И Йезад сочинил хвалебную песнь Канаде, ее географии, повергающей в трепет, ее людям, ее месту в мире, необыкновенной щедрости ее мультикультурной политики, политики, которая в красоте своей мудрости не требует от человека отказа от старого, прежде чем допустить его к участию в новом. Он написал, что, хотя много говорится об американской мечте и об Америке как о плавильным тигле, это, по его мнению, скорей вызывает кошмарные ассоциации, ибо этот грубый образ более уместен при серном описании адского пламени, нежели земли обетованной. Нет, мозаическое видение канадской мечты несомненно стоит куда выше, мозаичность требует воображения, терпения и артистизма, той эстетичности, которая отсутствует в брутальности огненно-кипящего котла.
Он сделал паузу.
— Сейчас это звучит так высокопарно.
— Читай, папа, — потребовал Джехангир, — это письмо с половинкой.
Йезад засмеялся, перевернул страницу:
— «Щедрость канадской мечты отводит место каждому, она допускает многообразие языков, культур и народов. В готовности Канады постоянно определяться заново на основе включения нового и заключается ее величие, ее обещание, ее надежда.
Моя семья и я, мы хотим участвовать в воплощении этой мечты. Мы верим в ее благородство и хотим прожить жизнь в обществе, которое намеревается стать светочем для всего мира.
Я мечтаю о том, что вскоре настанет день, когда моя семья навеки покинет эту землю разочарований и будет жить в стране, где превыше всего ценится такая добродетель, как сострадание, где ограничивается и искореняется человеческое себялюбие, где компромиссу отдается предпочтение перед конфронтацией и где взращивается цветок гармонии.
Больше всего я мечтаю о том, что вскоре настанет день, когда моя жена, мой сын и я сможем, подняв головы к канадским небесам, всем сердцем пропеть: “О, Канада”».
Письмо заканчивалось обычными практическими подробностями, которые Йезад не стал читать.
— Боже, — вздохнул он, — неужели это я писал всю эту наивную чепуху?
— Отчего же, — сказал Нариман, — прекрасное письмо, полностью отвечающее той цели, которую было призвано достигнуть. Соответствующее моменту…
— Поверите, я провел полтора месяца в тяжких трудах, сочиняя его. Я писал, переписывал и снова переписывал, сходил с ума из-за каждой запятой, одно вставлял, другое вычеркивал, прежде чем решился отправить письмо в Дели. Потом в течение трех месяцев чертово представительство Канады отвечало молчанием. Я уж стал думать, не написал ли я нечто обидное для канадцев. Это эхо речи Мартина Лютера Кинга — вдруг им не понравилось, что я прошу разрешения выехать в Канаду, а цитирую американского героя. Может быть, надо было порыться и найти канадскую цитату. Или, может быть, я слишком резко отозвался о плавильном тигле Америки, показался им радикалом, одним из тех, кто ненавидит Америку, но будет возмущать спокойствие и в Канаде. Или в письмо вкралась нотка нелояльности по отношению к Индии? Я-то как раз хотел избежать этого.
Наконец приходит ответ. Угадайте какой, чиф, — стандартное письмо в две строки: прилагается анкета и указания по ее заполнению. Все. Взгляните, вот фотокопия.
— Я до сих пор не могу понять, как эти люди могли игнорировать такое письмо? — сказала Роксана.
— Бюрократия, — ответил ей Нариман. — Са… са… самый страшный враг человечества.
— Совершенно верно, — согласился Йезад, обменявшись быстрым взглядом с Роксаной: оба отметили запинку в речи Наримана. — Заполнил я их анкету, но особых надежд у меня уже не было. Если мое письмо не произвело впечатления, то чем еще я могу повлиять на их решение? Ничем.
Вообразите мое изумление, когда еще через полгода меня пригласили на собеседование. Я опять загорелся, потому что представительство Канады никогда не вызывает на собеседование заявителей, если не рассматривает их как возможных кандидатов. А пригласили всю семью, не только меня.
— Я как сейчас помню, что мы надели в тот день, — сказала Роксана. — На папе был его темно-синий двубортный костюм, я надела лиловое сари с жакетом, который у меня тогда был. Мураду купили чудный галстук — бабочку. Поехали на такси, чтобы не явиться потными.
— Ага. Приезжаем, клерк нам говорит, что чиновник, который занимается иммиграцией, мистер Мазобаши, скоро нас вызовет. Сидим на диванчике, ждем. Кроме нас там полно других семей, все принаряжены, как мы, будто на свадьбу пришли. На некоторых женщинах просто килограммы золотых украшений. Смешно вспомнить. Но тогда я думал только об одном: канадского чиновника, сотрудника, ведающего иммиграцией, зовут мистер Мазобаши.
Меня это сильно взволновало. Вот в чем прелесть Канады. Канадец по имени Мазобаши. Почему бы не Ченой, например? Тут слышится голос: семья Ченой! Как доктор, который приглашает очередного пациента. Когда я увидел человека, который нас вызвал, мне в голову не пришло, что он и есть чиновник, занимающийся иммиграцией, одет был как чапраси-рассыльный — мятая длинная рубаха навыпуск, на ногах колапурские сандалии, грязные пальцы торчат.
Но когда мы вошли в кабинет, он плюхнулся в большое кресло за письменным столом. На столе бронзовая табличка с именем: М. М. Мазобаши. Выходит, этот оборванец и будет проводить собеседование. Как же они к нам относятся? Но я себя одернул. Может, канадцы одеваются еще небрежней, чем американцы?
— Англичане когда-то употребляли выражение «отуземиться», — вставил Нариман.
— Вот именно. Этот мистер Мазобаши открывает папку, даже не приглашая нас сесть. Перед столом один стул, и я показываю Роксане, чтоб она села. Он увидел и говорит: «Да, конечно, рассаживайтесь!» И указывает еще на другой стул в углу. Мы садимся, и он спрашивает: «Неужели вам не жарко — пиджак, жакет?» Я говорю: нет, сэр, у вас здесь отличный кондиционер.
— На самом деле, — прервала Роксана, — в кабинете было просто холодно, я даже пожалела, что не захватила мой нейлоновый шарф. И беспокоилась, как бы Мурад не простудился. Тот человек заметил, что я мерзну, и говорит-резко так говорит: «Что такое, вам холодно? А еще хотите в Канаде жить!» Невоспитанный человек, он мне сразу не понравился.
— Ну ладно, — продолжил Йезад. — Вдруг он встает, выходит из кабинета и возвращается со стаканом воды. Я было решил, что он желает проявить хоть какую-то вежливость, воды предложить, но он полил цветок на своем столе. Неожиданно задает мне вопрос: «Вам известно, как далеко Канада?» Я отвечаю, что это зависит от того, какую часть Канады он имеет в виду, потому что, если Западное побережье, то оно почти на шесть тысяч километров дальше.
— Отличный ответ, — одобрил Нариман.
И Джехангиру тоже понравилось, потому что папа отбрил этого противного мистера Мазобаши.
— Папа, тут ты ему и сказал, что он грубый человек?
— Нет, позже. Он опять открывает папку, закуривает сигарету, рассматривает свои ногти и спрашивает, почему мы хотим уехать в Канаду. Я в ответ повторяю кое-что из моего письма и добавляю — напрасно, конечно, — что мы хотим уехать по той же причине, по которой переехала в Канаду его семья. Он фыркает: «Моя семья родилась в Канаде».
Я молчу. Он задает мне первый осмысленный вопрос: «Вы торгуете спортивным инвентарем. Расскажите мне подробней об этом».
Я начинаю отвечать, он меня обрывает:
«О’кей, о’кей, хватит о крикете, бадминтоне, настольном теннисе. Вы намерены торговать спортивным инвентарем в Канаде?»
«Да, но я готов взяться за любую работу, если…»
«Ладно, ответьте мне на несколько вопросов о канадском спорте. Сколько игроков в хоккейной команде?»
«Одиннадцать?»
«Неправильно».
«Сколько таймов в матче?»
«Два?»
«Неправильно. Что такое силовая игра? Вы знаете, что значит деке? Что такое ледовый пенальти? В чем разница между Канадской футбольной лигой CFL и Национальной футбольной лигой NFL? Сколько лицензий у Национальной хоккейной лиги NHL? Как играют в лакросс?»
— Он шпарил вопросами как из пулемета.
«Вы, индийцы, до того наивны, — сказал он в заключение, — хотите уехать и морозить свои задницы в стране, о которой ни черта не знаете, лишь бы заработать кучу денег. Так что спасибо за ваш интерес к Канаде, мы дадим вам знать о результатах собеседования».