из постели, потом вниз, к океану, и — в кафе. Айк пытался уловить слово, имя — что угодно. И случилось так, что он нашел имя. Он только что прикончил свой кофе и выпечку и пошел отлить. Айк стоял у писсуара, придерживая рукой свое хозяйство и рассеянно читая непристойности, «украшавшие» стены, как вдруг его взгляд наткнулся на два слова: Хаунд Адамс. Буквы были нацарапаны на металлической перегородке, отделяющей уборную от раковин. Больше ничего, одно только имя.