Дед внимательно посмотрел на меня.

– Ну! – прошептал он и щелкнул ключом. И переступил порог. Будто в омут бросился…

Я хожу осторожно по комнатам. Как по музею. Внимательно оглядываю все. И поражаюсь.

Оказывается, я совсем не знаю дедушку! Совсем-совсем!

Мы столько прожили с ним! Проночевали в одной комнате, говорили о всякой всячине, но, оказывается, я почти ничего про него не знаю. И если бы не приехал сюда, никогда не узнал бы.

Иду по квартире, где жил дедушка, и узнаю о нем все больше.

На письменном столе стоит маленькая пушка. Внизу написано: «Майору А. П. Рыбакову в память об испытаниях».

Я спрашиваю деда, что это значит. Он объясняет: испытывал гаубицу. Потом она прошла всю войну.

Никогда не слышал, что пушки испытывают. Самолеты испытывают – это да, про это каждый знает. Но вот и пушки тоже. Мне интересно, как это делается.

Дед объясняет: на дальность полета снаряда. На рассеивание. Снаряды, оказывается, в одно место точно никогда не попадают. Даже такое спасение на войне есть – прыгай в воронку, если снаряд жахнул. Другой сюда никогда не попадет. Ну, еще испытание на силу заряда – сколько пороху надо класть, чтобы снаряд поближе летел или подальше. Самое страшное – это испытание. Потому что однажды надо столько пороху положить, что он быстрее взрывается, чем снаряд вылетит. Пушку разрывает. Предельная нагрузка…

В книжном шкафу я нахожу книгу с непонятным названием – «Теория баллистики». Зато автор понятен. Кандидат военных наук А. П. Рыбаков.

– Что это – кандидат? – спрашиваю я.

– Ученая степень, – отвечает дед.

– Значит, ты ученый? – смеюсь я.

– Немножко, – улыбается он.

– А баллистика, это что?

– Наука о полете снаряда.

Вот какая наука еще есть.

– Что же ты думаешь, – говорит дед, – война – это просто так? Трах-тарарах? Впрочем, многие так думали. Да и думают еще. – Дед усаживает меня за стол. Сам садится напротив. – Но армия – это целый мир. А мир не может быть без науки. Не зря же военные академии есть, где офицеры учатся. Ученые офицеры.

– Я хочу быть офицером! – говорю я горячо. – Как ты! Ученым офицером!

Дедушка берет меня за плечо.

– Не забудь, – говорит он, – это работа тяжкая. Учиться. В поле спать. Сильным быть. Ехать, куда пошлют. За других отвечать и самому ответа не бояться. Думай, Антон! – Дед улыбается. – Время у тебя еще есть.

Я надеялся, генералы пошутили. Но ошибся. Вечером раздался протяжный звонок, и генералы явились, толкая перед собой своих потомков.

Первой вошла курносая девчонка. Класса из пятого. В брюках, в пушистой кофточке, железный пояс какой-то. Цепью.

– Фи! – сказала она. – Я думала, действительно сибиряк. А он просто малыш. – Она протянула мне руку лодочкой, представилась: – Мэри!

– Ты не Мэри, а Маня! – угрюмо сказал генерал. И покачал головой.

Все генералы были при параде, в орденах. Но я это едва заметил. Маня меня прямо протаранила. Малыш! Подумаешь! Сама-то велика ли? Но я ничего не сказал, конечно. Все-таки я хозяин, а они гости.

Потом три парня вошли. Первый – в джинсах с множеством кармашков. Даже на коленках карманы. В красной рубахе. На ней Фидель Кастро нарисован. Я его Фиделем сразу прозвал. Второй – в очках. Прилизанный. Волосы блестят, будто водой намочил. А на самом деле сухие. Или не сухие? Я, пока мы сидели, все гадал.

Третьего звали Глеб. Здоровый лоб. Класса из седьмого. На груди у него круглый значок с небольшое блюдце. На значке написано иностранными буквами: «Stop!» Стоп, значит. Кому это – стоп?

Они вошли, а я не знал, что мне делать. Да еще дед увел своих генералов в другую комнату. Трое уселись. Глеб медленно прошел вдоль стен, разглядывая стол, пианино, шкафы с книгами. Приблизился ко мне. Кивнул на значок.

– Махнемся?

Я пожал плечами. Не понял.

– Махнемся на пушку? – кивнул он. И добавил: – Не глядя!

«Хорош гусь, – подумал я. – Пушку вон как разглядел, а говорит – не глядя».

– Это деда, – сказал я сухо, – не имею права.

Глеб скис. Прилизанный повернул ко мне голову.

– Угостил бы чем-нибудь, что ли, – сказал он томно, – хотя бы водичкой.

Я обрадовался, что можно выйти. Вздохнул на кухне. Насыпал вазу кедровых орешков. Принес их в комнату.

Глеб в ладоши хлопнул, подскочил к столу, набил карманы сразу, потом еще в руку орехов взял.

Я хмыкнул. Мне не жалко, пожалуйста, еще сейчас принесу, но что он жадничает! Потом я дал воды прилизанному.

– А лед есть? – спросил он.

Я удивился: зачем? Оказывается, в воду.

– Простудишься, – сказал я. – И так холодная. Из-под крана.

– Сэнкью вери матч, – кивнул он благосклонно, – за заботу!

– Ну расскажи, расскажи, – зевнула Мэри, – как вы там, в Сибири, живете?

– Живем помаленьку, – смутился я.

– Подвиги совершаешь? – спросил Глеб и тряхнул головой. Волосы ему все время глаза закрывали.

Я улыбнулся.

Вспомнил, как дед нам про девушку писал. У которой усы оказались.

– Совершаю, – ответил я, – подвиг утром, подвиг вечером. Иногда по воскресеньям.

Прилизанный захрюкал.

– Что-то скучно у тебя, – воскликнула Мэри и спросила: – Звук имеешь?

Я пожал плечами.

– Ну, приемник, транзистор?

Я кивнул на приемник. Она вылезла из кресла, включила музыку. Стала притопывать. Потом приплясывать. Коленками задергала, заизвивалась. Захыкала:

– Хы! Хы!

Будто гимнастику делала.

– Смогишь? – спросил меня Глеб.

Я не понял.

– Ну, смогуешь? – повторил он.

– Да темный он, не видишь! – сказал прилизанный. – Переведи на древнерусский.

– Куришь, спрашиваю? – перевел Глеб.

Я взял с дедушкиного стола его сигареты. Волосатый Глеб закурил, выдыхая дым к потолку, развевая его рукой, чтоб не видно было.

Я себя чувствовал как последний дурак. Будто занесло меня в какую-то чужую компанию. Никого-то тут я не знаю. И вообще пора убираться! С удовольствием бы ушел. Но куда уйдешь из своего дома?

Глеб курил, Мэри приплясывала, подхыкивая сама себе, прилизанный сидел, задрав ногу, взявшись рукой за ботинок. Все они высказались, кроме Фиделя.

Я его хотел что-то спросить. Но Глеб сказал неожиданно:

– Ты чего, как дурачок, в галстуке ходишь? Ведь не в школе?

Я смутился. Даже пот меня прошиб. Еще подумают, что какой-нибудь выскочка, активист, даже спит в галстуке. Я стал развязывать узел и вдруг понял, что прилизанный как-то не так это сказал. Зло. Издеваясь. Я затянул галстук потуже. Как бы не так, подумал, сниму – жди. Но промолчал. Ничего не ответил. Мэри плясать перестала, внимательно посмотрела на меня. И прилизанный посмотрел. И Фидель.

– Это атавизм, – наставительно сказал Глеб. – Слыхал такое слово? Пережиток детства, понимаешь? Галстук носить – пережиток детства. Надо развиваться. Прогрессировать.

Прилизанный хрюкнул, Мэри снова заегозила. Только Фидель сидел как истукан.

Мне было противно.

Я был противен самому себе. Хотелось сказать что-нибудь этому Глебу! Может, по морде даже смазать! Но я промолчал. Что же генералы скажут? Да и дедушка. Ведь генералы его друзья.

Я сдержался, Сжал зубы. Прикрыл глаза, чтобы успокоиться. Сказал весело:

– Ребята! Пойдемте завтра к Неизвестному солдату! А то я не видел. А деду некогда.

Прилизанный снова хрюкнул. Как поросенок. Ну и смех у него. Блеснул презрительно очками. Глеб сказал:

– Чего мы там потеряли? Майорша, – сказал он Мэри, – может, ты проводишь сибирячка?

– Провожай сам, лейтенантик! – хихикнула Маня.

Я обомлел. Значит, они себя тоже так зовут? Майорша? Лейтенант? Когда генералы друг друга звали, это было смешно. А эти-то? Они тут при чем?

Но я опять промолчал.

И тогда встал Фидель.

– Ну ладно, – сказал он, – я думал, ты действительно сибиряк. А ты как и эти! Ничуть не лучше. Только переехать сюда надо. Сократить расстояние. И все будет о'кэй, как они выражаются.