Можете не сомневаться: в эту историю не верит никто. Ни Жюли, ни Валь Брюн, ни Торильд, вообще никто. (В то, что у моего молодого человека по имени Карл есть волшебные ковбойские сапоги, они верят.) Но в отличие от многих других историй, например, про то, что я убила камнем таксу Анни, история с директором цирка — правда. Я уже плохо помню, почему так произошло. Но тому, что Арне Арнардо пришел в класс именно в тот день и спросил обо мне, было разумное объяснение. Возможно, он раздавал бесплатные билеты в цирк хорошим ученикам, не знаю. Но объяснение было. И это правда. Арнардо действительно пришел.

И еще: Струнг умерла лютой, ужасной смертью сразу после этого эпизода. Может быть, вы об этом слышали. В семидесятые годы это преступление считалось громким, о нем писали в газетах: «НЕИЗВЕСТНЫЙ УБИЛ ШКОЛЬНУЮ УЧИТЕЛЬНИЦУ… В ОСЛО УБИЛИ УЧИТЕЛЬНИЦУ… ШКОЛЬНАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА ЗВЕРСКИ УБИТА В СОБСТВЕННОМ ДОМЕ».

Ночью убийца проник в квартиру Струнг и просверлил в ее теле сквозную дыру величиной с дверной глазок — прямо между грудей, которые всегда напоминали мне уши диснеевского слоненка Думбо.

Ничего не скажешь, происшествие жуткое. Я не желала ей смерти, тем более такой. Сейчас мне стыдно за свои ужасные, непростительные мысли о человеке, которому всего лишь не нравились мои истории.

Прошло много лет, и однажды ночью, проснувшись, я увидела, что свет наконец проник через тело Струнг.

Но чтобы я говорила, будто у Карла волшебные сапоги, — никогда!

Уже в самый первый вечер, после того, как я спела и мы станцевали в «Театральном кафе», после того, как он нагнулся к прекрасной загорелой блондинке и прошептал в ее прекрасное загорелое ухо: «Подружка, мне очень жаль, но мне надо идти, теперь мне пора», после того, как мы поймали такси и приехали ко мне на Соргенфригатен, после того, как мы разделись, но до того, как занялись любовью, — он об этом сказал. Он сказал: «Я не сниму сапоги!»

Он стоит на деревянном полу у кровати, большой, темноволосый и красивый, настоящая секс-звезда, и говорит: «Я не сниму сапоги».

— Хорошо, — говорю я. — А почему?

— Потому что они волшебные, — отвечает он.

— Не снимай.

— Ты таких никогда не видела, — говорит Карл.

— Не сомневаюсь, — отвечаю я и толкаю его в постель.

Так что это вовсе не я хвастаюсь налево и направо, что у моих любовников есть волшебные ковбойские сапоги. У них самих это неплохо выходит. Во всяком случае, у Карла. И если уж говорить начистоту, то делает он это не без основания. В тот первый раз мы занимались любовью пять суток.

Я встаю с кровати, усаживаюсь на подоконник, прикуриваю сигарету и делаю вид, что не вижу нашего отражения в окне. Тени обнимают друг друга, тень впивается в тень. Я открываю окно, и ночной ветер обдувает лицо. На улице тепло. Мы слушаем старые записи Мингуса, я нажала на кнопку повтора.

Пока мы с Карлом занимаемся любовью, я думаю о разных вещах. Ничего странного в этом нет. Пять суток — это много. Например, мне интересно, почему он всегда запирается на замок, когда моется в ванной. У него дома ванны нет, есть только душевая кабинка, и когда он увидел мою ванну, он чуть не расплакался от счастья, стал меня обнимать и целовать, так что голова закружилась.

Еще я думаю о том, что сказала Карлу, когда мы лежали у меня в кровати. Я сказала, что мне приятно чувствовать, как он дотрагивается до моего пупка, пупок у женщины — самое чувствительное место, но тайна моего пупка еще не открылась никому из мужчин, а ведь пупок у женщины — это все равно, что магическое заклинание. И вот мы занимаемся любовью уже пятые сутки, а может, и больше, Мингус поет: "Don't drop that atomic bomb on me!” [17], а Карл словно поселился в моем пупке, он прямо-таки прилип к нему, он окунается в него, как в большой прохладный бассейн, — и я уже не знаю, как ему сказать, что это были просто слова. Чего только не сболтнешь. Я имею в виду пупок.

Я вспоминаю, как мы ездили на дачу в Вэрмланд. Часа в четыре или в пять утра мы наконец собрались спать, а кровать была маленькая, узкая и жесткая. Я спросила:

— Карл, может, снимешь на ночь сапоги?

Карл ответил:

— Нет, без этих сапог я ничто.

— Как это ничто? — возразила я. — Ты Карл и Карлом останешься.

— Нет, — настаивал Карл. — Без сапог я ничто.

— Давай же, — подбадривала я, — чего ты боишься?

Карл сидит голый на краю кровати, уставившись на свои ноги в ковбойских сапогах, — в этой вэрмландской спаленке в мелкий цветочек они кажутся огромными и совершенно неуместными.

Я начинаю стягивать с него сапог.

— Ну давай же, — мягко говорю я, — давай.

— Нет, — сопротивляется Карл, натягивая сапог обратно.

— Пожалуйста, — прошу я.

— Оставь меня в покое!

— Давай, давай.

— Ты что, не поняла?! — Карл смотрит мне в глаза и кричит: — Ты что, глухая? Отстань от меня!

Ночью я дождалась, пока он уснет. Он дышал глубоко, ровно и глубоко. Карл спит, как ребенок, — на спине, согнутые в локтях руки лежат возле головы. Я залезла под одеяло, нащупала его ноги. Какой же он большой, до ног ползти далеко: вот его грудь с семью черными волосками, живот, бедра, колени, голени, ступни. Я устроилась поудобнее в ногах кровати, поближе к нему, спрятавшись с головой под одеялом. Как можно крепче ухватилась за сапог. И стала тянуть.

Сначала правый. Однако снять его было гораздо труднее, чем я предполагала. Я тянула изо всех сил, я потела и пыхтела под одеялом, но сапог так плотно сидел на ноге, что я уже почти отказалась от этой затеи, когда вдруг раздался «чпок» — будто пробка вылетела из бутылки, — и сапог оказался у меня в руке.

С левым сапогом все было проще. На него ушло лишь несколько минут. А может, и меньше.

Я выглянула из-под одеяла. Карл безмятежно спал, раскинув руки. Все в порядке. Все как обычно. Карл спокойно дышит во сне. Я поставила сапоги рядышком под кроватью, вернулась на подушку, поцеловала Карла в ухо и легла спать.

На следующее утро я проснулась от головной боли и тошноты.

Карл спал.

Я встала, вышла из спальни и спустилась по крутой зеленой лестнице. В кухне на полу тихо разговаривали Торильд и Арвид. Я не стала здороваться. Остальные еще спали. Я вышла во двор, накачала насосом воды из колодца и попила. Светило солнце. Неподвижно уставившись на меня, в траве сидела серая полосатая кошка.

Я вернулась в дом, поднялась по зеленой лестнице и вошла в спальню.

Карл уже проснулся.

Карл больше не был Карлом.

Карл превратился в макрель.

Он стал маленькой зелено-голубой рыбкой, которая отчаянно билась о кровать и кричала: «Что ты со мной сделала, что?»

Я посмотрела на него. И всплеснула руками.

У Карла были светло-голубые глаза, два больших и семь маленьких плавников.

Он глотал ртом воздух: «Положи меня в воду, скорее, иначе я умру!»

Я прижала руку к губам.

Села на край кровати.

— Карл, — сказала я. — Прости меня. Как я могла!..

— Скорее! — орал Карл. — Положи меня в воду! — как всегда пискляво и немного в нос, кричал он.

Я сбежала вниз по зеленой лестнице на кухню. Торильд в одиночестве сидела на полу, держа в руках чашку с кофе, и читала газету.

— Что с тобой? — взглянув на меня, спросила она.

— Почему у меня никогда не бывает нормальных мужчин? — крикнула я.

Торильд пожала плечами и снова уткнулась в газету.

Я отыскала в шкафу большую прозрачную чашу, побежала к колодцу, набрала воды и помчалась назад. Я так торопилась, что расплескала воду на пол и ступеньки.

Карл, задыхаясь, лежал в кровати. Он уже почти не мог двигаться. Я взяла его в руки — он был такой гладкий — и осторожно положила в пиалу. Вскоре он понемногу стал приходить в себя.