— Ну что, хочешь посмотреть на сюрприз? — прервала Элизабет мои сочувственные размышления о Петере.

— Я думала, что Петер и есть твой сюрприз?

Элизабет сняла тонкий платок с черного пьедестала в углу и нажала на выключатель. Там стоял, таинственно освещенный одной из световых инсталляций Петера, наш макет банковского филиала «Фабер — Лейбниц». Все это время я гнала от себя мысли о поруганном макете, хотела забыть то, что, как мне казалось, невозможно было спасти.

— Он стал красивее, чем прежде! — восхитилась я.

— Это точно, — польщенно согласилась Элизабет, — теперь у меня есть опыт.

Все было как раньше, только лучше: расписанные от руки обои смотрелись еще объемнее, тени на полу еще отчетливее. На стене кассового зала я обнаружила нечто новое: картину в золотой раме размером со спичечный коробок.

— На этой стене было всего лишь маленькое пятнышко от сока, вот я и повесила на него картину.

Я вгляделась в мини-репродукцию: белокурый герой восседал на мертвом драконе. Дракон был о двух головах.

— Как воспоминание о твоей сестре и Сольвейг, — пояснила Элизабет.

Потом она продемонстрировала фотографии, которые сделала своим новым макрообъективом. Макет был таким совершенным, что выглядел на снимках как настоящий банковский интерьер прошлого столетия. Это было здорово!

— Я бы ни за что не смогла все это проделать!

— Когда знаешь, что делаешь, всегда получается. Куда приятнее работать целенаправленно, чем блуждать вслепую. Профессионала от дилетанта отличает знание того, что он делает, — авторитетно изрекла Элизабет.

— Но ведь скучно точно знать, что ты делаешь. Пропадает творческая жилка.

— Не думаю. Если я не знаю, что делаю, об этом мне скажут другие. Так лучше я буду делать собственные ошибки, чем прислушиваться к советам, какие ошибки должна совершить. Это что, по-твоему, творчество?

— Я тоже мог бы запросто построить новую модель, — подал голос Петер, влюбленными глазами разглядывая макет. — Я помогал в реставрации.

Мне стало почти завидно.

— А как твоя работа у Хагена и фон Мюллера? — спросила я Элизабет.

— Мне это ничего не дает. Обидно, что ради этого я училась.

— Что-то я не понимаю.

— На прошлой неделе я опять жутко злилась. Приходит такое плешивое дерьмо, ставит свой «порше» перед входом, разглядывает продавщиц, будто пришел в бордель, и начинает заговаривать мне зубы: догадываюсь ли я, как замечательно подходит цвет моих волос к светлому креслу-качалке, и не хочу ли ему кое-что продемонстрировать? Сразу же приползает мой шеф и говорит: «Фрейлейн Лейбниц сделает это с удовольствием!» — и мне пришлось показать этому придурку качалку в действии. Тогда он спрашивает шефа, можно ли мне после окончания работы выпить с ним бокальчик шампанского, на что шеф отвечает: «Фрейлейн Лейбниц сделает это с удовольствием!» Меня вообще никто не спрашивал, словно я вещь или бессловесная тварь.

— Почему он называет тебя «фрейлейн»?

— Он всех так называет. Говорит, это делает его магазин привлекательнее для клиентов. Мы его рекламный ход, утверждает он. И только поэтому он берет на работу дизайнерш по интерьеру: шарм академического образования пользуется у господ спросом.

— Элизабет говорит, что она по профессии «мебельная проститутка», — вставил Петер.

— Словом, мне пришлось поехать с этим плешивым на его поганом «порше» в бистро. Поскольку я сказала, что у меня нет времени, ему пришлось быстренько выложить свои тайные планы: он хотел бы через меня подешевле купить кресло-качалку и еще пару мелочей. Он весьма щедр, заверил он, и от сделки я получила бы пару туфель.

— Пару туфель?

— Ему не понравились туфли Элизабет, — прокомментировал Петер, — господин счел, что такая женщина, как она, должна носить только высокие каблуки.

— А больше он ничего не предложил? Только пару туфель?

— Я ему сухо объяснила, что ежегодно могу покупать со скидкой только на определенную сумму и эта сумма нужна мне для моих собственных нужд. А плешивый говорит: «Такую мебель вы уж никак не можете себе позволить! Или у вас есть богатый друг?» Тогда я пошла в туалет и за столик больше не вернулась.

В этом вся Элизабет!

— Если бы я вернулась, мне бы пришлось выложить восемь с половиной марок. Этот тип наверняка не заплатил бы за шампанское, узнав, что ничего не сможет на мне заработать. Или в качестве компенсации за несостоявшуюся сделку пришлось бы переспать с ним.

— Ты об этом рассказала шефу?

— На следующее утро он сразу меня спросил, остался ли клиент доволен. Когда я сказала, что того типа интересовали только скидки, он ответил, что мне надо было предложить ему наш специальный ассортимент. Мне остается радоваться, что пока меня не заставляют на пробу трахаться с покупателями матрасов. И что меня больше всего разозлило: теперь некоторые мои сотрудницы утверждают, что я сама организовала появление этого дуралея, чтобы показать шефу, как популярна у клиентов.

— Работа — дерьмо, шеф — дерьмо, клиенты — дерьмо, — подвел итог Петер.

— Эти псевдобогачи совсем спятили. Вечная гонка за престижем. Женщины точно такие же. Сначала они с важностью заявляют: «Деньги роли не играют, главное, чтобы мне нравилось», а потом произносят шесть магических слов…

— Какие шесть слов? — меня разбирало любопытство.

— «Сначала-я-должна-спросить-у-мужа». Эти бабы не могут купить даже жалкого подсвечника без того, чтобы не сослаться на того, кто якобы распоряжается их деньгами. Даже если твердо известно, что достаточно зарабатывают сами. И если они действительно приходят снова со своими мнимыми источниками денег, муж наверняка заявляет: «Слишком дорого». Женщины подыскивают мебель для комнат, где проводят больше всего времени: спальни, детской, кухни. Мужчины считают, что все это женская территория и на ней можно экономить. Зато любой супруг, раз в месяц пишущий письмо в общество по разведению мелких домашних животных, обставляет такой кабинет, будто он по крайней мере директор концерна. Тут все — по гамбургскому счету.

— Но у действительно богатых мужчин…

У богатых крохоборство — главная отличительная черта. Расточительные не становятся богатыми. Чем он богаче, тем больше торгуется. Даже о скидке в десятые доли процента. У них всегда есть связи. Иметь связи — значит знать, где можно что-нибудь купить дешевле. Мой шеф без конца повторяет одну и ту же шутку: «Почему мужчины против брака и за связи? Так женщина достается ему дешевле».

Под этими словами мог бы расписаться и мой отец.

— И что ты собираешься теперь делать?

— Я должна выждать еще четыре месяца, а потом смогу уволиться. Тогда мой стаж составит шесть месяцев, и я смогу купить мебель со скидкой. Единственное, что меня интересует в этом магазине, — это стол на двенадцати ножках и стулья из собрания Канвейлера. Потрясающий раздвижной стол с тонюсенькими столешницами. За ним могут разместиться четырнадцать человек. А потом его можно сдвинуть до размеров 60 на 110 сантиметров. У него двенадцать металлических ножек и каждая не похожа на другую — одна выгнута в стиле барокко, рядом — как зигзаг молнии, потом — свитая спиралью, следующая — как восклицательный знак… Есть и стиль ренессанс с львиной лапой, и классическая колонна. Настоящее произведение искусства и абсолютно функционально. Я в него влюбилась с первого взгляда. Это был бы мой рабочий стол на всю жизнь. А к нему шесть стульев, у которых каждая ножка тоже неповторима. Мы только этого и ждем.

— Кто это мы? Петер и ты? — уточнила я.

— Да. Элизабет и я, — подал голос Петер. — Как только Элизабет купит свой любимый раздвижной стол, мы организуем свое дело. Мы хотим попробовать изготовлять макеты для архитектурных фирм. Все больше фирм отдают такие специфические работы на сторону. Мы работаем четко, аккуратно и с любовью к деталям.

Я не переставала удивляться. Значит, все-таки они были вместе. С каких пор? С нашей совместной прощальной вечеринки? Я не решилась спросить — оба говорили только о совместной работе. Они мечтали, что когда-нибудь на них будет работать целая команда макетчиков, а сами Элизабет с Петером станут рассылать по архитектурным фирмам фотографии готовых макетов, чтобы получить заказы. Петер стал бы составлять письма, а Элизабет — налаживать контакты. Они собираются оборудовать одну комнату в двухкомнатной квартире Петера под офис. Элизабет поставит туда свой канвейлеровский стол. В одиночку Петер никогда бы не рискнул открыть собственное дело, но вместе с Элизабет ему ничего не страшно. Самое странное, что оба абсолютно не были похожи на влюбленную парочку, скорее на партнеров по бизнесу, словно они влюблены не друг в друга, а только в свою работу!