— Скатерть хорошо бы вписалась в интерьер моей кухни, — невозмутимо заметила Мерседес.

Ах вот откуда дул ветер.

— Она бы не гармонировала с твоим пеньюаром, — возразила я и попробовала улыбнуться.

— Да, она бы очень подошла на кухню Меди, — поддакнула Нора. — А у меня есть чудесная скатерть, которую Меди вышивала еще в детстве.

Я бросила на Бенедикта выразительный взгляд. Он-то знал, что значит для меня эта скатерть.

— Мы одолжим тебе скатерть, а ты не будешь брать с Виолы денег за комнату, пока у нее нет работы, — нашелся Бенедикт.

— С какой стати? — возмутилась Мерседес. — Здесь что, дарят подарки с условиями?

— Вот именно, — подтвердил Бенедикт, — эта скатерть дарилась с условием, что она останется на нашей кухне.

— Ну ладно, если ты придаешь этому такое значение, — согласилась Нора, словно только из любви к Бенедикту готова терпеть на своей кухне скатерть, которая не сочетается с грязными жирными пятнами на стенах. Но скатерть была спасена, а все остальное мне было безразлично.

Нора подарила Бенедикту еженедельник в кожаном переплете, о котором он давно мечтал. Подарок она вручила вместе с чеком, чтобы он мог вернуть налоги. Мерседес получила от нее грубоватый финский серебряный браслет, аттестованный как авангардистский дизайн. Мне Нора подарила бутылку коньяка и тут же объяснила, что буквы «VSOP» на этикетке означают «Продукт высшего качества», хотя я ее об этом не спрашивала. Потом она объявила, что после доброй трапезы очень неплох добрый коньячок и я могу сразу открыть бутылку.

Мерседес подарила мне духи. Они были названы в честь одной некрасивой теннисистки, которая в последнее время только проигрывала. Скорее всего духи были уценены. Но я сделала вид, что всю жизнь мечтала пахнуть так же, как некрасивая теннисистка.

Бенедикт подарил матери и сестре по изысканному ящичку с маленькими бутылочками водки, настоянной на разных фруктах и ягодах. И та, и другая объявили, что они чересчур хороши, чтобы их сразу открывать, и продолжали пить мой высококачественный коньяк.

Наконец-то Бенедикт вручил мне крошечную, завернутую в фиолетовую бумагу коробочку.

— Может, мне попробовать отгадать, что там? — пошутила я.

— Всего лишь маленький подарок.

— Это трудно не заметить.

В коробочке были сережки в форме фиалок с крохотным бриллиантиком посередине. В полном замешательстве я вынула их из коробочки. Сережки были пластмассовые, а бриллиант оказался стразом.

— А почему сережки?

— Я подумал, что серьги в форме фиалок пойдут тебе.

Нора воскликнула:

— Фиалка — по латыни «виола»! Лучше нельзя было придумать!

Уж не думает ли она, что, проносив двадцать пять лет это имя, я не знала этого. У меня комок подступил к горлу. Но, с улыбкой надев сережки, я сказала:

— Это наверняка не все.

Бенедикт таинственно прошептал:

— Мой подарок немного меньше, чем твой, но зато мой сюрприз для тебя гораздо больше. Посиди-ка здесь. — Он вышел, и мы услышали, как хлопнула входная дверь.

Сидя между Норой и Мерседес, я разглядывала почкообразного Ван Гога с отрезанным ухом на столике с инкрустацией и теребила свои сережки. Тут зазвонил телефон.

— Бенедикт! Откуда ты звонишь? — спросила Нора и сказала мне: — Он хочет, чтобы ты вышла на улицу.

Я выбежала из дома.

23

Под уличным фонарем у дома стоял поблескивающий черный «БМВ-кабриолет» с открытым верхом, а в нем сидел сияющий Бенедикт.

— Что это?! — недоуменно воскликнула я.

— Наш новый «БМВ»! Чтобы я мог возить тебя в соответствии с положением, — Бенедикт вылез из машины и запрыгал от радости, как мальчишка.

— Это для меня? — в растерянности спросила я.

— Киска, это машина Анжелы! Вернее, это была машина Анжелы. Я ее купил. Садись!

Я закусила губу. И как я только могла подумать, что эта машина предназначалась мне? Я переводила удивленный взгляд с кожаных сидений на Бенедикта. Он снял трубку между сиденьями и набрал номер:

— Вы тоже скорее выходите на улицу!

— С телефоном, — констатировала я, хотя почти лишилась дара речи.

— Теперь у нас наконец есть собственный телефон! — торжествующе воскликнул Бенедикт.

Нора и Мерседес вышли из дома.

— Это твоя новая машина? Потрясающе! — обрадовалась Нора. — Просто мечта!

— Это стильно! — оценила Мерседес.

Бенедикт восторженно рассказал, как чертовски выгодно он приобрел машину. Анжела продала ее только потому, что у нее якобы вечно заедал верх. Бенедикт четыре раза продемонстрировал нам, как легко он открывается и закрывается — легче зонтика. Кроме того, Анжеле никогда не нравился цвет, не настоящей черной икры.

— Представляете, теперь я езжу на таком же дорогом автомобиле, что и мой шеф, а он и не злится! Наоборот, Фабер страшно рад, что я избавил его дочь от этой машины!

Мы сделали пробную поездку, с открытым верхом, разумеется. Я вся заледенела, и не только из-за открытого верха. В тайной надежде я заглянула в перчаточное отделение. Может, там лежит для меня малюсенький сверточек. Бенедикт с похвалой отозвался об освещении бардачка. Он был абсолютно пуст.

У меня на глаза навернулись слезы.

— Бенедикт, у тебя бензин в крови! — крикнула Нора с заднего сиденья.

— Супербензин, как у отца! — подхватила Мерседес.

Бенедикт поддал газу. Встречный ветер так свистел, что Нора и Мерседес не могли услышать мой тихий вопрос, заданный Бенедикту:

— А что произошло с кольцом?

— Кольцо, киска… тут, к сожалению, вышла осечка. Его не было. Уже продано.

— Но ты же оставил аванс.

— И тем не менее продали. Я вчера послал Анжелу в город, чтобы забрать его. А его не оказалось.

— Ты уверен?

— Уверен, они вернули Анжеле аванс.

— Почему ты вдруг послал Анжелу забирать мое кольцо?

— У меня не было времени всю неделю. А она все равно ехала в город.

— И кольцо исчезло, — сказала я себе под нос.

— Анжела считает, что продавщицу подкупили, и она продала его кому-то дороже. Сама знаешь, какие они дуры.

И кольцо исчезло. Я почувствовала, как по моей щеке скатилась слеза. Я была так разочарована! Но ведь Бенедикт не виноват. Некоторые продавщицы на все способны.

— Я был в отчаянии, — тихонько проговорил Бенедикт, — но ничего не мог поделать. Это было единственное кольцо, которое тебе понравилось. Я еще сегодня попытался найти похожее, но ты была права, второго такого нет.

— Мне попала в глаз капелька дождя, — сказала я и смахнула слезу. Я взглянула на Бенедикта, у него тоже были влажные глаза.

— Порадуйся со мной, — тихо сказал он, — с покупкой этой машины сбылась моя детская мечта. — Он включил магнитофон. Мэрилин Монро пела: «Хочу, чтоб ты любил меня, и только ты, никто другой, лишь ты…»

Я тоже хотела, чтобы меня любил только Бенедикт, и никто другой. С кольцом не повезло. Зато Бенедикту повезло с машиной. А если счастлив Бенедикт, значит, счастлива и я. Его роскошный автомобиль делал и меня роскошной женщиной, которой можно позавидовать. Я представила себе, как мы, к примеру, проедем мимо Лидии Бауернфайнд с ее старым пакетом от Ива Сен-Лорана. Я попрошу Бенедикта остановиться, открою, нажав на кнопку, окошко и скучающим тоном протяну, как Анжела: «Хеллоу».

Теперь Мэрилин Монро пела: «Бриллианты — вот мой лучший друг…» Я, конечно, знала эту песенку, но впервые слышала эту кассету. Может, Анжела продала ее вместе с машиной? «И мне по вкусу тот, кто мне подарит дорогие украшения…»

Да, это была Анжелина песня. Не моя и не наша. Я присмотрелась в зеркальце к своим сережкам. Если не знать, что это стразы, сверкающие камушки можно принять за настоящие. Но не в этом суть. И как та герцогиня в рекламном ролике, я воскликнула:

— Наконец не бриллианты!

24

Бенедикт с удовольствием заночевал бы в своей новой машине.