За последние шесть лет город сильно изменился, в основном потому, что тысячи иностранцев приехали помогать нашей стране восстанавливаться. Кабул — столица, по традиции самый либеральный город, — стал забавляться парадоксами. Пока верховный суд решал вопрос, могут ли молодые певицы в платках сниматься для телевидения, иностранцы пользовались всем, что было, сколько могли. Я не понимаю, почему отец удивляется.

Как можно упрекать иностранцев, если вот уже несколько лет они помогают нам выжить? Это уравнение, которое Фархад с отцом хотят решить, купив микроавтобус.

На этой неделе у меня странные чувства. Смешанные. Не хочу впадать в пафос. Я не люблю жаловаться. Я хочу всегда оставаться сильной и стойкой Дианой. Но иногда жизнь загоняет меня, и я чувствую страх перед неопределенностью моего будущего. Отец уехал сегодня утром, и мне сразу же стало грустно. Как будто что-то разорвалось. Мне так нравилось все эти дни ощущать папин авторитет в доме. Все были дисциплинированны. Все подчинялись его приказаниям. Никто ни разу не пытался уклониться, как мы часто делаем с мамой. От этой мысли мне становится грустно. Отъезд отца — это возвращение к отсутствию дисциплины, крикам и беспорядку. Для Джамала и Билала это настоящий удар. В восемь-девять лет им нужны покровительство и авторитет, которых мама никогда не сможет дать.

Жизнь вновь вернулась на круги своя. Город утопает в голубом небе. Скоро начнется Рамадан. Наши заботы вновь стали такими прозаичными: отложить деньги на праздник Эд [24], надеяться, что этот месяц будет легче, чем другие. Однако без дождей он обещает быть трудным.

Мы стали бегать по улицам со всех ног, чтобы приносить домой побольше денег. Втайне от мамы я все меньше и меньше ходила в школу. Я все время придумывала себе оправдания: опять учительница заболела и не пришла. Так я могла больше времени проводить на улице. По школе я ни капельки не скучала.

Однажды ко мне подошла староста класса, Сад-жида. Ей шестнадцать лет. Ее выбрали старостой в начале года, потому что она красивая и умная. Все девочки в классе ею восхищаются и боятся ее. Саджида выше нас всех на голову. В ее обязанности входит присматривать за нами и ругать нас, если мы делаем что-нибудь плохое или неприличное. В прошлом году она обнаружила, что одна из девочек покрасила волосы в белый цвет. Хотя никого это не смущало, ведь она все время носила платок. Конечно, я отношусь к этому проще, чем большинство моих одноклассниц. Сама я никогда не буду красить волосы, я считаю, что цвет волос — дар Божий, но меня не очень-то шокирует, когда другие девочки это делают. Саджида меня раздражает. Я из принципа не люблю зависеть от других. Особенно от девочек, которые старше меня всего на пару-тройку лет.

Саджида подошла ко мне на перемене. Мы играли в талабе-хана: две команды девочек стоят друг напротив друга и по очереди выбивают мячом членов противоположной команды. Мне не понравилось, с каким видом Саджида попросила меня оставить игру. Потом она сделала знак моей однокласснице Баби Хаве и отвела нас в сторону.

— Я попросила Баби Хаву выслушать то, что я сейчас скажу тебе, Диана-жаан, потому что Баби Хава — умная и ответственная девочка. Не то что ты. На этой неделе ты два раза прогуляла школу. Это никуда не годится. Чтобы больше это не повторялось, иначе я попрошу, чтобы тебя выгнали из школы. Баби Хава свидетель, еще один прогул, и я все расскажу директору.

От этого выговора и угроз я растерялась. Я поддалась и пообещала, что больше не буду прогуливать. Что ни говори, а я считаю это несправедливым. Да что эта Саджида со своим выгодным положением старосты знает о моей жизни? Может ли она себе представить, когда идет ябедничать директрисе, ради чего я пропускаю уроки? Сегодня вечером я посмотрела новости, мне это не нравится. Совсем не нравится. Я думала, что наше поколение, выросшее взаперти при талибском режиме, будет более требовательным. Что в Кабуле — столице, где начали появляться зачатки свободы, — наше положение будет привилегированным и женщины наконец смогут гордиться своим статусом. И вот сегодня вечером по телевизору объявили, что парламент принял закон о запрете смешанных собраний мужчин и женщин, громкой музыки и ношения футболок для мальчиков. Женщины-парламентарии — символ афганской эмансипации — проголосовали за этот закон. Какое разочарование!

У меня смутное предчувствие, что этот новый закон для современного Афганистана — призыв к реальности. Мы, покачиваясь, идем по натянутому канату переустройства. Подобный закон доставит удовольствие консервативному меньшинству парламента. Меня выводят из себя все эти уступки. Изо всех сил хочется верить, что это неоправданное беспокойство. Этот закон совершенно невозможно применить на практике. Это порождение какого-то кривого ума, который даже не задумался о том, что у полицейских, которых и так-то мало, полно другой работы, кроме выслеживания мальчиков, носящих футболки. Если целомудрие теперь касается еще и мужчин, а правительство не придумало ничего другого, кроме как поддержать это парой-тройкой законов, то будущее начинает казаться весьма тревожным. Нам все время нужно лавировать между строгостью ислама и желанием впустить западную культуру. Для этого нужна мудрость, а у нас ее до сих пор нет.

Время от времени меня терзает желание бежать. Я не хочу составлять здесь полный список больших и маленьких трагедий, которые наполнили все тринадцать лет моей жизни. Не хочу искажать правду, хочу всегда оставаться верной действительности.

Фархад в конце концов нашел подходящий микроавтобус «Super Custom». Мы собрали все сбережения и взяли под залог еще около 2000 евро у ростовщика на базаре недалеко от Пуштунистанской площади. Микроавтобус продавал афроамериканец. Он даже сделал нам скидку. Я испытывала такую гордость, когда Фархад припарковал наш автомобиль неподалеку от дома, на площади за кладбищем! Мы все вышли на него посмотреть. Даже мама. Микроавтобус коричневого цвета, двигаясь назад, издает звук, похожий на музыку. Если Фахрад все правильно рассчитал, то он будет приносить нам достаточно денег, чтобы мы могли больше не работать на улице и копить деньги на покупку дома. У этого микроавтобуса цвет моей свободы. Я не хотела садиться в него, мне приятнее было любоваться им издалека, как священной реликвией, к которой боишься прикоснуться, чтобы не испортить. Фархад рассказал нам, что продавцу микроавтобуса было лет тридцать. Он учился в США, в штате Мичиган, а потом вернулся в Кабул и стал заниматься импортом автомобилей. Взяв деньги, он сказал Фархаду: «Give me five». Сделка была заключена. Фархад сжал руку продавца, сам не зная, какое будущее ждет нас после этой покупки.

Сегодня утром мы были в больнице Али-Абад. Билал попал под машину по дороге в школу. Он шел по улице со своими младшими сестрами. Я им все время говорю: когда переходите дорогу, нужно смотреть по сторонам, а не отчаянно устремляться к тротуару напротив. Я не могу все время быть рядом. А они еще плохо умеют направлять свою энергию в нужное русло.

Билал очутился на капоте белой «Тойоты Короллы». К счастью, он упал на руку. Водитель остановился и вышел из машины, ругаясь из-за того, что его тут задерживают. Прежде чем продолжить путь, он посмотрел, жив ли Билал и не повредил ли он машину. Сзади ему раздраженно сигналили. Шукрия и Самира догадались посадить Билала в подсобке за бакалейной лавкой. Старшая из них, Шукрия, побежала домой за мной. Когда что-нибудь случается, из всех сестер всегда зовут меня. Потому что я самая шустрая. Билал сидел на красном пластмассовом стуле, белый как простыня. Молодой бакалейщик, хромой от полиомиелита, еле переваливающийся с ноги на ногу, будто маятник настенных часов, посоветовал мне отвести Билала в больницу, чтобы проверить, нет ли у него чего-нибудь серьезного. Мне не хватило смелости везти его на автобусе до Али-Абад, ближайшей больницы. Я решила поймать такси. Как всегда, пришлось долго торговаться с таксистом, который хотел вытянуть из нас еще несколько афгани: мол, цена на бензин высокая, да еще и местное движение… в общем, все доводы были хороши. И как всегда, пришлось действовать вопреки предрассудкам и неодобрительным взглядам. Девочка в такси, даже если она едет куда-то со своим больным братиком, никак не может быть порядочной.